Анархизм без прилагательных

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Анархизм без прилагательных (от исп. «anarquismo sin adjetivos»), по мнению историка Джорджа Ричарда Езенвеина, «относится к самодостаточному типу анархизма, то есть это доктрина без ярлыков, таких как коммунизм, коллективизм, мютюализм, или индивидуализм. Для других… [это] просто понималось в качестве позиции, которая являлась толерантной к сосуществованию различных анархистских школ»[1].





Происхождение

Авторство выражения принадлежит кубинцам Фернандо Таррида дель Мармолю и Рикарду Мельи, которые были обеспокоены острыми дебатами между мутуалистами, индивидуалистами и коммунистическими анархистами в 1880-е годы[2]. Их использование фразы анархизм без прилагательных было попыткой выказать большую терпимость между анархистскими тенденциями и было убеждением, что анархисты не должны навязывать никому никакой конкретный план экономического развития даже в теории. Анархисты без прилагательных имели тенденцию или отклонять все специфические анархистские экономические модели как несовершенные, или же исходить из совмещения их всех до полного согласования, чтобы они могли контролировать друг друга. Не обращая внимания ни на какие анархистские экономические предпочтения, они полагают, что те имеют лишь «вторичное значение» относительному отмены любого принуждения, с единственным правилом свободного общества — свободой экспериментирования.

История

Теоретическая проекция, известная как «anarquismo sin adjetivos», была одним из побочных продуктов интенсивных дебатов в рамках анархистского движения. Корни аргументов могут быть найдены в развитии анархо-коммунизма после смерти Бакунина в 1876-м году. В то время не сильно отличавшийся от коллективистского анархизма (что можно быть проследить по известной работе Джеймса Гильома «Создавая новый общественный строй» (On Building the New Social Order) в рамках бакунинского анархизма, коллективисты действительно рассматривали свою экономическую систему развивавшейся в направлении свободного коммунизма), анархистский коммунизм развивался в направлении углубленния и обогащенния идей Бакунина, который в свою очередь углубил и обогатил идейное наследие Прудона. Коммунистический анархизм ассоциировался с такими анархистами как Элизе Реклю, Карло Кафиеро, Эррико Малатеста и (в особенности) Петр Кропоткин.

Анархо-коммунистические идеи пришли на смену коллективисткому анархизму в качестве основной анархистской тенденции во всей Европе, за исключением Испании. Главной проблемой здесь был не вопрос коммунизма (хотя для Рикарду Мельи это и играло роль), но вопрос трансформации стратегии и тактики, подразумеваемой коммунистическим анархизмом. В то время (1880-е) анархо-коммунисты делали упор на локальные ячейки анархистских борцов, как правило отказываясь от участия в профсоюзном движении, будучи в значительной степени настроены антиорганизационистски. Неудивительно что подобное изменение в стратегии и тактике породило серьёзные дискуссии среди испанских коллективистов, которые активно поддерживали организованную борьбу рабочего класса.

Данный конфликт вскоре распространился за пределы Испании, и его обсуждение продолжилось на страницах парижской газеты La Revolte. Это побудило многих анархистов согласится с теми аргументом Малатэсты, что сводились к тому, что «доктрину должны проверить на будущем опыте деятели грядущих времен, и только они могут решить, что правильно, а что неправильно, что сле­дует принять, а что отвергнуть»[3]. Со временем большинство анархистов согласились с таким подходом и таким образом стали подчеркивать то, что они имели между собой общего, а не различия во взглядах на развитие будущего свободного общества. Время шло, и все больше анархо-коммунистов понимало, что игнорирование рабочего движения убеждало в том, что их идеи не достигали рабочих, в то время как большинство анархо-коммунистов подчеркивали свою приверженность коммунистическим идеалам.

Соединенные Штаты

Так же и в Соединенных Штатах шли интенсивные дебаты между индивидуалистами и коммунистическими анархистами. Бенджамин Такер утверждал, что анархо-коммунисты не являлись анархистами, в то время как Иоганн Мост говорил подобные же вещи об идеях Такера. Обеспокоенные «острыми дебатами» между анархистами придерживавшимся разных взглядов на экономику, они призывали к большей терпимости среди анархистов, с некоторыми из них называя это «анархизмом без прилагательных»[4].

Такие анархисты как Вольтериана де Клер «пришли, чтобы называть себя просто „анархистами“, и призвали как и Малатеста к „анархизму без прилагательных“, так как когда не станет правительства в различных местностях вероятно испробуют множество различных экспериментов, чтобы определить самую подходящую форму»[5].

Вольтериана пыталась найти гармонию между различными школами, и написала в своем эссе Анархизм:

нет ничего неанархического ни в одной из [этих систем], пока элементы принуждения не входят и не обязывают несогласных оставаться в сообществе, на экономическое устройство которого они не соглашаются. (Когда я говорю, «не соглашаются на», я не подразумеваю, что у них есть простое отвращение к... Я подразумеваю серьёзные отличия, которые, по их мнению, угрожают их основным свободам...)... Поэтому я утверждаю, что каждая группа людей, действующих социально в свободе, может выбрать любую из предложенных систем, и быть так же, как бескомпромиссные анархисты как те, кто выбирают другие [системы][6].

Сегодня

Термин анархизм был принят как самоописание движениями с различным идеологическим основаниями; таких например, как анархо-коммунизм, анархо-синдикализм, анархо-капитализм, экоанархизм и криптоанархизм.

Фред Вудворт описывает свой анархизм, как являющийся без прилагательных, говоря: «У меня нет никакой приставки или прилагательного для моего анархизма. Я думаю, что синдикализм может работать, так же как и анархо-капитализм свободного рынка, анархо-коммунизм, даже анархо-отшельники, в зависимости от ситуации»[7].

Исторически, анархисты, которые относились к «анархистам без прилагательных», выступали против капитализма. Оригинальное использование термина Фернандо Тарридой дель Мармолем было призывом к примирения между коллективистскими и коммунистическими анархистами, все из которых выступали против капитализма. Вольтарина де Клер, комментируя убийство Мак-Кинли писала: «Ад капитализма создаёт отчаяния; отчаянный акт отчаяния!»[8] Сокрушаясь относительно существующих трудностей на пути отмены частной собственности Малатеста писал: «Но это не помешает нам теперь, или будет это в будущем, от продолжения противостояния капитализму, или любой другой форме деспотизма»[9]. Тенденция анархистов без прилагательных относительно противостояния капитализму продолжается и сегодня, автор(ы) "An Anarchist FAQ", которые идентифицируют себя как социальные анархисты, утверждают, что терпимость, связанная с «анархизмом без прилагательных», не должна простираться на анархо-капитализм[10]. Рыночный анархист Родерик Т. Лонг утверждал, что различие между мютюэлистами, которых "An Anarchist FAQ" принимают как законных анархистов, и анархо-капиталистами является столь незначительным, что не даёт никаких оснований «ни к каким оправданиям для принятия какой бы то ни было дихотомии между ними»[11].

Известные представители

Напишите отзыв о статье "Анархизм без прилагательных"

Примечания

  1. Esenwein, George Richard «Anarchist Ideology and the Working Class Movement in Spain, 1868—1898» [p. 135]
  2. Presley, Sharon. Exquisite rebel: the essays of Voltairine de Cleyre. SUNY Press, 2005. 48
  3. Неттлау М. [avtonom.org/lib/theory/nettlau/history.html Очерки по истории анархических идей.]
  4. Avrich, Paul. 2000. Anarchist Voices: An Oral History of Anarchism in America. Princeton University Press. p. 6
  5. Marshall, Peter «Demanding the Impossible» [p. 393]
  6. Havel, Hippolyte. ed. 1914. Selected Works of Voltairine de Cleyre. Harvard University. pp. 102-103
  7. An essay by Fred Woodworth in Avrich Paul. Anarchist Voices. — Stirling: AK Press, 2006. — P. 475. — ISBN 1904859275.
  8. «McKinkley’s Assassination from the Anarchist Standpoint, Mother Earth October 1907»
  9. «Towards Anarchism», MAN! 1930
  10. [www.infoshop.org/faq/secA3.html#seca38 What is "anarchism without adjectives"?] // An Anarchist FAQ / Iain Mckay. — Stirling: AK Press, 2008. — ISBN 1902593901.
  11. Long, Roderick T. [praxeology.net/blog/2007/04/01/against-anarchist-apartheid/ Against Anarchist Apartheid](недоступная ссылка — история). Проверено 14 декабря 2007. [web.archive.org/20071019062859/praxeology.net/blog/2007/04/01/against-anarchist-apartheid/ Архивировано из первоисточника 19 октября 2007].

См. также

Шаблон:Анархизм

Отрывок, характеризующий Анархизм без прилагательных

«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.