Амнис

Амнис — поселение бронзового века на севере Крита, использовалось как порт Кносса, столицы минойского царства. Амнис упоминается уже в самых ранних известных древнегреческих литературных источниках, а также в мифологии, но возник гораздо раньше, в доисторические времена. Раскопки 1932 года принесли ряд важных открытий, в том числе виллы «Дом лилий», строения, названного так по основному мотиву фресок, украшающих его стены.

Местоположение

Амнис находится на побережье в семи километрах к востоку от Ираклиона. Это главный порт северного побережья Крита, через эту гавань происходило обновление населения Кносса. Сейчас уровень моря на три метра выше, чем в эпоху бронзового века, часть поселения затоплена и на дне видны затонувшие дома.

Название древнего города совпадало с названием реки Амнис, устье которой здесь находится. Позднее, уже в эпоху Железа, реку стали называть Каератус, и сейчас место называется Картерос. Амнисом же сейчас называют крошечный островок у устья реки. Река сезонная, и иногда она превращается в поток, который течет по ущелью Картероса из источника в горе Ида, в центре острова. С рекой связаны предания об амнисийских нимфах, 20 из которых входили в свиту Артемиды (вместе с 60 океанидами).

Между Амнисом и Кноссом, который сейчас является частью портового города, навигации нет и не было. В глубокой древности была проложена дорога, соединящая культовые объекты. Один из них — [www.fhw.gr/chronos/02/crete/en/gallery/spilaio.html пещера] богини Илифии. В ней обнаружены были предметы неолитической культуры.

Археология

Амнис впервые был исследован греческим археологом Спиридоном Маринатосом в 1932 году. Именно он нашёл знаменитый «Дом лилий». В двухэтажной вилле десять комнат. Её окружал мощёный двор, в зале были многосекционные двери, была кухня, молельня, ванная комната.

Расчищенный фриз второго этажа высотой 1.8 м расписан красными и белыми лилиями, изображениями мяты, ириса и папируса в горшках.

Дом сгорел в первую позднеминойскую эпоху (LMIA).

Бронзовый век

Амнис упоминается на нескольких табличках Линейного письма Б, в основном из Кносса. Название порта пишется как a-mi-ni-so, реконструируется до греческого Amnisos. Например на табличке Gg705, прочтённой Вентрисом и Чедвиком, написано:

«Амнис: один кувшин мёда для Илифии,

Один кувшин мёда остальным богам,

…»

здесь описано жертвоприношение от Амниса (или в Амнисе) богине деторождения, возможно происходившее в святилище, упомянутом выше. Датировка табличек из Кносса до сих пор вызывает разногласия, но очевидно, что во время поздней бронзы ими ещё пользовались. Амнис упоминается на маршруте, высеченном на постаменте статуи Аменхотепа III в Ком эль-Хеттане, как место остановки послов, отправлявшихся в Keftiu (вероятно, египтяне так называли Крит). Надпись датируется 1380 г. до н. э.

К этому времени языком общения в Кноссе, а также, с большой вероятностью, и в Амнисе уже был греческий. Джон Чедвик в первой части книги The Mycenaean World даёт краткую историческую справку: «До XV в. до н. э. на Крите жили люди, не говорившие на греческом». Они говорили на неизвестном языке, дошедшем до нашего времени в надписях Линейным письмом А, до сих пор не дешифрованном. Этот народ, названный Эвансом «минойцами», имел огромное влияние в Средиземноморье. «Около XVI века до н. э. влияние минойской цивилизации на материке было очень заметным». Очевидно, в эту эпоху расцвета и могущества Крита и был построен «Дом Лилий». Минойская цивилизация, скорее всего, не была воинственной, археологами найдено очень мало боевого оружия и доспехов. Вероятно, её основе её могущества была торговая и культурная гегемонии.

Около 1500 года до н. э. произошло сильнейшее извержение вулкана Фера, последующее землетрясение и вызванная им волна цунами стали крупнейшей катастрофой древнего мира. Флот Крита, его опора, был уничтожен. Следы пепла и пемзы были обнаружены и в Амнисе, свидетельства же подлинного масштаба разрушений погребены на дне моря.

В районе 1450 г. до н. э. вилла сгорела, как и все остальные постройки на острове, за исключением Кносса. Обычно это связывают с переходом Крита под власть микенских греков. Название Амнис[сос] (как и Кносс[ос], в оригинале оканчивается на -ссос) не греческое. Вероятно, микенцы не стали его менять после того, как остров перешёл под их контроль.

Источники

• Matz, Friedrich, The Art of Crete and Early Greece, 1st published in 1962.
• Chadwick, John, Documents in Mycenaean Greek, Second Edition, Cambridge University Press, 1973, ISBN 0-521-08558-6
• Chadwick, John, The Mycenaean World, Cambridge University Press, 1976, ISBN 0-521-21077-1 hard, 0 521 29037 6 paper

Ссылки

• Swindale, Ian, [www.minoancrete.com/amnisos.htm Amnissos]
• Shaw, J.W., [tspace.library.utoronto.ca/bitstream/1807/3013/2/Bronze+Age+Aegean+Harboursides.doc.pdf Bronze Age Aegean Harboursides]
• [www.therafoundation.org/articles/volcanology/thetsunamicausedbytheprehistoriceruptionofthera The Tsunami Caused by the Prehistoric Eruption of Thera], Thera Foundation
• [www.culture.gr/2/21/211/21123n/e211wn10.html Villa of the Lilies], Hellenic Ministry of Culture site
• [www.fhw.gr/chronos/02/crete/en/habitance/index6e4.html The Amnisos Gardens], Foundation of the Hellenic World
• Walberg, Gisela, [www.noteaccess.com/Texts/Walburg/TI6SpacePersp.htm Space and Perspective in Minoan Art]

Отрывок, характеризующий Амнис

– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».