Ампаран, Хоакин

Хоакин Ампаран

Хоакин Ампаран Кортес (исп. Joaquín Amparan Cortés; 23 сентября 1903, Гомес-Паласио — 27 апреля 1996) — мексиканский пианист и музыкальный педагог.

Биография

Начал заниматься музыкой с семи лет. В 1914 году вместе с семьёй переехал в Мехико, где занимался в фортепианной академии Луиса Моктесумы. В 1919 году дебютировал с оркестром, исполнив концерт Феликса Мендельсона (дирижировал Хулиан Каррильо). В 1922—1924 гг. учился в Национальной консерватории у Каррильо (гармония), Эстанислао Мехии (сольфеджио) и Марка Гюнцбурга (фортепиано). В 1925—1926 гг. сам работал в консерватории аккомпаниатором. Затем отправился совершенствовать своё мастерство в Европу, где в 1927 г. занимался в Берлине у Леонида Крейцера, затем в 1928 г. в Париже у Альфреда Корто и наконец в 1929 г. в Лейпциге у Макса Пауэра (фортепиано) и Зигфрида Карг-Элерта (гармония и теория).

Вернувшись на родину, с 1932 г. преподавал фортепиано в Национальной консерватории, с 1946 г. профессор и заместитель директора, в 1960—1967 гг. директор консерватории. До конца 1950-х гг. концертировал как солист с различными мексиканскими оркестрами.

Отрывок, характеризующий Ампаран, Хоакин

Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.