Англетер

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
гостиница
Англетер

Фасад по Исаакиевской площади
Страна Россия
Санкт-Петербург Малая Морская ул., д. 24
Архитектор Автор первоначальной постройки неизвестен. Перестраивал А. Робен.
Состояние Современное здание построено на месте снесенного в 1987 году; фасад приближен к историческому.

«Англете́р» (Hotel d'Angleterre от фр. Angleterre — Англия) — четырехзвездная гостиница в центре Санкт-Петербурга. Находится на углу Вознесенского проспекта (д. 10) и Малой Морской улицы (д. 24), выходит на Исаакиевскую площадь. С 70-х относится к Гостиничному комплексу «Астория».





История

Здание построено в начале XIX века (архитектор неизвестен), в 18451846 годах перестроено по проекту архитектора А. Робена. Во дворе был добавлен четвёртый этаж. Здание использовалось как доходный дом (доходный дом С. Поггенполя).

С 1876 года переоборудовано под гостиницу.

Названия гостиницы неоднократно менялись: поначалу Шмидт-Англия (по фамилии владелицы Терезы Шмидт), затем — просто «Англия», с 1911 по 1919 — «Англетер», с 1919 по 1925 — «Интернационал», с 1925 по 1948 — «Англетер», с 1948 — «Ленинградская». До 1924 года в этом здании размещалась английская миссия[1].

В 1987 году, когда стало известно, что здание гостиницы решено снести, в защиту памятника истории выступила городская общественность. Громкие акции были организованы группой спасения памятников истории и культуры Ленинграда. Несколько дней (с 16 по 18 марта) проходил пикет, группу поддержали многие известные деятели культуры. После того, как власти снесли здание, был организован постоянно действующий пикет; через месяц состоялся митинг «Месяц памяти „Англетера“», собравший около 2 тыс. человек[2].

В 1987 была полностью разобрана и к 1991 году отстроена вновь с сохранением внешнего облика при участии дизайнера Ольги Полицци[1].

После сноса и постройки Англетер была объединена в единый гостиничный комплекс с Асторией. В настоящее время «Англетер» находится под управлением Rocco Forte Hotels.

Общие сведения

На 2014 год в гостинице насчитывается 192 номера для размещения гостей. Для деловых людей в гостинице оборудованы 3 многофункциональных зала для проведения совещаний вместимостью до 100 человек, а также конференц-зал на 205 кресел, оформленный в театральном стиле и оборудованный системой перевода на 4 языка.

Люди и события в Англетере

  • С 4 (17) по 10 (23) января 1886 года в гостинице останавливался Антон Павлович Чехов.
  • 17 июня 1889 года (по старому стилю) в гостинице на 75-м году жизни скоропостижно скончался Джон Джеймс Юз, основатель и директор Завода Новороссийского общества (Юзовского завода), благодаря которому возник современный Донецк. Смерть произошла от апоплексического удара.
  • Летом 1921 года в Советскую Россию приехала Айседора Дункан. Она жила в гостинице «Англетер». В гостях у неё бывали многие советские музыканты.
  • 28 декабря 1925 года в номере 5 гостиницы «Англетер» был найден мёртвым поэт Сергей Есенин. Здесь [?] было написано его последнее стихотворение: «До свиданья, друг мой, до свиданья…»

В искусстве

В литературе

В музыкальных произведениях

В кинофильмах

Напишите отзыв о статье "Англетер"

Примечания

  1. 1 2 www.hotelpiter.ru/ [www.hotelpiter.ru/angleter1.htm Англетер](недоступная ссылка — история). Проверено 22 февраля 2008. [web.archive.org/20040222193732/www.hotelpiter.ru/angleter1.htm Архивировано из первоисточника 22 февраля 2004].
  2. [www.indepsocres.spb.ru/boriss.htm#(13) Формирование и функционирование milieu (на примере археологического кружка ЛДП—ДТЮ 1970—2000 гг.)]


Отрывок, характеризующий Англетер



Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.