Анархо-синдикализм

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Анархо-синдикалист»)
Перейти к: навигация, поиск
Формы правления, политические режимы и системы
Портал:Политика · править

Ана́рхо-синдикали́зм (от др.-греч. ἀναρχία — безвластие; σύνδικος — защитник, общий; фр. syndicat — профсоюз, союз) — это часть международного анархистского движения, корнями которого являются идеи Пьера-Жозефа Прудона и Михаила Александровича Бакунина [1]. В основе анархо-синдикализма лежит идея о том, что только революционные организации трудящихся, базирующиеся на принципах взаимопомощи и коллективного самоуправления, должны и могут способствовать построению нового, действительно справедливого общества.

Сам термин анархо-синдикализм, как считает современный исследователь данного движения Вадим Дамье, возник в России, в десятые годы двадцатого столетия[2].

Из известных теоретиков анархо-синдикализма можно отметить Рудольфа Роккера, Диего Абада де Сантильяна, Пьера Бенара, Александра Беркмана, Эмилио Лопеса Аранго, Анхеля Пестанья, Исаака Пуэнте, Августина Зухи, Александра Шапиро, Всеволода Волина, Якова Кирилловского (Новомирский Д. И.) и др.





Сущность анархо-синдикализма

Анархо-синдикализм, или рабочий анархизм, признаёт только низовую, неиерархическую, самоорганизацию трудящихся и потому отвергает участие в органах власти, а также политические партии и иерархические рабочие союзы.

Анархо-синдикалисты призывают к развитию навыков самоуправления и солидарности через самоорганизацию в повседневной борьбе за улучшение жизненных условий и расширение прав наёмных работников, против произвола капитала и государства, проводя забастовки и другие подобные акции протеста (так называемые акции «прямого действия»), чтобы подготовить тем самым социальную революцию, которая должна привести к торжеству либертарного (свободного, вольного) коммунизма[3].

Анархо-синдикалисты считают, что рабочие союзы должны действовать на основе принципа принятия решений всем коллективом, через общие собрания на местах. Они отвергают разделение людей по половому, возрастному, этнонациональному признаку, равно как и любые другие виды сегрегации и дискриминации.

Анархо-синдикализм отвергает все формы партнерства с бизнесом и государством: коллективные трудовые договора, участие в судах, в выборах в органы государственной власти, соблюдение принципов государственного законодательства в ходе забастовок. Предполагается, что трудящиеся во время забастовочного движения должны развить в себе навыки самоорганизации, презрение к государственным законам и носителям принципа авторитета. Вместо колдоговоров предполагались временные боевые соглашения, согласно которым рабочие вновь приступают к труду после того, как их требования выполнены руководством предприятия, и не берут на себя никаких обязательств перед начальством.

Основы анархо-синдикализма

Цели анархо-синдикалистов:

  1. Свободное объединение людей в коммуны и их федерации вплоть до всемирного уровня
  2. Организация труда посредством создания ассоциаций производителей
  3. Ликвидация частной собственности и государства — капитализма и иерархии, принуждения, будь то экономическое, или внеэкономическое
  4. Свободное развитие каждой личности во всех её проявлениях

Рабочие-анархисты организуются в рабочие союзы и общества рабочего сопротивления — межпрофессиональные или по отдельным профессиям, а также территориальные объединения. В таких организациях не должно быть каких-либо вождей, а также «освобождённых», оплачиваемых функционеров[4].

  • Свободное объединение людей в коммуны и их федерации вплоть до всемирного уровня — действуя по принципу горизонтальной самоорганизации люди сами, без чьей бы то ни было указки смогут организовать жизнь так, как они того действительно захотят, и учитывая мнение по возможности каждого отдельного человека, а не узкой группы лиц, как это происходит в государстве или капиталистическом предприятии (фирме), бюрократов, а все решения должны приниматься общими собраниями трудящихся[5].
  • Организация труда посредством создания ассоциаций производителей — исходным пунктом является понятие о том, что такое современное положение вещей, когда руководство предприятий распоряжается результатами труда непосредственных производителей является несправедливой, и, по сути, является грабежом трудящихся. Подразумевается, что в обществе либертарного коммунизма производственный процесс будет организовываться и контролироваться непосредственно самими трудящимися, производителями, всем производственным коллективом в целом, а, так как все они являются жителями какой-то области, федерации, коммуны или общины, то и участвовать в непосредственном распоряжении плодами труда должны будут все жители[6].
  • Ликвидация частной собственности и государства — капитализма и иерархии, принуждения, будь то экономическое, или внеэкономическое — частная собственность возникла, когда общество стало расслаиваться на угнетённых и угнетателей, и чем больше увеличивался между ними разрыв, тем больше укоренялся институт частной собственности, который способствовал все большему разрыву межличностных отношений, приводя к тому, что человек действительно становился человеку волком[7]. Таким образом ликвидируя данный институт, анархо-синдикалисты добиваются торжества принципа солидарности и ликвидации самого существования классового общества, когда одни люди (власть, правители, буржуазия) заставляют основную массу населения (трудящихся, наемных работников) жить по навязываемым им предписаниям, которые не учитывают мнения большинства, и не способствуют их полноценной самореализации.

Соответственно и государство рассматривается именно как орган насилия и принуждения, в действительности необходимый лишь узкой группе лиц, стремящихся сохранить своё господство. Уничтожив государство, капиталистические отношения, искоренив в обществе иерархию, а также экономическое и внеэкономическое принуждение анархо-синдикалисты стремятся к созданию общества, живущего в гармонии между всеми его членами, которые сами, коллективно распоряжаются своей судьбой[8].

  • Свободное развитие каждой личности во всех её проявлениях — даже во время расцвета социального государства (которое активно сворачивается с развитием капиталистической глобализации и неолиберализма) люди так и не получили возможности для полноценного самосовершенствования, саморазвития, так как их возможности всегда ограничивались теми пределами, которые устанавливала государственная власть, и что им позволяли экономические возможности (тем более что капитализм подразумевает под собой, что какая-то часть людей всегда будет находиться на социальном дне, лишённая доступа к большинству, если ни ко всем общественным, социальным благам).

Это положение анархо-синдикалисты стремятся исправить, предоставив возможность каждому члену общества для максимально возможного самосовершенствования и развития, которое будет ограничено только ресурсами, возможностями общества[9].

  • Прямое действие, как основа сопротивления. Отказ от участия в государственных выборах, от сотрудничества с судами, от исполнения государственных законов. Прямое действие призвано разрушить страх перед носителями государственной власти, подготовив общество к социальной революции.

Вехи истории

Генезис идей и революционный синдикализм

Исторически анархо-синдикализм восходит к работам Пьера Жозефа Прудона и Михаила Бакунина. Однако возник он далеко не сразу. Прудон заложил первоосновы, такие как идеи федерализма, примат экономической борьбы над политической (то есть подчинение политической борьбы экономическим интересам рабочего класса) и объединения в рабочие ассоциации; отрицание капитализма, государственности которые были развиты в дальнейшем Михаилом Бакуниным. Отсюда проистекают одни из первых мостков к возникшему уже несколько позже анархо-синдикализму[10].

Собственно идеи и методы, лёгшие впоследствии в основу анархо-синдикализма, были сформулированы во время существования Первого Интернационала. Особенно ярко это проявилось в бакунистских секциях Интернационала, в Юрской Федерации. Однако Первый Интернационал был расколот по вопросу политической, парламентской борьбы; либертарное крыло, представленное Михаилом Бакуниным, противоположное — Карлом Марксом. Сторонники анархистских идей имели большое влияние на развитие рабочего движения в Испании, Франции, Италии, Бельгии, Нидерландах, и Латинской Америке[11].

Однако приблизительно к началу 1890-х годов анархисты оказались маргинальным движением, растерявшим своё влияние. Они были увлечены идеями индивидуального террора и «пропаганды действием», что подкреплялось увлечением идеями популярного тогда Ницше[12].

Развитие синдикалистского движения во Франции и обращение к нему анархистов способствовало постепенному выходу анархистского движения из кризиса. В 1892 году французские «биржи труда» (изначально они просто фиксировали спрос и предложение труда, однако быстро стали также и рабочими клубами, культурно-образовательными центрами) объединились с профсоюзным объединением Всеобщая Конфедерация Труда (ВКТ) создав единую ВКТ, базировавшуюся на принципах революционного синдикализма. К 1912 году в ней состояло около 600 тыс. рабочих, из 1 миллиона организованных в профсоюзы[13].

«Амьенская хартия», принятая ВКТ в 1906 году является ключевым текстом в вопросе о развитии революционного синдикализма, отклоняющего парламентаризм в пользу революционной классовой борьбы.

Термины анархо-синдикализм и революционный синдикализм иногда используют как синонимы, однако делать так неправильно, так как два этих термина несут различную смысловую нагрузку.

«Термин „анархо-синдикалист“ вошел в широкое употребление только в 1921-1922, когда стал применяться полемически, как уничижительное слово коммунистами любым синдикалистам …, кто выступал против усиления контроля над синдикализмом со стороны коммунистических партий» [14].

Использование термина «анархо-синдикализм» демонстрирует увеличивающийся разрыв между сторонниками ортодоксального, политического марксизма и теми участниками профсоюзного движения, которые защищали полную независимость рабочего движения от политических партий после Октябрьской революции. До того времени революционный синдикализм объединял собой представителей различных левых направлений, на классовой основе, без различия партийной принадлежности, как это и провозглашалось Амьенской хартией.

Дальнейшее развитие революционно-синдикалистских идей способствовало широкому развитию и распространению уже собственно анархо-синдикализма.

Анархо-синдикализм

После того как на рубеже 19-20 столетий анархистское движение оказалось в тупике, выход был найден в анархо-синдикализме:

«Анархо-синдикалистское движение, пришедшее на смену старому анархизму, который исчерпал себя в героических, но бесперспективных террористических акциях, стремительно вышло на политическую сцену. Оно стало олицетворением анархистских идеалов: широкое радикальное рабочее движение, стоящее на платформе отрицания государства и капитализма, выступающее за социальную революцию и использующее тактику «прямого действия»: всевозможные забастовки, вплоть до всеобщей, различный саботаж, бойкот, антимилитаристская пропаганда, вооружённое сопротивление в интересах защиты собственных жизни и свободы» [15].


Основная часть международного анархо-синдикалистского движения объединена в Международную ассоциацию трудящихся (МАТ) — Анархо-Синдикалистсий Интернационал, который был создан на учредительном конгрессе, проходившем в Берлине нелегально с 25 декабря 1922 г. по 2 января 1923 г., при этом периодически прерываясь полицейскими рейдами и арестами. Фактически это были наследники антиавторитарного крыла Первого Интернационала.

Наиболее известными и мощными оказались Аргентинская региональная рабочая федерация (ФОРА), Итальянский синдикальный союз (УСИ) а также Национальная конфедерация труда (НКТ) и Федерация Анархистов Иберии (ФАИ) в Испании[13]: на учредительном конгрессе МАТ делегаты от ФОРА представляли 200 тысяч членов, УСИ — 500 тысяч, НКТ представлен не был, по причине задержания их делегатов полицией по дороге в Берлин (на тот момент в НКТ состояло несколько сотен тысяч человек[16]. Так, например, испанские анархисты оказались на передовой Испанской Революции и Гражданской войны 1936—1939 годов, проигравшие свою борьбу во многом из-за предательства союзников по антифашистскому лагерю, ударивших весной 1937-го года по анархистским тылам, подавив тем самым Революцию[17]. В свою очередь члены итальянской УСИ приняли активное участие в сопротивлении установлению в стране фашистской диктатуры Муссолини, в Аргентине анархо-синдикалисты так же активно противодействовали авторитарным силам, а в Германии члены анархо-синдикалистского профсоюзного объединения ФАУД (на учредительном конгрессе МАТ их делегаты представляли 120 тысяч членов) активного участвовали в революционных событиях после Первой мировой войны, и были окончательно раздавлены глубоким экономическим кризисом, охватившем послевоенную Германию, породившем массовую безработицу и обнищание народа.

Ещё одно международное профсоюзное объединение, находящееся под сильным влиянием анархо-синдикализма — Индустриальные рабочие мира (ИРМ). этот союз был образован в 1905 году и сыграл свою немалую роль в развитии анархо-синдикализма в Америке.

«В США в 1905 г. по инициативе радикальных профсоюзов была образована организация «Индустриальные рабочие мира» (ИРМ), которая также приобретала все более отчетливый революционно-синдикалистский характер: она ориентировалась на прямое действие, стремилась сочетать выступления за непосредственное улучшение положения рабочих с борьбой за социальную революцию и новое общество, организованное на основе профсоюзов, управляющих производством. В отличие от официальных профсоюзов, ИРМ широко включали в свой состав также неквалифицированных рабочих, иммигрантов, женщин» [13].

К началу Второй мировой войны анархо-синдикалисты оказались полностью дезорганизованы.

Послевоенный анархо-синдикализм

По окончании Второй мировой войны, на фоне развития кейнсианского социального государства, возрождение анархизма казалось маловероятным, анархистские идеи были не актуальны, хотя МАТ и восстановил постепенно свою деятельность.

После войны ИРМ пережил краткий подъем, который закончился уже к 50-м годам. Краткосрочный взлет анархо-синдикализма наблюдался в эти годы и в других странах, но в любом случае все эти организации продолжали оставаться лишь тенями былого движения, объединявшего раньше в своих рядах сотни тысяч, миллионы людей[18].

Современный анархо-синдикализм мало чем напоминает своих исторических предшественников. Анархо-синдикалисты практически отказались от прямого действия, тесно сотрудничают с судебными органами государства, заключают коллективные договора с бизнесом, что расценивалось бы историческим анархо-синдикализмом как социальное партнерство с капиталом и государством. Революционный подрывной потенциал анархо-синдикализма утрачен. Современные организации, использующие это название, больше напоминают обыкновенные профсоюзы (тред-юнионы). Никакой угрозы для государства эти организации не представляют.

Отношение к участию в политике

Синдикалисты в принципе отвергают любую форму парламентской деятельности, любое участие в законодательных органах. Они понимают, что даже самое свободное избирательное право не сможет смягчить зияющие противоречия сегодняшнего общества. Цель парламентской системы в том, чтобы придать ореол законности системе лжи и социальной несправедливости — предоставить рабам возможность поставить на своё рабство штемпель закона[19].

Анархо-синдикалистская ориентация многих ранних американских профсоюзов сыграла важную роль в формировании американского политического спектра, а наиболее значительным были Индустриальные рабочие мира. Соединенные Штаты — единственная промышленно развитая страна, в которой нет основополагающей политической рабочей партии[20]. Но так было не всегда. Например, в 1912-м году, Юджин Дебс (один из создателей ИРМ) набрал 6 % голосов в качестве кандидата в президенты от Социалистической партии, что было значительным достижением, если учесть что это произошло за 8 лет до принятия всеобщего избирательного права в США. Некоторые политологи отчасти приписывают отсутствие рабочей партии мажоритарной избирательной системе, имеющей тенденцию поддерживать двухпартийную систему. Это явление иногда упоминается как Закон Дюверже.

Дискуссионным продолжает оставаться история участия представителей Национальной конфедерации труда в республиканском правительстве Народного фронта в годы Гражданской войны 1936-1939-го годов. Тогда, в ноябре 1936-го года на министерские должности в правительстве Ларго Кабальеро были назначены анархо-синдикалисты Хуан Лопес (министр торговли), Хуан Пейро (министр промышленности), Фредерика Монтсени (министр здравоохранения), Гарсиа Оливер (министр юстиции). Данный политический ход был подвержен резкой критике со стороны многих низовых групп, и в частности группы Друзья Дуррути.

Критика и ответ на критику

Часть анархистов критиковали традиционный анархо-синдикализм после Второй мировой войны как анахроничный[21]. Так например Мюррей Букчин писал в 1992, выступая против устаревшего, на его взгляд, анархо-синдикалистского представления о работе:

«Столь же „практичным“ и „реалистичным“, каким анархо-синдикализм может показаться, он представляет по моему мнению архаичную идеологию, внедренную в узко экономическое понятие буржуазного интереса, действительно секторного интереса как такового. Он полагается на постоянство таких социальных сил как фабричная система и традиционное классовое сознание индустриального пролетариата, которые радикально уменьшаются в евроамериканском мире в эру неопределимых социальных отношений и как постоянно расширяющихся социальных проблем. На горизонте современного общества находятся теперь более широкие движения и проблемы, которые, в то время как они должны обязательно вовлечь рабочих, требуют большей перспективы, нежели фабрика, профсоюз, и пролетарская ориентация» [22].

Синдикалисты думают, что анархистское и профсоюзное движение могут быть объединены, в то время как часть других анархистов не согласны с этим подходом. Синдикалист Эжен Варлен (Eugene Varlin) отстаивая синдикалистские идеи, писал:

«(...) огромное преимущество заставило людей приучится к жизни группами и таким образом подготовило их для более расширенной социальной организации. Это приучает людей не только жить друг с другом и понимать друг друга, но также и организовываться, обсуждать, и рассуждать о коллективистской перспективе». И эти союзы «формируют естественные элементы социальной постройки будущего; именно они могут быть легко преобразованы в ассоциации производителей; именно они могут сделать социальные компоненты и организовать производство» [23].

Анархо-синдикализм критикуют за то, что он преуменьшил роль важности собственно анархизма, или групп вне рабочего места и федераций, утверждая, что революционный индустриализм и территориальные союзы достаточно самодостаточны. Часть анархо-синдикалистов отрицают потребность в политической организации как таковой, и многие сегодня полагают, что профсоюзная деятельность привела бы к федералистской активности среди свободных рабочих:

«Революционный синдикализм, базирующийся на классовой борьбе, стремится к союзу всех работников ручного и интеллектуального труда в экономических организациях борьбы, борющихся за их эмансипацию от ярма рабства наемного труда и от притеснения государства. Его цель состоит в реорганизации общественной жизни на основе свободного коммунизма, посредством прямого действия революционного рабочего класса. Это предполагает, что одни лишь экономические организации пролетариата способны к пониманию данной цели, и, впоследствии, это обращение адресовано рабочим в роли производителей и создателей социального богатства, против современных политических рабочих партий, которые вообще никогда нельзя рассматривать с точки зрения экономической реорганизации» [24].

Прямое действие, будучи одним из главных основополагающих принципов анархо-синдикализма, согласно его сторонникам распространяется на политическую сферу. Для них рабочие советы — федерация всех рабочих всех отраслей промышленности в географической области:

«территориальный базис взаимосвязи организации, объединил всех рабочих одной области вместе и разжёг солидарность рабочего класса против и вопреки корпоративной солидарности» [25].

Рудольф Роккер утверждал:

«Организация анархо-синдикализма основывается на принципах федерализма, на свободном объединении снизу вверх, помещая право на самоопределение каждого участника выше всего остального и признавая только органическое соглашение всех на основе тождественности интересов и общих осуждений»[26].

Таким образом, анархо-синдикализм вовсе не аполитичен, но вместо этого объединяет в себе экономическую и политическую деятельность, которые являются составными частями единого целого, подчиняя политические интересы экономическим. И, в отличие от некоторых критиков анархо-синдикалисты предлагают, что анархо-синдикализм отличается от реформистского профсоюзного движения, стремясь полностью уничтожить капитализм:

«[Анархо-синдикализм], имеет двойную цель: с неустанным постоянством он должен преследовать улучшение текущего положения рабочего класса. Однако, не давая себе оказаться поглощенными этими мимолетными интересами, рабочие должны заботиться, чтобы сделать возможным и неизбежным важнейший акт всесторонней эмансипации: экспроприацию капитала»[27].

В то время как коллективистские и коммунистические анархисты критикуют синдикализм за наличие потенциальной возможности того, что из общественной организации окажутся исключены граждане и потребители, не входящие в рабочие союзы, анархо-синдикалисты утверждают, что рабочие советы будут работать и за пределами рабочего места, в пределах всего общества, и будут работать, чтобы создавать и поддерживать учреждения, необходимые в любом обществе, такие как школы, библиотеки, дома, и т. д. Букчин считает, что:

«(...) [в] то же самое время, когда синдикализм проявляет это неослабевающее давление на капитализм, он пытается построить новый общественный строй в рамках старого. Профсоюзы и "рабочие советы" не являются просто средствами борьбы и инструментами социальной революции; они - также та структура, что необходима чтобы построить свободное общество. Рабочие должны быть образованы [их собственной деятельностью в пределах профсоюза] в работе по разрушению старой власти собственников и в задаче перестройки безгосударственного, либертарного общества. Эти две [задачи] идут вместе»[28].

Известные анархо-синдикалисты

Напишите отзыв о статье "Анархо-синдикализм"

Примечания

  1. Рублёв Д. И. [socialist.memo.ru/firstpub/y05/rublev2.htm Идеи Михаила Бакунина и генезис идей синдикализма в России начала XX века] // Михаил Александрович Бакунин. Личность и творчество (к 190-летию со дня рождения). Выпуск III. — М.: Комиссия по увековечиванию творческого наследия П. А. Кропоткина при Институте экономики РАН, 2005. С. 140—159; Jameson, J. F. The American Historical Review (American Historical Association, 1895), P. 731.
  2. Дамье В. В. [www.kras.fatal.ru/ANARCHOSYNDICALISM.htm Из истории анархо-синдикализма]. (Опубликовано: Дамье В. В. Анархо-синдикализм в XX веке. — М.: ИВИ РАН, 2001)
  3. Дамье В. В. [www.kras.fatal.ru/ANARCHOSYNDICALISM.htm Из истории анархо-синдикализма]. (Опубликовано: Дамье В. В. Анархо-синдикализм в XX веке. — М.: ИВИ РАН, 2001); Rocker R. [www.spunk.org/library/writers/rocker/sp001495/rocker_as5.html Anarchosyndicalism] (1938)
  4. Rocker R. [www.spunk.org/library/writers/rocker/sp001495/rocker_as4.html Anarchosyndicalism]
  5. Бакунин М. А. Революционный катехизис // Анархия и порядок. — М.: Эксмо-Пресс, 2000; Rocker R. [www.spunk.org/library/writers/rocker/sp001495/rocker_as4.html Anarchosyndicalism]
  6. [www.kras.fatal.ru/zaragoza.htm Концепция либертарного коммунизма (1936 г.)]
  7. Прудон П. Ж. [www.avtonom.org/index.php?nid=1018 Что такое собственность? или Исследование о принципе права и власти] // Что такое собственность? или Исследование о принципе права и власти; Бедность как экономический принцип; Порнократия, или Женщины в настоящее время. — М.: Республика, 1998. С. 6-202
  8. [www.kras.fatal.ru/zaragoza.htm Концепция либертарного коммунизма]; Rocker R. [www.spunk.org/library/writers/rocker/sp001495/rocker_as5.html Anarchosyndicalism]
  9. Кропоткин П. А. [www.avtonom.org/index.php?nid=1004 Нравственные начала анархизма] // Анархия, её философия, её идеал: Сочинения. — М.: Издательство Эксмо, 2004. С. 792—841
  10. Рублев Д. И. [socialist.memo.ru/firstpub/y05/rublev2.htm Указ. соч.]
  11. [en.wikipedia.org/wiki/Anarchism_in_Brazil Anarchism in Brazil.]; [en.wikipedia.org/wiki/Anarchism_in_Mexico Anarchism in Mexico.]
  12. Эврич П. [www.a-read.narod.ru/evrichrusanar.rar Русские анархисты. 1905—1917.] — М.: ЗАО Центрполиграф, 2006.
  13. 1 2 3 Дамье В. В. [www.kras.fatal.ru/ANARCHOSYNDICALISM.htm Из истории анархо-синдикализма.]
  14. Berry D. A History of the French Anarchist Movement, 1917-1945. - Greenwood, 2002. P. 134. ISBN 0-313-32026-8
  15. Федоров А. [www.rabkor.ru/?area=articleItem&id=2452#up8 Дети анархии. Часть вторая.]
  16. Дамье В. В. Забытый Интернационал. Международное анархо-синдикалистское движение между двумя мировыми войнами. Т. 1. — М.: НЛО, 2006. С. 258—260; Его же. [www.kras.fatal.ru/ANARCHOSYNDICALISM.htm Из истории анархо-синдикализма.]; Rocker R. [www.spunk.org/library/writers/rocker/sp001495/rocker_as6.html Anarchosyndicalism.]
  17. Дамье В. В. [www.kras.fatal.ru/ARAGON.htm Испанская революция и коммуны Арагона] // Наперекор № 9, 1999.; Оруэлл Дж. [avtonom.org/lib/theory/orwell/catalunia.html Памяти Каталонии.]
  18. Гамбоне Л. [samlib.ru/k/k_s_b/sindikalizmmifyirealxnostx.shtml Синдикализм: мифы и реальность.]
  19. Роккер Р. Принципы синдикализма
  20. Lipset, Seymour Martin and Marks, Gary, It Didn’t Happen Here: Why Socialism Failed in the United States (W. W. Norton & Company, 2001). ISBN 0-393-32254-8
  21. Ulrike H., Ulrike B. Anarchism: Left, Right and Green. — San Francisco: City Lights Books, 1994. P. 4. ISBN 0-87286-289-5
  22. Bookchin M. [dwardmac.pitzer.edu:16080/Anarchist_Archives/bookchin/ghost2.html The Ghost of Anarcho-Syndicalism (November 6, 1992)]
  23. quoted by Julian P.W. Archer, The First International in France, 1864-1872: Its Origins, Theories, and Impact (University Press of America, 1997), p. 196. ISBN 0-7618-0887-6.
  24. The Principles of Revolutionary Syndicalism, point 1, Adopted December 1922 by the Berlin Congress of the International Workers' Association.
  25. Maura R. "The Spanish Case", contained in Anarchism Today, D. Apter and J. Joll (eds.), p. 75
  26. Rocker R. [flag.blackened.net/rocker/aasind.htm Anarchism and Anarcho-Syndicalism.]
  27. Pouget E. No Gods, No Masters: An Anthology of Anarchism, edited by Daniel Guerin (AK Press, 2005), p. 71. ISBN 1-904859-25-9
  28. Bookchin M. The Spanish Anarchists. - California: AK Press, 1998. P. 121

Организации революционных и анархо-синдикалистов

  • [www.an-com.org/ Международный Союз Анархистов (М. С. А.)]
  • [www.iwa-ait.org Секретариат Международной Ассоциации Трудящихся (МАТ)]
  • [www.iww.org/ru Индустриальные рабочие мира (ИРМ)]
  • Аргентина: Аргентинская региональная рабочая федерация (ФОРА)
  • Великобритания: [www.solfed.org.uk Федерация Солидарности]
  • Германия: [www.fau.org Свободный рабочий союз (ФАУ)], АСМ
  • Испания: Национальная конфедерация труда (НКТ)
  • Италия: Итальянский синдикальный союз (УСИ)
  • Нигерия: [flag.blackened.net/revolt/africa/aware.html Лига сознания]
  • Норвегия: [www.nsf-iaa.org/ Норвежская синдикалистская федерация]
  • Польша: Рабочая инициатива
  • Португалия: [ait-sp.yoll.net/index.html Международная Ассоциация Трудящихся — Португальская секция]
  • Румыния: [iasromania.wordpress.com/ Анархо-Синдикалистская Инициатива Румынии].(I.A.S.R.)- Расформировалось 12 октября 2015 года.
  • Сербия: [www.inicijativa.org/ Анархо-синдикалистская инициатива]
  • Словакия: [www.priamaakcia.sk/ Прямое действие]
  • Франция: [www.cnt-ait-fr.org Национальная конфедерация труда (НКТ-МАТ)]
  • Чехия: Федерация анархистских групп
  • Австралия: [www.asf.anarki.net/asf.htm Анархо-синдикалистская федерация]
  • Австрия: Свободный рабочий союз Австрии
  • Бразилия: Движение за воссоздание Бразильской рабочей конфедерации
  • Венесуэла: [www.nodo50.org/ellibertario/ Комиссия анархистских связей]
  • Греция: Антиавторитарное Действие
  • Испания: [www.cgt.org.es/ Всеобщая Конфедерация Трудящихся (ВКТ)]
  • Мексика: [www.angelfire.com/zine/lahuelga/ Мученики Кананеа], революционно-синдикалистская группа
  • США: [workersolidarity.org/ Альянс рабочей солидарности]
  • Франция: [www.cnt-f.org/ Национальная конфедерация труда (НКТ-Ф)]
  • Хорватия: [solidarnost.mahost.org/ Анархо-синдикалистская конфедерация]
  • Чили: [web.archive.org/web/20020210091740/www.geocities.com/bakuninn/ Анархистский коллектив «Жерминаль»]
  • Швеция: [www.suf.cc/ Шведская анархо-синдикалистская молодёжная федерация]
  • Швеция: [www.sac.se/en/ Центральная организация рабочих Швеции (САК)]

Анархо-синдикалистские организации в бСССР:

Периодические издания анархо-синдикалистов на территории бСССР

См. также

Шаблон:Анархизм

Отрывок, характеризующий Анархо-синдикализм

– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.