Ангад

Ангад, гуру (Гуру Ангад Дев, хинди गुरू अंगद देव, панджаби ਗੁਰੂ ਅੰਗਦ ਦੇਵ) (31 марта 1504 года, Мукстар, Пенджаб, Индия — 28 марта 1552 года, Амритсар, Пенджаб, Индия) — второй из десяти сикхских гуру, изобретатель алфавита гурмукхи, которым написаны многие части Ади Грантх, и являющегося священным для сикхов.

Во время паломничества к источнику одной индуистской боги Ангад, тогда ещё шиваит, встретил основателя сикхизма, гуру Нанака, и после его проповедей решил следовать за ним. Гуру сам дал ему имя Ангад, хотя по рождению того звали Лехна (или Лахина). Ангад сумел облечь в форму и придать завершённый вид идеалам своего учителя. Как самый любимый ученик Нанака он был назначен гуру в 1539 году, сразу же начал основывать школы, где местная молодёжь обучалась своему родному языку панджаби, а не классическому санскриту. Ангад свято верил в необходимость и важность физического воспитания и считал идеалом наличие прекрасного ума и здорового тела. Известный также как поэт Ангад написал 61 гимн, включённый после его смерти в Ади Грантх.

Ангад также распространял важные для идеологии сикхизма лангары («кухня»), которые ломали традиционную индуистскую кастовую систему, представляя собой общинные трапезные, где может отобедать кто с кем хочет. При этом принадлежность к той либо иной касте не учитывается, и все различия, связанные с этим, снимаются.

Отрывок, характеризующий Ангад

Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.