Аморгос
Поделись знанием:
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
| Аморгос греч. Αμοργός | |
 | |
| Расположение острова Аморгос в Эгейском море | |
| 36°30′ с. ш. 25°32′ в. д. / 36.50° с. ш. 25.54° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=36.50&mlon=25.54&zoom=9 (O)] (Я)Координаты: 36°30′ с. ш. 25°32′ в. д. / 36.50° с. ш. 25.54° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=36.50&mlon=25.54&zoom=9 (O)] (Я) | |
| Архипелаг | Киклады |
| Акватория | Эгейское море |
| Страна |  Греция |
| Регион | Южные Эгейские острова |
| Площадь | 126,346 км² |
| Наивысшая точка | 823 м |
| Население (2001 год) | 1859 чел. |
| Плотность населения | 14,714 чел./км² |
Амо́ргос (греч. Αμοργός) — остров в Греции, в южной части Эгейского моря. Самый восточный из островов архипелага Киклады, относительно близко от него архипелаг Додеканес. Связан паромом с Пиреем (расстояние 138 морских миль), остальными островами Киклад и Додеканесом.
На острове добываются бокситы.
Содержание
История
Остров заселён людьми со времён бронзового века. Археологические раскопки на острове установили, что Аморгос был одним из ранних центров Кикладской цивилизации в 3000 — 2000 гг. до н. э. На Аморгосе найдено много металлических вещей, особенно: бронзовые кинжалы и наконечники копий, серебряные сосуды и украшения[1]. На острове найден самый большой из идолов Киклад — «Большой идол» высотой 1 метр 47 сантиметров (сейчас в Национальном археологическом музее Афин). Засвидетельствовано пребывание на острове выходцев с Минойского Крита. На вершине холма в Катаполах обнаружены развалины древней Минои, которая якобы являлась летней резиденцией царя Миноса[2].
Во времена древней Греции на острове производили льняные хитоны чёрного цвета — аморгиды.
В 232 году до н. э. во время Ламийской войны флот Македонии под командованием Клита разбил близ острова Аморгос афинский флот.
Остров был захвачен венецианской семьей Гизи во время IV крестового похода (1204). Главный город Аморгос (Кастро) вырос вокруг замка герцогов Архипелага, владевших островом в 1259—1260, 1269—1352 гг. В 1260 году возвращен Византии, но в 1269 году Гизи отобрали его обратно. В 1310 году флот родосских рыцарей разгромил у острова Аморгоса, находившегося в 150 километрах от Родоса, турецкую флотилию нового Османского государства. С 1370 года управлялся Венецией. Захвачен османами в 1537 году. Как и остальные Киклады вошёл в состав новообразованого государства Греция в 1832 году. Во времена режима чёрных полковников остров использовался как место ссылки политических заключённых.
Известным архитектурным памятником является скальный монастырь Хозовиотиссы.
Интересные факты
- Надпись, обнаруженная в руинах Эгиале на кикладском острове Аморгос и датируемая рубежом III—II вв. до н. э., рассказывает: «Пираты пришли в нашу страну ночью и похитили молодых девушек и женщин и других людей, рабынь и свободнорожденных, числом до 30 или больше. Они отвязали суда в нашей гавани и, захватив судно Дориэя, увезли на нём своих пленников и добычу». Чтобы предотвратить насилия или продажу пленников, в рабство, двое из них, братья Гегесипп и Антипапп, сыновья богатого горожанина Хегесистрата, убедили главаря пиратов Соклеида отпустить всех свободных и некоторых вольноотпущенников и рабов для сбора выкупа, предложив в залог самих себя. Пираты сорвали на этом деле недурной куш[3].
- Известен интересный обычай в празднования Нового года на острове. В Греции придают большое значение личности первого человека, заходящего в дом на Новый год. На острове Аморгос им бывает сам хозяин дома, который, выйдя на улицу, затем заходит, делает два шага внутрь дома и приговаривает: «Входи, добро, счастье», потом отступает два шага назад и произносит: «Выходите, неудачи, несчастья!» Так повторяется трижды[4].
- В некоторых надгробных надписях мы можем прочесть о горе матерей, потерявших своих детей. В одной эпитафии с острова Аморгос, вырезанной на статуе молодой женщины, сказано, что эта статуя является памятником горю её матери. Некая Ксеноклея из Пирея умерла от горя, когда её сын утонул в море восьми лет от роду (нужно заметить, что у неё остались дочери). В эпитафии приводится интересная фраза: «Нет никого, настолько не знавшего страданий, кто бы не посочувствовал твоей судьбе»[5]
- В знаменитой Книге морей (осман. Kitab-ı Bahriye), составленной Пири-реисом в начале XVI века, есть карта бухты Катопула острова Аморгос.
- На острове Аморгос известный французский кинорежиссёр Люк Бессон снял свой фильм Голубая бездна.
Напишите отзыв о статье "Аморгос"
Примечания
- ↑ [www.archeologia.ru/Library/Book/4328c83fbe60/page33 Монгайт А. Л. Археология Западной Европы. Бронзовый и железный века]
- ↑ [cyclades.ru/?id_menu=996 Киклады. Аморгос]
- ↑ [militera.lib.ru/h/snisarenko/04.html Снисаренко. Властители античных морей.]
- ↑ [smbr.ru/rz/pr/str.htm Сатурналии]
- ↑ [ec-dejavu.ru/h/Happiness_Greek.html Представление эллинов о счастье]
Ссылки
- Аморгос // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [www.amorgos.net Официальный сайт острова]
- [old.marin.ru/greece/cyclades-amorgos.shtml Греция. Киклады. Аморгос]
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Аморгос
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
