Амосова, Зинаида Степановна

Зинаида Степановна Амосова
Гражданство	СССР СССР Россия Россия
Дата рождения	12 января 1950(1950-01-12) (74 года)
Место рождения	Таласский район, Казахская ССР
Профессия	Преподаватель
Карьера
Клуб	Спортивное общество ВС (Новосибирск) «Труд» (Свердловск)
Статус	закончила карьеру
Медали
Зимние Олимпийские игры Золото Инсбрук 1976 Эстафета (4x5 км) Чемпионат мира по лыжным видам спорта Золото Лахти 1978 Гонка на 10 км Золото Лахти 1978 Гонка на 20 км Бронза Лахти 1978 Эстафета 4×5 км Чемпионат СССР Золото 1974 Эстафета 4×5 км Золото 1976 Гонка на 20 км Государственные награды

Зинаи́да Степа́новна Амо́сова (Шишкина, 12 января 1950, село Крупское, Таласский район, Джамбульская область, Казахская ССР) — советская лыжница. Заслуженный мастер спорта (1976).

Выступала за спортивное общество Вооружённых сил (Новосибирск), а с 1977 года — за «Труд» (Свердловск). В Олимпийских играх 1980 года в Лейк-Плэсиде не участвовала. Закончила карьеру в 1984 году. Работала тренером, затем организатором спортивных соревнований в Екатеринбурге. Внук Андрей Анкудинов, выступающий ныне за хоккейный клуб «Югра».

Достижения

• Чемпионка Зимних Олимпийских игр 1976 в эстафете 4х5 км.
• 2-кратная чемпионка мира: 10 км (1978), 20 км (1978).
• 9-кратная чемпионка СССР: 5 км (1982), 20 км (1976, 1982), 30 км (1982), эстафета 4х5 км (1974, 1976, 1979, 1981, 1984).
• Победительница зимних Спартакиад народов СССР 1974, 1982.

Награды

В 1976 году награждена орденом «Знак Почета». В 1999 году награждена почетным знаком «За заслуги в развитии физической культуры и спорта».

Литература

• Амосова Зинаида Степановна — статья из Большой олимпийской энциклопедии (М., 2006)
• [www.rings66.ru/arhiv/aprel_06/zinaida_amosova_iz_zlatogorova_k_olimpijskomu_zolotu Зинаида Амосова: из Златогорова к олимпийскому «золоту»]
• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/am/zinaida-amosova-1.html Статистика]
• [www.fis-ski.com/de/606/615.html?sector=CC&competitorid=988&type=result Статистика FIS] (с явными ошибками)
• [www.skisport.ru/biathlon/news.php?news=9265 60 лет Зинаиде Амосовой!]

Отрывок, характеризующий Амосова, Зинаида Степановна

Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.