Ангелы и демоны

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ангелы и демоны (роман)»)
Перейти к: навигация, поиск
О фильме, основанном на этой книге, смотрите Ангелы и демоны (фильм).
Ангелы и демоны
Жанр:

приключения, триллер, научная фантастика, детектив

Автор:

Дэн Браун

Дата первой публикации:

май 2000

Издательство:

Pocket Books

Следующее:

Код да Винчи

«Ангелы и демоны» (англ. «Angels and Demons») — роман американского писателя Дэна Брауна, написанный в 2000 году. Книга представляет собой приключенческий роман с элементами как триллера, так и интеллектуального детектива. События в основном разворачиваются в Риме в течение одних суток. Книга была экранизирована в 2009 году.





Сюжет

После смерти папы римского происходит серия загадочных преступлений. В ЦЕРНе после запуска большого адронного коллайдера убит один из учёных и похищен контейнер с антиматерией. В штаб-квартире швейцарских гвардейцев на аппаратуре видеонаблюдения появляется изображение таинственного объекта с таймером обратного отсчёта. Жандармерия Ватикана обращается к Роберту Лэнгдону за помощью в раскрытии последних преступлений, а Римская католическая церковь обращается в ЦЕРН, поскольку на изображении видно клеймо лаборатории.

Лэнгдон осознает, что тайный орден иллюминатов восстал из пепла. Он подозревает, что мишень преступного сообщества следует искать в Ватикане, приезжает в Рим и сотрудничает со швейцарской гвардией, в задачи которой входит обеспечение безопасности понтифика. В путешествии по Ватикану его сопровождает приёмная дочь покойного профессора ЦЕРНа по имени Виттория. Она должна найти контейнер с антивеществом, иначе через 24 часа аккумулятор разрядится и произойдёт взрыв невероятной силы. Папский престол находится после смерти последнего папы в состоянии Sede Vacante, а в Сикстинской капелле заседает конклав, который должен назвать имя нового предстоятеля католической церкви. Загвоздка в том, что четырёх главных кандидатов на престол похитили.

Лэнгдон не сомневается, что за похищениями стоят иллюминаты. Он подозревает, что похищенные контейнер и кардиналы находятся в месте тайных собраний иллюминатов. В старину желающие вступить в ряды сообщества должны были найти дорогу к этому месту при помощи знаков, оставленных иллюминатами в четырёх уголках Рима, составляющих вершины креста. С помощью единственного сохранившегося в ватиканских архивах экземпляра труда Галилея (который якобы был одним из иллюминатов), Лэнгдону удаётся шаг за шагом вычислить названия искомых церквей. Ключами к разгадке оказываются произведения великого скульптора Бернини — тоже якобы одного из иллюминатов. В каждой вершине креста Лэнгдон находит труп одного из похищенных кардиналов с выжженной на его груди калёным железом амбиграммой одной из первичных стихий:

Наконец, «путь просвещённых» приводит Лэнгдона к предполагаемому месту собраний иллюминатов — древнему папскому замку Святого Ангела. Он поднимается в Храм Света и расправляется с киллером. Воспользовавшись Пассетто, он вместе с Витторией проникает в Ватиканский дворец. Становится известно, что камерленго (священник, руководящий Ватиканом в период вакантности святейшего престола) уединился для частной аудиенции с директором ЦЕРНа Максимилианом Колером. Это укрепляет их подозрения, что именно Колер стоит во главе заговора иллюминатов. На крик камерленго дверь в его покои взламывают, Колер погибает в перестрелке, успев перед смертью передать Лэнгдону видеоплёнку.

Между тем до взрыва антивещества остаются считанные минуты. Швейцарская гвардия начинает эвакуацию кардиналов из Ватикана. Камерленго на выходе из собора испытывает видение и бросается к склепу св. Пётра, где, как ему открылось свыше, и находится контейнер с антивеществом. Завладев контейнером за пять минут до взрыва, он и Лэнгдон вскакивают в вертолёт и направляют его ввысь. Взрыв происходит на огромной высоте и потому безвреден для жителей Рима. Парашют спасшего город камерленго опускается на купол собора св. Петра, где его приветствуют толпы благодарного народа. Кардиналы в порыве эмоций собираются избрать камерленго новым папой.

Тем временем на острове Тиберина приземляется и чудом выживший при взрыве Лэнгдон. Он собирает кардиналов и демонстрирует им оставленную Колером плёнку. Из неё становится ясно, кто в действительности стоял за всеми преступлениями. На встрече с отцом Виттории по поводу экспериментов с получением антивещества покойный папа одобрил их ввиду того, что именно наука дала ему сына. Эти слова навели фанатичного камерленго на мысль о том, что папа некогда согрешил с женщиной, нарушив обет целибата, и потому недостоин жизни. Он отравил понтифика, организовал похищение антивещества и кардиналов, а потом и спасение Рима от взрыва, прикрываясь именем общества иллюминатов, в действительности давно не существующего.

На последних страницах книги выясняется, что ребёнок папы был зачат «безгрешно» — путём искусственного оплодотворения — и что этим ребёнком был сам камерленго. В порыве раскаяния последний совершает самосожжение при стечении народа на площади св. Петра.

Факты и вымысел

На сайте ЦЕРНа есть [public.web.cern.ch/public/en/Spotlight/SpotlightAandD-en.html страница], объясняющая, почему описанная в книге ситуация является с точки зрения физики чистым вымыслом. В частности, отмечается, что бомба из антивещества невозможна; что антивещество создаётся не так, как это описано в книге; что необходимы миллиарды лет, чтобы создать всего один грамм антивещества на существующих ускорителях. Сотрудник ЦЕРНа Рольф Ландуа (в некоторой степени послуживший прототипом Леонардо Ветра, одного из персонажей книги) в своём [public.web.cern.ch/public/en/Spotlight/SpotlightInterview-en.html интервью] сообщает, что получение одного грамма антивещества стоило бы порядка 1000 триллионов долларов, для сравнения: годового бюджета США хватило бы на создание лишь нескольких микрограммов антивещества.

Кроме того, транспортировка антивещества представляет немалую проблему. В книге Виттория Ветра говорит директору ЦЕРНа Колеру, что её отец получил первые в мире образцы антивещества, тогда как на самом деле античастицы и даже антиатомы были получены за десятилетия до описываемых в книге событий. Колер (по тексту, выдающийся физик) изумлён тем, что Леонардо Ветра смог преобразовать энергию в материю; на самом деле это вряд ли стало бы новостью даже для физика-первокурсника. Наконец, аннигиляция четверти грамма антивещества (энерговыделение около 10 кт) на высоте пары миль над Римом вызвало бы значительные разрушения, тогда как в книге всё сводится лишь к вспышке, даже не ослепившей зрителей в эпицентре.

По сюжету, поиск ловушки с антивеществом должен сопровождаться решением логической задачи, составленной ещё великим Галилео Галилеем. При этом не учитывается тот факт, что рядом с ловушкой находится постоянно излучающая радиосигнал видеокамера с автономным питанием. При современных средствах обнаружения шпионских радиоустройств найти такую камеру не представляет проблемы. По словам коммандера Оливетти, техническая служба швейцарской гвардии Ватикана как раз накануне проводила осмотр Сикстинской капеллы на предмет подобных устройств.

Для книги характерны серьёзные ошибки в части описания структуры современной католической церкви. Так, весь сюжет романа построен на том, что камерленго (папский местоблюститель) не является кардиналом, а человек, не имеющий кардинальского звания, не может стать Папой. На самом же деле все наоборот. Камерленго — это всегда кардинал, а папой может быть избран не только кардинал, но и любой католик (теоретически — даже мирянин). Также в фильме, чтобы быть кандидатом на пост Папы руководитель конклава (декан коллегии кардиналов) снимает с себя обязанности. На самом деле декан коллегии кардиналов может быть избран Папой. Более того, восемь деканов Коллегии кардиналов были избраны папами римскими: Анастасий IV, Луций III, Григорий IX, Александр IV, Александр VI, Павел III, Павел IV и Бенедикт XVI.

Продолжение и экранизация

Книга в начале XXI века не пользовалась большим спросом. Лишь после романа «Код да Винчи», который стал бестселлером, «Ангелы и демоны» обрели популярность.

В мае 2009 года на экраны вышла крупнобюджетная экранизация книги, снятая Роном Ховардом. Роль Лэнгдона в фильме исполнил Том Хэнкс. Сюжетные перипетии киноленты не вполне совпадают с сюжетом романа. Осенью 2009 года Дэн Браун опубликовал новую книгу, «Утраченный символ», продолжение приключений профессора Лэнгдона, рассказывающее о тайном обществе масонов.

Неточности перевода

На футболке одного из студентов профессор Лэнгдон видит слоган «NO GUT, NO GLORY!» — «Нет „стержня“ — нет славы!». Английское слово Gut так же можно перевести на русский как «пищеварительный тракт» или разговорное «брюхо». Кроме того, существует музыкальная группа с таким названием.

В русском переводе Г. Б. Косова эта фраза звучит как «ВСУНТЕ — ВОТ ПУТЬ К ПОБЕДЕ». ВСУНТЕ расшифровывается как «Всеобщая унифицированная теория» или «теория всего».

Однако термина «всеобщая унифицированная теория» не существует. Термин «теория всего» (англ. Theory of everything, TOE) — существует. Но в оригинале Браун называет эту теорию GUT (Grand Unified Theory), а GUT — это не то же самое, что TOE. TOE должна описывать все фундаментальные взаимодействия, а GUT — все, кроме гравитационногоК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3690 дней].

Фразу no guts, no glory на русский язык можно перевести как «без мужества нет славы». Это известный в английском языке фразеологический оборот. По крайней мере у четырёх разных исполнителей (Pungent Stench, Bolt Thrower, Adept, Slapshot) существуют музыкальные композиции с таким названием.

Интересные факты

  • У чешского писателя Мартина Петишка есть роман с таким же названием «Ангелы и демоны» (чеш. Andělé a démoni), написанный тремя годами ранее.

См. также

Напишите отзыв о статье "Ангелы и демоны"

Ссылки

  • [www.danbrown.com/ Официальный сайт Дэна Брауна]
  • [maps.google.ru/maps?f=d&source=s_d&saddr=собор+святого+петра&daddr=Санта-Мария+дель+Пополо+to:Castel+Sant'+Angelo+rome+to:Пьяцца+Навона+to:Santa+Maria+della+Vittoria&hl=ru&geocode=;;;CZGPikmZI0m4FYlTfwId4FK-ACFgPeMSkXwGDQ;&mra=pe&mrcr=2,3&dirflg=w&sll=41.905152,12.49197&sspn=0.040372,0.111065&ie=UTF8&t=h&z=14 Маршрут Лэнгдона на карте Google]

Отрывок, характеризующий Ангелы и демоны

– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».