Анастасия Михайловна

Анастасия Михайловна<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Герцогиня Мекленбург-Шверинская
15 апреля 1883 — 10 апреля 1897
Предшественник:	Мария Шварцбург-Рудольштадтская
Преемник:	Александра принцесса Кумберланд-Брауншвейг-Люнебургская
Рождение:	28 июля 1860(1860-07-28) Петергоф, Российская империя
Смерть:	11 марта 1922(1922-03-11) (61 год) Эз, Франция
Место погребения:	Людвигслюст
Род:	Романовы Мекленбурги
Отец:	Михаил Николаевич
Мать:	Ольга Фёдоровна
Супруг:	Фридрих Франц III (великий герцог Мекленбург-Шверина)
Дети:	в браке: Александрина, Фридрих Франц, Цецилия внебрачные: Алексис Луи

Анастасия Михайловна (16 (28) июля 1860, Петергоф — 11 марта 1922, Эз, Франция) — великая княжна, дочь великого князя Михаила Николаевича и Ольги Федоровны, внучка Николая I и двоюродная сестра Александра III по мужской линии. Бабушка Фредерика IX по материнской линии и, соответственно, прабабушка королевы Дании Маргрете II.

Биография

Все детство Анастасия провела в Тифлисе, так как её отец был наместником на Кавказе. Будучи единственной дочерью она была окружена любовью шести братьев.

Великий Князь Константин Николаевич (1827—1892) записал в дневнике сразу после рождения Августейшей племянницы:

«Видел Настю, которая редкой красоты ребёнок».

— Великий Князь Романов Константин Николаевич

Замужество

12 (24) января 1878 Анастасия вышла замуж за великого герцога Мекленбург-Шверинского Фридриха Франца III (1851—1897). Это был выгодный брак из династических соображений. Однако девушку смущало слабое здоровье жениха и сыпь из-за экземы на лице. Супруг приходился великой княжне троюродным племянником, их общим предком был российский император Павел I.

"Анастасия, высокая, стройная и темноволосая, в тяжелом платье из серебряной парчи, была изумительно хороша, когда император Александр II повел её во главе свадебного шествия, в котором приняли участие представители всех царствующих Домов Европы, через залы Зимнего дворца в дворцовую церковь … ". «Прозвучал сигнал к отходу поезда, — вспоминал потом младший брат невесты, великий князь Александр Михайлович, — и мы потеряли нашу Анастасию из вида. Моя мать разрыдалась, отец нервно перебирал в руках свои перчатки … Бессердечный закон, вынуждавший членов российского императорского Дома вступать в брак с представителями иностранных владетельных домов, забрал из нашей семьи свою первую жертву».

— великий князь Романов Александр Михайлович

Когда молодожены прибыли в Шверин, Анастасии не разрешили устроиться согласно её собственному вкусу. Она нашла шверинский двор слишком строгим и старомодным. Плохое здоровье её мужа было прекрасным оправданием для того, чтобы проводить как можно больше времени вне Шверина. Они жили в южной Италии и Франции, где был подходящий климат для её мужа.

Смерть свёкра Анастасии в 1883 году вынудила супругов вернуться в Шверин, где Фридрих Франц стал правящим великим герцогом. Сначала она наслаждалась её новым положением и обосновалась с роскошью в Шверинском замке. Однако вскоре она захотела вернуться в Италию или Францию. Анастасия поехала в Канны, где между 1887 и 1889 годами её муж строил для неё большой дворец в итальянском стиле. Своих детей Анастасия растила в большей свободе, чем росла сама, и всю жизнь поддерживала с ними близкие отношения. Она хорошо играла в теннис, любила театр и итальянскую музыку. Также на протяжении всей жизни Анастасия увлекалась азартными играми, была постоянной посетительницей казино в Монте Карло. В 1897 году Фридрих Франц, и так не отличавшийся здоровьем, умер при необычных обстоятельствах. Вероятно он покончил с собой. После смерти мужа Анастасия редко посещала Шверин, она предпочла жить на Французской Ривьере или гостить в Санкт-Петербурге, Париже или Лондоне.

В 1898 году в Шверине была издана книга о великом герцоге Фридрихе Франце III. Её автор, профессор Карл Шредер, в течение многих лет руководивший научным отделом правительственной библиотеки Мекленбург- Шверина и лично знавший великого герцога, посвятил своё произведение его вдове, русской великой княгине. Перед выходом книги в свет он прислал Анастасии Михайловне письмо следующего содержания:

«Ваше Высочество оказали мне милость, дав согласие на посвящение моей книги Вам. Кто мог бы иметь на это большее право, как не Вы, спутник жизни благословенного господина, верная сиделка в течение многих лет его болезни!».

— письмо профессора Карла Шредера

В ответ вдова великого герцога написала:

«Дорогой профессор Шредер! Посвящение мне Вашей книги о моем супруге я приняла с благодарностью. Мне очень дорого, что через это посвящение мое имя будет связано с человеком, от которого я получила все счастливое и доброе, что имела в жизни. Преданная Вам Анастасия».

— ответ великой княгини Анастасии Михайловны

В Париже она познакомилась с Владимиром Александровичем Пальтовым, который стал её секретарем. От него она забеременела. Сначала она говорила что растущий живот это результат опухоли. На последних месяцах беременности Анастасия заявила что подхватила ветряную оспу, и должна быть изолирована. В декабре 1902 года у неё родился сын, названный Алексисом Луи и получивший титул графа де Венден от короля Дании Кристиана IX.

С началом Первой мировой войны Анастасия как немецкая великая герцогиня не могла остаться во Франции, так как страна находилась в состоянии войны с Германией, не могла она и вернуться в Шверин, ставший врагом её родной России. Поэтому она решила обосноваться в нейтральной Швейцарии. После войны она вернулась во Францию.

Великая герцогиня умерла в Эзе 11 марта 1922 года в возрасте шестидесяти одного года. Погребена в Людвигслюсте (Германия) рядом с мужем.

Матильда Кшесинская так описывает её смерть:

«Через три недели мы понесли тяжкую утрату в лице Великой Княгини Анастасии Михайловны, которая скоропостижно скончалась на своей вилле „Фантазия“ в Эзе 26 февраля (11 марта) 1922 года. Никто не мог ожидать, что её не станет так скоро. За два дня до кончины мы её видели весёлой и жизнерадостной. Её старая и преданная горничная Ольга вызвала нас, прося немедленно приехать, так как Великая Княгиня опасно заболела. Когда мы приехали, то Великая Княгиня лежала без сознания, но с открытыми глазами. Узнала ли она нас, неизвестно, она ничем этого не проявила. Её личный секретарь держал зеркало у губ, чтобы проверить, дышит ли она. Вдруг она глубоко вздохнула, и настал конец. Мы все стояли на коленях кругом её постели и молились. Мы закрыли ей глаза. Вова впервые видел кончину и не хотел верить, что его дорогой друг, с которой он за два дня до того весело провел вечер, могла так внезапно скончаться. Для него это было большим горем, так как с его раннего детства она проявляла к нему много сердечного внимания. Эти два года она наполняла нашу жизнь своей весёлостью и лаской. Через два часа из Канн прилетел как сумасшедший молодой Лидс со своей женой Ксенией Георгиевной и нашим старым священником отцом Остроумовым, который от безумной езды был еле жив. На следующий день из Парижа приехал Великий Князь Александр Михайлович, брат покойной. Старшая дочь Великой Княгини, Королева Датская Александрина, вскоре приехала. Мы с ней провели несколько дней на вилле „Фантазия“, и я помогала ей разбирать все мелочи, оставшиеся после покойной, и откладывать то, что она хотела взять с собою. (…) Гроб с останками Великой Княгини был перевезен в Канны, в нашу церковь, а затем был отправлен в Мекленбург для погребения в семейном склепе».

— воспоминания Матильды Феликсовны Кшесинской

Дети

Дети в браке:

• Александрина (1879—1952), замужем за королём Дании Кристианом X,
• Фридрих Франц IV (1882—1945), последний правивший великий герцог Мекленбург-Шверинский (отрёкся в 1918),
• Цецилия (1886—1954), замужем за Прусским кронпринцем Вильгельмом.

Сын от Владимира Александровича Пальтова (1874—1944):

• Алексис Луи (1902—1976), граф де Венден. в 1929 году женился и в браке имел двух дочерей.

Память

Основанная в 1865 году станица Анастасиевская была названа в честь великой княгини.

Литература

• Ю. А. Кузьмин Российская императорская фамилия 1797—1917. Биобиблиографический справочник. Санкт-Петербург, Дмитрий Буланин, 2005, с. 108 (ISBN 5-86007-435-2)

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Анастасия Михайловна
• [www.otechestvo.org.ua/hronika/20053/h1302.htm Великая Княжна и герцогиня Анастасия Михайловна]

Отрывок, характеризующий Анастасия Михайловна

Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.