Амфора

Об издательстве см. Амфора (издательство).

А́мфора (др.-греч. ἀμφορεύς — «сосуд с двумя ручками») — античный керамический сосуд вытянутой или яйцеобразной формы с двумя вертикальными ручками на горле или на плечиках. Амфоры чаще остродонные, нередко с маленькой ножкой или круглодонные. Плоскодонные редки. Были распространёны у греков, римлян, этрусков. Кроме керамических, известны и амфоры из бронзы, серебра, мрамора, стекла. Обычные глиняные амфоры являлись массовым изделием, применявшимся в основном для транспортировки и хранения оливкового масла или вина. Вторично использовались для захоронений и в качестве урны при голосовании.

Каждый центр производства амфор придерживался своих особых форм сосудов и имел свои клейма, что помогает в датировке и восстановлении торговых связей.

Объём амфоры может составлять от 5 до 50 л. Большие высокие амфоры использовались для транспортировки жидкостей. В Риме амфоры объёмом 26,03 литра (древнеримский кубический пед или греческий «талант») применялись для измерения жидкостей.

Разработчиком типологии классификации амфор является немецкий археолог Генрих Дрессель. Существенный вклад в изучение амфор внёс российский археолог С. Ю. Монахов.

Также амфорами называются двуручные расписные вазы различного назначения. Расписные Панафинейские амфоры (от Панафинейских игр), наполненные оливковым маслом, служили призом в спортивных соревнованиях.

Нередко амфорами также называют сосуды похожих форм других культур.

См. также

• Амфориск
• Вазопись Древней Греции
• Панафинейские амфоры

Ссылки

• Амфора // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [kourtaki.newmail.ru/russian/history/Amphora.htm Классификация амфор по Дресселю]
• [www.amphoreus.org/index.php?lang=ru Bulletin amphorologique]

Отрывок, характеризующий Амфора

«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.