Гальяй, Ана

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ана Гальяй»)
Перейти к: навигация, поиск
Ана Гальяй
Личная информация
Гражданство

Аргентина Аргентина

Клуб

Optitech Argentina

Дата рождения

16 января 1986(1986-01-16) (38 лет)

Место рождения

Ногоя, Аргентина

Рост

173 см

Вес

66 кг

Ана Гальяй (исп. Ana Gallay; 16 января 1986; Ногоя, Аргентина) — аргентинская пляжная волейболистка, участница летних олимпийских игр 2012 года, чемпионка Панамериканских игр 2015.



Спортивная биография

Первым крупным международным турниром для Гальяй стали Панамериканские игры 2011 года в мексиканской Гвадалахаре. На турнире Ана Гальяй выступала в паре с Марией Зонтой. На групповом этапе аргентинские волейболистки одержали лишь одну победу и, заняв третье место выбыли из дальнейшей борьбы за медали.

На летних Олимпийских играх Гальяй дебютировала в 2012 году в Лондоне. Групповой этап для Гальяй и Зонты сложился неудачно. Аргентинская пара потерпела поражения во всех трёх встречах, не выиграв при этом ни одного сета. По окончании Игр Гальяй стала выступать в паре с Джорджиной Клуг.

В 2015 году аргентинская пара приняла участие в чемпионате мира. В каждом матче группового этапа Гальяй и Клуг навязывали соперницам серьёзную борьбу, но так и не смогли выиграть ни одного матча. Спустя всего две недели после окончания мирового первенства Гальяй завоевала свою первую значимую награду, став вместе с Клуг победительницей Панамериканских игр.

Напишите отзыв о статье "Гальяй, Ана"

Ссылки

  • [www.sports-reference.com/olympics/athletes/ga/ana-gallay-1.html Ана Гальяй] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)
  • [www.bvbinfo.com/player.asp?ID=8797 Профиль на сайте bvbinfo.com]  (англ.)
  • [archive.is/0Szwz#selection-1139.0-1142.0 Профиль на официальном сайте летних Олимпийских игр 2012 года]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Гальяй, Ана

– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.