Анатомия убийства
| Анатомия убийства | |
| Anatomy of a Murder | |
 | |
| Жанр |
юридическая драма |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер |
Отто Премингер |
| Автор сценария |
Уэнделл Мэйс |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
160 мин. |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
| IMDb | |
«Анатомия убийства» (англ. Anatomy of a Murder) — чёрно-белая юридическая драма режиссёра Отто Премингера, вышедшая на экраны в 1959 году. Экранизация романа-бестселлера (1958) Джона Волкера, судьи, писавшего под псевдонимом Роберт Трэвер. Главные роли исполнили Джимми Стюарт, Ли Ремик, Бен Газзара и Джордж К. Скотт.
На момент выхода фильм получил противоречивые отзывы и какое-то время был запрещён к показу в Чикаго. Ныне считается одним из величайших юридических фильмов в истории, в 2012 году был включён в Национальный реестр фильмов в знак признания его «культурной, исторической или эстетической ценности». Лента получила семь номинаций на премию «Оскар» (в том числе за лучший фильм года) и кубок Вольпи Венецианского кинофестиваля за актёрскую работу Стюарта.
Сюжет
С тех пор, как Пола Биглера лишили поста местного прокурора, он занимается мелкими делами, но при случае рассматривает типичные юридические случаи, чтобы поддерживать на плаву свой бизнес. Его коллега Парнелл, как и он сам, находится в стороне от судебной жизни и к тому же погряз в алкоголизме. Каждый из двух юристов занимается своими делами.
Тем временем лейтенант армии совершает убийство на почве ревности. Парнелл толкает Биглера к тому, чтобы тот выступил в защиту военного. Оба пытаются решить эту задачу, которая оказывается не столь простой.
В ролях
- Джеймс Стюарт — адвокат Пол Биглер
- Ли Ремик — Лора Мэнион
- Бен Газзара — лейтенант Фредерик Мэнион
- Джордж К. Скотт — Клод Денсер, помощник окружного прокурора
- Джозеф Н. Уэлч — судья Уивер
- Артур О’Коннелл — Парнелл Эмметт Маккарти
- Ив Арден — Мейда Ратледж
- Кэтрин Грант — Мэри Пилант
- Орсон Бин — доктор Мэтью Смит
- Расс Браун — Джордж Лемон
- Мюррей Хэмилтон — Альфонс Пакетт
- Брукс Уэст — окружной прокурор Митч Лодвик
- Кен Линч — сержант Джеймс Дарго
- Джон Куэйлен — Суло, помощник шерифа
- Говард Макнир — доктор Домпьер
Цензура
В 1959 году городские власти Чикаго запретили компании Columbia Pictures прокат фильма, аргументируя своё решение тем, что в сценах суда использовались такие слова, как «изнасилование», «сперма», «проникновение» и «контрацепция». Члены комиссии, возмущённые монологом героини Лоры Мэнион об изнасиловании, заявили, что сочетание терминологии в совокупности с описанием изнасилования позволяет классифицировать фильм как непристойный.
Режиссёр и продюсер фильма Отто Премингер в качестве представителя компании Columbia Pictures подал иск против городских властей в Окружной суд США Северного округа штата Иллинойс. Его требования сводились к разрешению демонстрации фильма в Чикаго и пресечению дальнейших попыток препятствия показу. Суд постановил, что при оценке фильма необходимо учитывать, какое общее впечатление он производит на среднестатистического зрителя. Исходя из того, что медицинские термины, упоминаемые в стенах суда, вряд ли «способны пробудить в нормальных зрителях похоть до такой степени, что она перевесит их художественные представления и искушённость», суд опроверг решение городской комиссии.[1]
Награды
- 1959 — Кубок Вольпи за лучшую мужскую роль на Венецианском кинофестивале (Джеймс Стюарт).
- 1959 — премия общества кинокритиков Нью-Йорка за лучшую актёрскую работу (Джеймс Стюарт) и за лучший сценарий (Уэнделл Мэйс).
- 1959 — включение в список десяти лучших фильмов года по версии Национального совета кинокритиков США.
- 1960 — 7 номинаций на премию «Оскар»: лучший фильм (Отто Премингер), лучший адаптированный сценарий (Уэнделл Мэйс), лучшая мужская роль (Джеймс Стюарт), лучшая мужская роль второго плана (Артур О’Коннелл и Джордж К. Скотт), лучшая операторская работа в чёрно-белом фильме (Сэм Ливитт), лучший монтаж (Луис Леффлер).
- 1960 — 4 номинации на премию «Золотой глобус»: лучший драматический фильм, лучший режиссёр (Отто Премингер), лучшая драматическая актриса (Ли Ремик), лучший актёр второго плана (Джозеф Н. Уэлч).
- 1960 — 3 номинации на премию BAFTA: лучший фильм (Отто Премингер), лучший зарубежный актёр (Джеймс Стюарт), лучший актёр-дебютант (Джозеф Н. Уэлч).
- 1960 — номинация на премию Гильдии режиссёров США за лучшую режиссуру художественного фильма (Отто Премингер).
- 1960 — номинация на премию Гильдии сценаристов США за лучшую американскую драму (Уэнделл Мэйс).
- 1960 — премия «Грэмми» за лучшую музыку к кино- или телефильму (Дюк Эллингтон).
Напишите отзыв о статье "Анатомия убийства"
Примечания
- ↑ Дон Б. Соува. Анатомия убийства // [zmiersk.ru/don-souva/125-zapreshhjonnyh-filmov.html 125 запрещённых фильмов: Цензурная история мирового кинематографа] = Forbidden Films: Censorship Histories Of 125 Motion Pictures / Пер. с англ. Ирины Тарановой. — 1-ое. — Екатеринбург: Ультра.Культура, 2008. — С. 22-24. — 542 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-9681-0121-1.
Ссылки
- «Анатомия убийства» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.allmovie.com/movie/v2176 «Анатомия убийства»] (англ.) на сайте allmovie
- [www.bbc.co.uk/films/2005/04/08/anatomy_of_a_murder_2005_review.shtml Рецензия на фильм]
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Анатомия убийства
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
