Амуд ха-Эш (дивизия)

Не следует путать с Нетив ха-Эш (дивизия) — другая бронетанковая дивизия Северного военного округа Израиля.

עוצבת עמוד האש 143-я бронетанковая дивизия «Амуд ха-Эш»
Эмблема дивизии
Годы существования	1964—2014
Страна	Израиль Израиль
Подчинение	Северный военный округ
Прозвища	«Амуд ха-Эш» (дословно: Огненный столп)
Участие в	Шестидневная война Война Судного дня

143-я бронета́нковая диви́зия «Аму́д ха-Эш» (ивр. ‏אוגדה 143, עוצבת עמוד האש‏‎) — расформированная в 2014 году резервная бронетанковая дивизия в составе Северного военного округа Армии обороны Израиля.

В прошлом дивизия была дислоцирована в Южном военном округе, где была известна под номерами 31 (1964—1968), 143 (1968—1974), 611 (1974—1986) и 560 (1986—2004). В 2004 году дивизия была расформирована, и её идентификация была передана дивизии Северного военного округа «Этгар», ранее известной под номерами 78 и 90. В 2014 году окончательно расформирована.

Состав

Накануне расформирования в Южном военном округе в состав дивизии входили:

• 84-я пехотная бригада «Гива́ти»
• 600-я бронетанковая бригада «Нетиве́й ха-Эш»
• 8-я резервная бронетанковая бригада «Ха-Заке́н»
• 973-я артиллерийская бригада «Ашдо́т»
• 603-й инженерный батальон дивизионного подчинения «Ла́хав»
• Дивизионная часть тылового обеспечения

Прошлый состав не соответствует составу дивизии в период деятельности в Северном военном округе.

История

Дивизия была сформирована в 1964 году в Южном военном округе в качестве 31-й резервной бронетанковой дивизии. Первым штабом дивизии стало здание полиции Беэр-Шевы.

Участие в Шестидневной войне

В ходе Шестидневной войны 1967 года на силы дивизии (под номером 31) под командованием Авраама Йоффе, тогда включавшие 520-ю бронетанковую бригаду «Ха-Сус ха-Дохер» под командованием Эльханана Селы, 200-ю бронетанковую бригаду «Эгроф ха-Барзель» под командованием Иссахара Шадми, 214-ю артиллерийскую бригаду и две военно-инженерные роты, приняли участие в операции по захвату Синайского полуострова на египетском фронте.

Продвигаясь южнее линии наступления 84-й дивизии под командованием Исраэля Таля и северней линии наступления 38-й дивизии под командованием Ариэля Шарона, силы дивизии прошли через труднопроходимый район дюн Вади-Харидин, после чего заняли перекрёсток Бир-Лахфан с целью заградить пути переброски египетских подкреплений на оборону Эль-Ариша от атаки 84-й дивизии.

Отбив наступление египетских танков в Бир-Лахфане, 6 июня в танковом бою силы дивизии заняли Джебель-Либни. 7 июня дивизия захватила в течение дня Бир-эль-Хасану и Бир-Тамаду, а к вечеру разместила перекрытие в горном перевале Митла и нанесла удар по отступающим египетским войскам.

9 июня силы дивизии разделились и направились к Суэцкому каналу через перевал Митла и через Бир-Гиди, в то время как дополнительная сила дивизии следовала к городу Рас-Судар через дорогу Джунди. По окончании войны захват Синайского полуострова был завершён.

В 1968 году штаб командования дивизии перешёл на базу Сде-Тейман.

Участие в Войне Судного дня

В ходе Войны Судного дня 1973 года силы дивизии (под номером 143), которые возглавил экстренно вызванный генерал-майор запаса Ариэль Шарон, вновь приняли участие в боях на египетском фронте.

В состав дивизии во время войны вошли 14-я бронетанковая бригада «Ха-Махац» под командованием Амнона Решефа (переведена на время войны из 252-й дивизии «Синай»), 421-я бронетанковая бригада под командованием Хаима Эреза, 600-я бронетанковая бригада «Нетивей ха-Эш» под командованием Тувьи Равива, 247-я десантная бригада «Ход ха-Ханит» под командованием Дани Мата, 87-й бронетанковый рекогносцировочный батальон под командованием Бенци Кармели, артиллерийские силы под командованием Яакова Акнина и военно-инженерные силы под командованием Аарона Тене.

После сбора сил дивизии 7 октября было принято решение Начальника Генштаба Давида Элазара оставить дивизию в позиции между Большим Горьким озером и озером Эт-Тимсах, используя её в случае необходимости в качестве подкрепления пошедшей в контратаку 162-й бронетанковой дивизии. Вследствие первичного впечатления об успехе израильской контратаки утром 8 октября, был отдан приказ начать переброс сил 143-й дивизии к южной части Суэцкого канала. Когда вскоре после этого 162-я дивизия наткнулась на ожесточённый отпор египетского противотанкового оружия, попытка направить 143-ю дивизию на подмогу 162-й дивизии оказалась слишком запоздалой.

9 октября дивизия была вовлечена в бои с египетскими войсками. В ходе боёв передовым силам дивизии удалось обнаружить слабое звено в обороне противника: место стыка Второй и Третьей египетских армий чуть северней Большого Горького озера, однако, не получив разрешения командования форсировать Суэцкий канал, силы дивизии были вынуждены отступить, понеся тяжёлые потери. В ожидании египетской атаки дивизия продолжала наращивать силы до 14 октября, когда ей удалось с малыми потерями отбить египетскую атаку.

15 октября израильские войска перешли в атаку. На 143-ю дивизию было возложено исполнение операции «Абирей Лев», начавшуюся с битвы за «Китайскую ферму» с целью получить доступ к берегу Суэцкого канала. Вслед за этим силы 247-й бригады дивизии форсировали канал на месте стыка двух египетских армий, что позволило начать возведение понтонных мостов для пересечения канала силами 143-й и 162-й дивизий. Форсирование канала послужило переломным моментом войны на египетском фронте.

Дивизия была последним израильским формированием, в феврале 1974 года покинувшим западный берег Суэцкого канала.

Дальнейшая история

В Первой ливанской войне дивизия (под номером 611) исполняла роль тылового резерва и не приняла прямого участия в боевых действях.

1 января 2004 года дивизия (под номером 560) была расформирована.

В 2007 году идентификация дивизии (прозвище, эмблема и один из прошлых номеров — 143) была передана основанной в ходе Первой ливанской войны дивизии Северного военного округа «Этгар», ранее известной под номерами 78 и 90.

В 2014 году дивизия была окончательно расформирована.

Командиры дивизии

Имя	Период	Комментарий
Авраам Йоффе	1964 — 1969	Командир дивизии в ходе Шестидневной войны; в дальнейшем генерал-майор (алуф)
Мордехай (Мота) Гур	1969	В дальнейшем генерал-лейтенант (рав-алуф), 10-й Начальник Генштаба армии
Исраэль «Талик» Таль	1970 — 1972	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Герцель Шафир	1972	В дальнейшем генерал-майор (алуф) армии и генерал-лейтенант (рав-ницав) полиции; 7-й Генеральный инспектор Полиции Израиля
Шмуэль Гонен (Городиш)	1972 — 1973	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Ариэль Шарон	1973	Командир дивизии в ходе Войны Судного дня в звании генерал-майора (алуф); экстренно назначен на пост вскоре после выхода в запас; в дальнейшем министр обороны и премьер-министр Израиля
Йекутиэль Адам	1974	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Дов Тамари	1974
Яаков (Джеки) Эвен (Эпштейн)	1974 — 1975	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Авраам Ротем	1975 — 1978	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Эхуд Барак	1978 — 1980	В дальнейшем генерал-лейтенант (рав-алуф), 14-й Начальник Генштаба армии, министр обороны и премьер-министр Израиля
Шай Тамари	1980 — 1982
Хагай Регев	1982 — 1986
Йорам «Йя-йя» Яир	1986 — 1987	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Ицхак Эшель	1987 — 1988
Узи Даян	1988 — 1990	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Дорон Альмог	1990 — 1991	В дальнейшем генерал-майор (алуф)
Йоси Раве	1991 — 1993
Миха Тамир	1993 — 1996
Амос Бен-Хаим	1996 — 1999
Мони Хорев	1999 — 2001
Илан Харари	2001 — 2004	Последний командир дивизии до её расформирования в Южном военном округе
Эяль Замир	2007 — 2009	Первый командир дивизии под новым номером в Северном военном округе; в дальнейшем генерал-майор (алуф)
Хагай Мордехай	2009 — 2011
Гай Гольдштейн	2011 — 2014

Ссылки

• [www.עמותת-חיל-החימוש.co.il/himush.co.il/originals/nisim11/ozvat%20amod%20hes/disk3//rasi/3.htm Сайт истории дивизии «Амуд ха-Эш»]  (иврит)
• [www.himush.co.il/?section=457 Дивизия «Амуд ха-Эш»], на сайте памяти служащих Службы боевой техники  (иврит)

Отрывок, характеризующий Амуд ха-Эш (дивизия)

– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.