Амореи

Не следует путать с Амораи — поколение еврейских мудрецов периода III-V вв..

Амореи (амориты) (самоназвание «сутии», то есть потомки легендарного праотца Суту; он же Сиф в синодальном переводе Библии, Шет в еврейских текстах) — кочевой западносемитский народ древней Передней Азии, говоривший на аморейском языке.

Происхождение

На арену мировой истории амореи выходят в III тыс. до н. э. как скотоводы-семиты, кочующие в Сирийской степи между Ханааном и Шумером. Старейшим аморейским городом считается Угарит. По одной из версий, амореи пришли из Аравии, куда они попали из Северной Африки через Красное море еще в V тыс. до н. э. Помимо амореев (северо-западных семитов, предков евреев, хананеев и финикийцев) из прасемитов обособились аккадцы, протоарабы и савеяне. Первоначально амореи жили патриархальными родами. Ок. начала 22 в. до н. э. сутии широко расселяются вдоль Евфрата на северо-запад, занимая нагорье Джебель-Бишри (ставшее теперь их центром) и сопредельные области Сирии, где ассимилируют местный западно-семитский народ эблаитов, надломленных аккадскими (см. Аккад) походами предыдущего столетия; после этого на сутиев и переходит месопотамское название «амореи» (букв. «западные люди»), как ранее называли именно эблаитов. В ходе этого расселения выделилось три племенных союза сутиев: собственно сутии (они же диданы) на северо-западе, ханеи в центре и бини-ямина на юге и юго-востоке (некоторые исследователи полагают, что от последних происходит библейское колено Вениамина).

История

Во второй половине XXI в до н. э. одна группа кочевых племен амореев вторгаются в Месопотамию (Аккад) с запада, а другая вторгается в Ханаан. Цари III династии Ура построили стену вдоль края «гипсовой» пустыни от Евфрата до Тигра, которая была предназначена защитить Нижнюю Месопотамию с севера. Но аморейские пастухи, не пытаясь прорваться на юг через эту пустыню и построенную царскими работниками стену, перешли Верхнюю Месопотамию поперек, с запада на восток, переправились через Тигр, затем через Диялу и начали вторгаться на поля Нижней Месопотамии с востока на запад.

Не нужно думать, что племена западных семитов (амореев) в Месопотамии образовали какое-то единство. Напротив, так называемые амореи разделились на множество совершенно независимых друг от друга и нередко враждовавших племён. На реке Хабур обитала одна часть племени идамарац, на Среднем Евфрате пасли своих овец среди прочих — бин-сим’ала, ханейцы (‘анейцы) и бин-ямина, причём их ответвления под особыми названиями держались также и гораздо южнее; так, между Евфратом и Тигром в Южном Двуречье кочевали племена амнанум, яхрурум, рабабум, а может быть и ряд других и в то же время они составляли часть бини-ямина и ханейцев. Часть племени амнанум пасла скот даже далеко на юге страны, возможно, в степи Ан-эдена, между Уруком и Уммой, а севернее их в Центральном Двуречье, восточнее и западнее Ниппура держалось племя нумхум. Пастбища же вдоль Тигра и за Тигром были заняты ниже долины реки Диялы племенами мутиябаль и ямутбала, а выше Диялы, до гряды Джебель-Хамрин — второй частью племени идамарац.

Аморейские царства

В XIX веке до н. э. амореи создают в Месопотамии три царства с центрами в Вавилоне (основатель династии Суму-абум), Иссин, Эшнунна и Ларса, которые были объединены в следующем столетии под началом царя Хаммурапи. В дальнейшем месопотамские амореи отразили натиск касситов с востока. Серьезный удар по амореям в XVI веке до н. э. нанесли хетты, которые захватили Вавилон и фактически отдали Месопотамию под власть старых врагов касситов.

Создание империи Хаммурапи и экспансия хурритов в XVIII—XVII вв. до н. э. стали поворотным этапом в судьбе амореев. Отныне зонами их сплошного обитания остаются только Нижняя Месопотамия, Сирийская степь и Заиорданье (царство Васан и союз «Сынов Шета»), в то время как в северной, уже заселенной преимущественно хурритами, части этого ареала, остаются только отдельные аморейские племена. Тем не менее за территориями современных Ливана и Сирии к западу от Евфрата закрепилось название «Амурру» (то есть страна амореев). Там создается союз Ямхад

В XVIII веке амореи создают племенной союз гиксосов, который осуществляет экспансию в Египет.

Упадок

В XVI в. до н. э. хетты совместно с касситами кладут конец аморейской Вавилонии. Одновременно египтяне под началом фиванских фараонов XVIII династии кладут край конец господству гиксосов, изгнав их из Египта и взяв под свой контроль территорию Ханаана (Палестины) и Финикии (Ливана). Бежавшие в Сирийскую степь амореи формируют отряды хапиру. С очередным ослаблением Египта и началом арамейского расселения XIV в. до н. э., хапиру формируют союзы Аммон, Израиль, Моав и Эдом.

Характерно, что Джебель-Бишри отныне именуется, уже не «Горами амореев», а «Горами ахламеев (арамейское племя)». В конце XIII—XII вв. до н. э. (катастрофа бронзового века) древнееврейские племена уничтожили или ассимилировали амореев Ханаана и Заиорданья; последние изолированные племена сутиев в Месопотамии были поглощены арамейской средой в VII в. до н. э.

Амореи в Библии

Согласно Библии, Аморей был четвёртым сыном Ханаана, сына Хама, и братом хеттов и иевусеев (Быт. 10:15). В эпоху Авраама они участвовали вместе с армией Содома в отражении нашествия эламитов Кедорлаомера (Быт. 14:7). Ко времени вторжения евреев, амореи владели восточным берегом реки Иордан (между землями Васан и Моав — Чис. 21:13-25), а также рядом городов южного Ханаана, в том числе Иерусалимом, Лахишем и Хевроном (Нав. 10:5). Одним из известных царей амореев был Сигон, безуспешно пытавшийся противостоять израильтянам (Чис. 21:21, 24). Основатель Израильско-Иудейского царства Саул добился полного подчинения амореев (1 Цар. 7:14), включая жителей Гаваона. Иезекииль называет Иерусалим дочерью аморея (Иез. 16:4)

Список аморейских государств

В Сирии/Леванте: Амурру Ямхад Катна Эмар Васан Третье царство Эблы Мари (династия Яггид-Лима)

В Месопотамии: Старовавилонское царство (I Вавилонская династия) Ларса Исин Эшнунна Курда Андариг Апум

См. также

• Аморейский язык

Ссылки

• Амореи или Амориты // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.krugosvet.ru/enc/istoriya/AMOREI.html Амореи]

Литература

• «История Древнего мира. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации». В 2-х томах. Часть 1. «Месопотамия». Под ред. И. М. Дьяконова. Издательство «Наука». М., 1983.
• [vostokoved.spb.ru/read.php?sname=library&articlealias=books Ассириология и Египтология. Сборник статей СПбГУ]Отв. ред. проф. Н. В. Козырева. СПб.: «Скифия», 2004. — 248 с. ISBN 5-98620-006-3
• Kupper J. R. Les nomades en Mesopotamie au temps des rois de Mari. Paris, 1957.
• Heltzer M. The Suteans. Naples, 1981.

Отрывок, характеризующий Амореи

– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.