Ананьи
| Город
Ананьи
Anagni
|
Ана́ньи (итал. Anagni) — древний город и коммуна в Лацио (центр Италии), в горах на юго-востоке Рима. Это исторический центр Чочарии.
Содержание
География
Ананьи на сегодняшний день – это маленький средневековый городок, который находится на вершине холма (475 метров над уровнем моря), с маленькими извилистыми улочками и крутыми переулками. Он окружен мощными стенами, которые сохранились со времен Рима.
До построенной площади сначала стоял акрополь (северо-западная зона с Кафедральным Собором, воротами Туфоли и площадью Данте), который частично защищали стены в opus quasi-quadratum (почти квадратной постройке). Под господством Рима изменялась карта древнего города: он расширялся под охраной стен Сервия Туллия, сделанных из каменных блоков с чередующимися рядами, которые датируются III веком до н. э. Большую часть стен реставрировали и восстанавливали в первом тысячелетии н. э.; но самая значительная реконструкция была в XVI веке.
Город делится на 8 районов: Кастелло, Торре, Тривьо, Туфоли, Пищина, Колле Санта Анжело, Валле Санта Андреа и Церера.
Покровителем города почитается святой Магн, празднование 19 августа.
История
Предыстория и древняя эпоха
Первые человеческие поселения датируются более чем 700 000 лет назад, благодаря находкам фрагментов ручной работы палеозойской эры; хотя в исторических рукописях (Ливия, Вергилия, Сервия, Силия) Ананьи упоминаются лишь единожды, но город уже входил в размах деятельности римлян. На раскопках в Фонтане Рануччио были найдены окаменелости костей и кремни, а также два коренных зуба современного человека и резцы древнего прямоходящего человека.
Людей, обитавших в этих краях, называли герниками. Они были мигрантами с аньенской долины, потомками марсов или сабинов. Истоки названия народа уходят к марсийскому herna (камень), что означает: «Те, которые живут в каменных горах». Только два слова остались из их языка: samentum (кусочек кожи жертвы) и buttutti (одна из похоронных песен).
Ананьи имел большое значение, он был духовным центром герников. Город был средоточием храмов и святилищ, в котором хорошо сохранились полотняные своды законов с сакральными этрусскими документами, датируемые 2 веком нашей эры современников императора Марка Аврелия. В одном из этих документов остался один уцелевший Liber Linteus.
Последние археологические исследования показали культурные и экономические отношения между герниками и этрусками примерно в 7 веке до нашей эры, возможно, это был коммерческий центр, который вел торговые дела с Великой Грецией. Предполагается, что у подножия гор, на которых стоит город, был так называемый Морской Круг, где герниканские города Aletrium (Алатри), Capitulum (Пильо), Verulae (Вероли) и Ferentinum (Ферентино) объединились под руководством Anagnia (Ананьи). Там они проводили сакральные и политические собрания, пока римляне под предлогом якобы предательства герниканско-римского альянса, не напали на Ананьи, разгромили «Конфедерацию Герники» и аннулировали Конфедерацию в 306 г. до нашей эры.
Ананьи объединились с Римом в борьбе с Вольски, который потом превратился в sine suffragio, город без права голоса, хоть и сохранив свою религиозную независимость и стратегическую значимость.
Во времена Империи Ананьи часто становился императорской резиденцией. Здесь римские императоры, в особенности Марк Аврелий, Септимий Север, Коммод и Каракалла, спасались от жары, которая летом становилась просто невыносимой в Риме. К концу римской империи глубокий политический и экономический кризис привел к падению роста численности населения Ананьи. Пригородные зоны, через которые во время римской эпохи проходили важные пути стали заброшенными; слаборазвитые части города перестали существовать; растительность постепенно охватила несколько районов, что доказывается тем фактом, что в 10-м веке внутренняя зона Ананьи называлась Civitas Vetus (Старый Город).
Средневековье
Начиная с 5 века, Ананьи был центром важной католической епархии. В 9 веке на руинах храма, посвященного богине Церере, был построен первый кафедральный собор. В 10 веке духовенство завоевало аграрные владения и позволило простым феодалам возделывать на земле, делать постройки для своих крестьян и всячески поддерживало экономический и демографический рост.
В течение 10-11 вв. город усилил свою связь с папским правлением: папы фактически переехали в старую столицу Герники, в более безопасное и благополучное место по сравнению с Римом, в котором часто случались вспышки эпидемии. Поэтому несмотря на распри в городе, Ананьи остался предан Римской церкви, став одним из любимых резиденций пап в 12 и 13 вв.
За эти два века произошло несколько инцидентов в городе, связанных с борьбой между папством и империей, в том числе и значительные политические события. В 1122 г. Каликст II поставил папскую буллу на Вормсском конкордате; в 1159 г. Адриан IV вступил на престол во время осады Кремы, легатов Милана, Брешии и Пьяченцы (здание Гражданского Дворца было передано послу Брешии, архитектору Якобу да Исео). В 1160 г. Александр III отлучил от церкви Фридриха Барбароссу в Кафедральном соборе; в 1176 г. После Битвы при Леньяно тот же папа получил императорские легаты, с которыми он разработал Pactum Anagninum («Соглашение Ананьи»), предварительное перемирие, которое было подписано в Венеции в 1177 г.
13 век олицетворял настоящий золотой период города: за 100 лет в Ананьи посвятили четырёх пап в христианство, три из них члены семьи Конти. Первым взошедшим на папский трон был Лотарий Конти, который как и Иннокентий III (1198—1216), был одним из выдающихся людей своего века, вместе с Фридрихом II, с которым он помогал коронации Императора Германии и Святым Франциском, с которым он утвердил первое правило. Иннокентию III была выдана честь создать, закончить и закрепить пункты теократической доктрины, по принципу абсолютного правила: каждая земная сила исходит от Папы. Он умер в 1216 г., оставив после себя самую могущественную церковь за всю историю.
Попытки Иннокентия III были поддержаны Григорием IX, который был членом могущественной семьи Конти ди Ананьи. 2 сентября 1227 в Кафедральном Соборе Ананьи он отлучил от церкви Императора Фридриха II, который остановил крестовый поход, который он же и начал. Прошла пышная церемония, на которой факелы сначала зажгли, потом встряхнули, бросили на землю и в конце были затушены прелатами.
В сентябре 1230 после перемирия Григорий IX принимал в гостях Фридриха II в Ананьи, который тем временем мог завоевать без кровопролития только лишь посредством своего дипломатического таланта Иерусалим и Назарет.
Во время своего папства Александру IV (1254—1261), родственнику Григория IX и третьему папе Ананьи, пришлось столкнуться с экклезиологическим спором, начатым между Университетом Парижа и Нищенствующим орденом. Зачинщик спора, Уильям Сен-Амур, опубликовал противонищенствующий памфлет, De periculis novissimorum temporum (Об опасности последних дней) между осенью 1255 и весной 1256 гг. Александр прилюдно осудил рукопись в Ананьи 5 октября 1256 г. В 1255 г. Клара Ассизская была официально канонизирована в Ананьи.
В 1265 г. местный капитул римской провинции Ананьи Доминиканского ордена назначил Фому Аквинского в качестве университетского преподавателя[1], таким образом изменив имеющееся studium conventuale в римском монастыре Санта-Сабина на первый орденский studium provinciale, который стал новшеством на курсе философии (studia philosophiae). Это studium был предшественником Колледжа Сен-Томаса 16 века в Санта-Мария-сопра-Минерва и Папском университете святого Фомы Аквинского, Angelicum[2]
Беспредел Ананьи
Слово Ананьи во многом ассоциируется с делами Бонифация VIII, четвёртым Папой города, членом могущественной семьи Каэтани. После мрачного громкого отречения Целестина V, против его избрания выступили французские кардиналы и могущественная семья Колонна.
В 1300 г. Бонифаций VIII в зените карьеры папства, отпраздновал юбилей и основал первый римский университет. Попав в сильный конфликт с Королём Франции, Филиппом Красивым, который установил налоги на французское духовенство, Бонифаций VIII выпустил известную Буллу Unam Sanctam в 1302 г., которая предоставляла Папе абсолютную верховную власть по всей земле против короля. Спор дошёл до того, что Филип Красивый послал стражу для ареста Папы, с целью убрать Бонифация с его должности с помощью главного Совета.
7 сентября 1303 г. референты короля Гийом де Ногаре и Шарра Колонна отправили конную и пешую артиллерию из двух тысяч солдат. Они вместе с местными жителями атаковали дворцы папства и его племянника в папской резиденции в Ананьи; это вошло в историю под печальным названием «Беспредел Ананьи». Прислуга Папы и его любимый племянник Франческо вскоре спасались бегом; только испанцы Педро Родригес и Кардинал Санта-Сабина остались на его стороне до конца.
Дворец был разграблен, а на Бонифация было совершенно покушение (Ногарет помешал Шарре Колонна убить папу). Но Бонифаций все ещё оставался объектом агрессии, и его держали под замком три дня без воды и еды. Горожане в конце концов выгнали мародеров, и Бонифаций простил тех, кто взял его в плен. Он вернулся в Рим 13 сентября 1303 г.
Согласно легенде, Шарра Колонна ударил Папу латной рукавицей: эпизод впоследствии вошёл в историю Италии под названием Schiaffo di Anagni ("Пощечина Ананьи"). Вопиющее заточение Папы вдохновило Данте Алигьери на написание отрывка в Божественной комедии (Чистилище, песнь XX, vv. 85-93), Но я страшнее вижу злодеянье:/ Христос в своём наместнике пленён,/ И торжествуют лилии в Ананье/ Я вижу — вновь людьми поруган он,/ И желчь и уксус пьёт, как древле было,/ И средь живых разбойников казнён. Жители Ананьи восстали против вторженцев и освободили Бонифация.
Несмотря на стоицизм, Бонифация потряс инцидент. Старый понтифик после пережитого подцепил горячку и умер в Риме 11 октября 1303 г. В книге Загадка XIV века Барбара Такман заявила, что его ближайшие советники позже утверждали бы, что он умер от «глубокого горя».
После смерти Бонифация VIII, и величие, и мечты о всевластии семьи Каэтани развалились, и доктрина о папской теократии потеряла свою непоколебимость навсегда.
Перевод папского суда в Авиньон было знаменательно для Ананьи, так как начался долгий период упадка, который продолжался весь 15-й век. В 1348 г. город был разгромлен войсками герцогаВернера фон Урслингена.
Новое и новейшее время
В 1556 г. Ананьи стал полем боя в конфликте между Павлом IV и королём Филипп II, когда он был осажден испанской армией под предводительством Герцога Альбы. После артиллерийского обстрела войска папы отступили, и испанцы разграбили город.
Урон, нанесенный городу, в частности городским стенам усугубился, когда проводились работы по его укреплению в 1564 г. под влиянием Пия IV. Примерно в 1579 г. начался короткий период процветания благодаря Кардиналу Бенедитто Ломелино, епископу и управляющему города.
Были сделаны работы по восстановлению архитектуры, средневековых построек и отделочные работы. Примерно в 1633 г. начали проводиться грандиозные архитектурные и городские реконструкции. Работы касающиеся церковных зданий, которые сохранились по нынешний день в Ананьи, очень занимательны. Новые архитектурные законы, которые, однако, не затронули готические элементы в римском стиле можно проследить в преобразившихся зданиях. Также были реконструированы древние знатные поместья с великолепными фасадами, а к концу 19 века уровень культуры снова возрос благодаря улучшению благосостояния. Фактически в этот период начали появляться институты и конгрегации, которые вместе с различными школами сделали Ананьи немаловажным центром обучения благодаря сохранившейся культурной традиции.
В 1890 г. при Королеве был открыт Национальный Образовательный Пансионат Королевы Маргарет для девочек-сирот.
В 1897 г. был также открыт Иезуит Кольехио Леоньяно, названный в честь понтифика Льва XIII. В конце 1930 г. был построен Пансион Принца Пьемонта для сыновей персонала местных органов.
Со времен Второй Мировой Войны, в Ананьи резко возросла индустриальная промышленность, которая улучшила местную экономику, но в ущерб окружающей среде, культуре и традициям Ананьи.
Ананьи был также летней резиденцией пап до недавнего времени. Он был как сейчас Кастель-Гандольфо на Альбанских холмах.
Основные достопримечательности
Собор
Собор Ананьи, посвященный Св. Марии в романском стиле был построен в 1071-1105 гг., в середине 13 века добавились элементы готического стиля. Самая большая достопримечательность собора – крипта с могилой св. Магнуса Ананьинского, самого главного святого Ананьи и св. Секундина Ананьнского. Все стены и потолок покрыты фресками, они являются самыми лучшими работами романского/византийского искусства в Италии и стали единственным в своем роде иконографическим рисунком с элементами натурфилософией, святыми, Апокалипсисом и ветхозаветным ковчегом[3]. Нетронутые полы косматеско сохранились в отличном состоянии.
На том же уровне, что и крипта находится оратория Святого Томаса также полностью украшенная фресками, но она не так хорошо сохранившаяся, как крипта. В музее находится рака Св. Бекета (примерно одна из 48, но самая примечательная) и то, что называют митра Бекета. У западной стены стоит статуя того же времени Бонифация VIII, которая смотрит на Пьяццу Инноченцо III.
Другие
- Дворец папы (или Дворец Бонифация VIII), зал знаменитой «пощечины».
- Дворец Коммуны, построенный брешским архитектором Якобом да Исео в 1163 году. Он сделан из двух строений, соединенных портиком, на котором держится огромный Sala della Ragione («Зал Разума»). Фасад украшен гербами семей Орсини и Каэтани.
- Casa Gigli, средневековое строение, которое реставрировал шведский художник Альберт Барнеков в 19 веке.
На юге города находится императорская вилла Villa Magna, построенная Антонином Пием, где обосновался консорциум, объединяющий Университет Пенсильвании, Британскую Школу в Риме и Soprintendenza ai Beni Archeologici del Lazio, который начал проводить раскопки в 2006 году. Эти раскопки, продолжавшиеся в 2007 и 2008 гг. открыли великолепно украшенное здание, посвященное виноделию, а также руины мужского монастыря Св. Пьетро в Villamagna.
Язык и диалект
Язык или диалект Ананьи (называется Ананьино) можно отнести к Северному Чочаро. Определенные артикли: Ju-муж. род ед. числа (произносится как ю), La – жен. род ед. числа, Ji – муж. род мн. число (произносится как йи) и Le – жен. род мн. число (произносится как лэй). Неопределенные артикли: nu – муж. род и na – жен. род. Во множественном числе гласные звуки на конце всегда произносятся и зачастую в единственном числе (по сравнению с Южным Чочаро и неаполитанским, где гласные звуки в конце слова обычно смазаны и стерты). Для тех, кто знает итальянский, ананьинский диалект сохранил использование «u» как в латинском; к примеру, вместо итальянского con (с), в жители Ананьи используют cu, от латинского cum. Есть много различий между итальянским и ананьинским. К примеру, исчезли некоторые буквы n, l, и r, обычно присутствующие в итальянском. Для историков-лингвистов диалект особенно важен для изучения древнероманских итальянских языков, а также формирование итальянского. Как и в итальянском v произносится как u; к примеру, vino (вино по-итальянски), на ананьинском uino. На сегодняшний день стандартный итальянский был подвержен влиянию немецкого, французского, арабского, греческого и испанского, в то время как ананьинский диалект и другие языки в центре Италии (на юге Рима, западе Апеннин и севере Кампании) гораздо больше похожи на латинский и древнеитальянский благодаря незначительной колонизации иностранцев.
Герб
На гербе Ананьи нарисован лев, а над ним орёл и буквы S.P.Q.A. Герб символизирует объединение сил Ананьи и Римской Империи в 306 до н. э. Лев символизирует коренных герников, а орёл надо львом символизирует победу римлян над герниками. Буквы S.P.Q.A. означают Senatus Populusque Anagninus («Сенат и Жители Ананьи»). Эта фраза появилась после древнего акронима, созданного для Рима Senatus Populusque Romanus, («Сенат и Жители Рима»). Два ключа над головой орла означают папскую историю города. Императорская корона на верху герба и императорская мантия означает, что Ананьи был знаменитой и важной и значительной резиденцией Римских Императоров. Надпись на латинском HERNICA SAXA COLVNT QVOS DIVES ANAGNIA PASCIT.
Соседние коммуны
Города-побратимы
-
Л’Иль-сюр-ла-Сорг, Франция -
Гнезно, Польша
Напишите отзыв о статье "Ананьи"
Примечания
- ↑ [www.corpusthomisticum.org/a65.html Acta Capitulorum Provincialium, Provinciae Romanae Ordinis Praedicatorum, 1265, n. 12], in Corpus Thomisticum, Accessed 4-8-2011 «Fr. Thome de Aquino iniungimus in remissionem peccatorum quod teneat studium Rome, et volumus quod fratribus qui stant secum ad studendum provideatur in necessariis vestimentis a conventibus de quorum predicatione traxerunt originem. Si autem illi studentes inventi fuerint negligentes in studio, damus potestatem fr. Thome quod ad conventus suos possit eos remittere»
- ↑ [books.google.com/books?id=bK9axCYcbFIC&pg=PA279#v=onepage&q&f=false Marian Michèle Mulchahey, «First the bow is bent in study»: Dominican education before 1350, 1998, p. 278—279.] Accessed 6-30-2011
- ↑ J. Ainaud, Romanesque Painting. (London, 1963) p. 10 & Plates 23–27
Источники
- Cantor Norman F. The Civilization of the Middle Ages. — 1993.
- [icarus.umkc.edu/sandbox/perseus/pecs/page.265.a.php Richard Stillwell, ed. Princeton Encyclopaedia of Classical Sites, 1976:] "Anagnia (Anagni), Italy"
- De Magistris Alessandro. La Istoria della Città di Anagni.
Ссылки
- Ананьи // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [www.comune.anagni.fr.it/ Официальный веб-сайт] (итал.)
- [www.cittadianagni.it/ Город Ананьи ] (итал.) (англ.)
- [www.digilander.libero.it/AnagniOnLine/ AnagniOnLine – История, рецепты, диалект] (англ.)
Отрывок, характеризующий Ананьи
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.
Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
