Английская поэзия

История английской поэзии длится с середины VII века до наших дней. За это время английские поэты завоевали себе признание в Европе, а их стихи распространились по всему земному шару. Наиболее ранние стихотворения региона, в настоящее время носящего название Англии, с высокой степенью вероятности передавались устно, поэтому до нашего времени не сохранились, а датировка ранней поэзии сложна и зачастую противоречива Первые сохранившиеся манускрипты датируются X веком. Поэзия в те времена писалась на латыни, на бриттском языке (предшественник валлийского) и древнеирландском. Предположительно, она создавалась уже в начале VI века. Сохранившиеся стихи на англо-саксонском, непосредственном предшественнике современного английского, возможно, могут относиться к VII веку.

С развитием торговли и ростом влияния Британской империи английский язык стал широко использоваться за пределами Англии. В XXI веке лишь небольшой процент носителей английского языка проживает в Англии, а за пределами страны остаётся огромное количество носителей языка, которые способны писать стихи. Под влиянием английского развивалась национальная поэзия в ряде стран, включая Австралию, Новую Зеландию, Канаду, Индию. С 1921 года ирландская поэзия чаще рассматривается как отдельное направление исследований.

VII—X века

Первое известное произведение английской поэзии — это гимн о Сотворении мира. Беда приписывает его авторство Кэдмону (годы творчества: 658—680), который, согласно легенде, был неграмотным пастухом и поэтом-импровизатором. Как правило, от этой точки отсчета ведётся история англо-саксонской поэзии.

Стихотворения того времени зачастую трудно датировать или даже расположить хронологическом порядке, например, датировка великого эпоса «Беовульф» варьируется в диапазоне от 608 года н. э. вплоть до 1000 года, и исследователи ещё никогда не приближались к согласию по этому вопросу.

Большинство ученых согласны с тем, что наиболее вероятной датой создания «Сна Руда» (Dream of the Rood) является VIII век. Отрывки его в виде рун были вырезаны на кресте Рутвел (датируется VIII веком или ранее). Предположительно, поэмы, посвященные таким историческим событиям, как битва при Брунанбурге (937) и битва при Мэлдоне (991), были написаны вскоре после этих событий и могут быть датированы довольно точно. В целом, однако, англо-саксонская поэзия классифицируется по сохранившимся источникам, а не по конкретным датам. Наиболее важные рукописи конца X — начала XI вв. — манускрипт Кэдмона (Cædmon manuscript), Книга Верчелли, Codex Exoniensis (Exeter Book) и рукопись «Беовульфа» (Nowell Codex). «Беовульф» — единственный героический эпос, который сохранился во всей полноте. Отдельные произведения (Waldere и «Финнсбургский фрагмент») существуют в отрывках. Другие жанры включают духовные стихи, элегии, пословицы, загадки.

Англо-нормандский период и позднее Средневековье

С норманнского завоевания Англии в начале XII века англо-саксонской язык в качестве литературного быстро вышел из употребления. Французский стал официальным языком парламента, светского общества и суда. Французский диалект высшего общества стал англо-нормандскиим языком, а англо-саксонский превратился в так называемый среднеанглийский. Хотя англо-нормандскому или латинскому было отдано предпочтение в среде интеллектуальной элиты, английская литература вовсе не вымерла, а продолжала своё развитие. На рубеже тринадцатого века Лайамон написал известного «Брута» на среднеанглийском языке. Другие значимые работы переходного периода включают популярные в народе романсы и песни. Со временем, английский язык восстановил престиж, и в 1362 заменил французский и латынь в парламенте и в судах.

С XIV века создаются включевые работы английской литературы. К ним относятся произведения «поэта Гавейна» (Pearl Poet) «Жемчужина» (Pearl), «Терпение» (Patience), «Чистота» (Cleanness) и «Гавейн и Зелёный Рыцарь»; «Видения о Петре-пахаре» (Piers Plowman) Ленгленда; «Исповедь влюблённого» Гауэра; произведения Чосера, одного из наиболее известных английских поэтов Средневековья. В XV веке расцветает шотландская поэзия (Яков I, Роберт Генрисон, Уильям Данбар, Гэвин Дуглас).

Эпоха Возрождения в Англии

Эпоха Возрождения в Англии началась позже, чем в других европейских странах. Принято ограничивать её временными рамками с 1509 года до Реставрации (1660). Ряд факторов подготовили почву для внедрения новых идей задолго до начала Возрождения: множество средневековых поэтов проявляли интерес к Аристотелю и трудам европейских предшественников Ренессанса, в частности, к творчеству Данте. Внедрение книгопечатания Уильямом Кекстоном способствовало быстрой популяризации писателей и мыслителей. Кекстон издавал работы Чосера и Гауэра, что укрепило идею наследования поэтической традиции в связи с европейскими коллегами. Новые идеи и методы также несли в своих трудах английские гуманисты, как Томас Мор и Томас Элиот (Thomas Elyot). Создание англиканской церкви в 1535 году ускорило расширение навязываемого католичеством мировоззрения, которое доминировало в интеллектуальной и художественной жизни. В то же время, длинные морские путешествия, возможные благодаря военно-морской мощи Англии, обеспечивали творцов новой информацией и давали источники вдохновения.

Начало XVI века, за несколькими исключениями, не особенно заметно своим поэтическим творчеством. В 1513 году Дуглас завершил перевод «Энеиды» Вергилия. Поэзию Джона Скелтона можно считать переходной между поздним Средневековьем и Ренессансом. Наиболее значительным английским поэтом этого периода был Томас Уайетт, который одним из первых начал писать сонеты на английском языке.

Елизаветинцы

См. также: Елизаветинцы

• Николас Гримальд (Nicholas Grimald)
• Томас Нэш
• Роберт Саутвелл
• Ричард Тоттел (Richard Tottel)
• Уильям Бёрд
• Орландо Гиббонс
• Томас Уилкис (Thomas Weelkes)
• Томас Морли (Thomas Morley)

Современные авторы

• Джон Эш

См. также

• Английская литература

Литература

• Антология новой английской поэзии. Л., 1937
• Английская поэзия в русских переводах XIV—XIX века. М.: Прогресс, 1981.
• Английская поэзия в русских переводах. XX век. М.: Радуга, 1984.
• Английская лирика первой половины XVII века. М.: Изд. МГУ, 1989;
• Английский сонет XVI—XIX веков. М.: Радуга, 1990.
• Английский сонет XVI—XIX века.— СПб.: Анима, 2001. — ISBN 5-94320-006-1
• Английская абсурдная поэзия Антология. СПб., Симпозиум, 2007.- 224 с ISBN 978-5-89091-451-4
• Горбунов А. Н. Джон Донн и английская поэзия 16-17 вв. М., 1993
• Древнеанглийская поэзия. М., 1982.
• Дьяконова, Н. Я. Аналитическое чтение. Английская поэзия 18-20 веков. Л. : Просвещение, 1967. — 268с.
• Из современной английской поэзии. М., 1976
• Ионкис Г. Э. Эстетические искания поэтов Англии.1910-1930-е годы. Кишинев, 1979.
• Ионкис Г. Э. Английская поэзия XX века (1917—1945). М.: Высшая школа, 1980.- 200 с.
• Клименко Е. И. Стилистическая реформа Вордсворта и Кольриджа. — М., 1988.
• Кружков Григорий. ПИРОСКАФ — из английской поэзии XIX века. Pyroscaphe. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2008.- 688 с., ил.
• Нестеров А. В. Фортуна и лира: Некоторые аспекты английской поэзии конца XVI — начала XVII вв., Саратов: ЛИСКА;СПб: Симпозиум, 2005
• Прекрасное пленяет навсегда: Из английской поэзии XVIII—XIX веков. М., 1988
• Прекрасное пленяет навсегда: Из английской поэзии XVIII—XIX веков. М., 1988
• Федосов Сергей Английская классическая поэзия в русских переводах //«Новая Русская Книга» 2002, № 1
• В двух измерениях. Современная британская поэзия в русских переводах. М., «Новое литературное обозрение», 2009, 528 стр.

Ссылки

• [rpo.library.utoronto.ca/timeline/ A Time-Line of Poetry in English] (англ.). Ian Lancashire (Department of English) and the University of Toronto. [www.webcitation.org/67CZEyYHk Архивировано из первоисточника 26 апреля 2012].
• [englishpoetry.ru/ Английская поэзия XVI - ХХ веков в переводах Александра Лукьянова]

Отрывок, характеризующий Английская поэзия

Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.