Англомания
Англомания — страстное почтение (со стороны преимущественно неангличан) ко всему английскому (будь то искусство, литература, история и т. д. и т. п.), которое выражается в желании всячески подражать быту англичан и возвеличивать его над бытом остальных народов. Также выражается в увлечении английским языком[1][2], проявляясь в массовых заимствованиях из него, таким образом выходя за рамки собственно английской культуры, поскольку английский язык распространён не только в Англии.
Содержание
Зарождение и распространение
На фоне культурной ориентации Европы и России в XVIII — начале XIX века на Францию (и преобладающей галломании высшего общества) англомания была строго маркированным, заметным элитарным явлением. К числу англоманов относились некоторые влиятельные политические деятели (например, Виктор Кочубей), представители дипломатического корпуса — например, Александр Завадовский (прозванный «Англичанином»), близкие к дипломатическим кругам Пётр Козловский и Михаил Воронцов (выросший в семье русского посла в Британии). Идеи англомании были достаточно популярны и на флоте. Поклонниками Англии и её традиций был ряд видных адмиралов — Павел Чичагов, Николай Мордвинов и др.
В России
Феномен англомании стал развиваться в России как альтернатива увлечению Францией с конца XVIII века. Основными носителями и популяризаторами английской традиции являлись представители высшей знати, побывавшие в Англии по военно-морским или дипломатическим делам. Один из русских бар-англоманов описан Пушкиным в повести «Барышня-крестьянка».
Во второй половине XIX века, в связи с установлением связей между высшей аристократией Германии и России с одной стороны и викторианской Великобританией с другой стороны, англомания в России получила большее распространение. Помимо Российской империи другими знаковыми центрами англомании в Европе выступали Австрийская империя (с 1867 года — Австро-Венгрия) и Пруссия.
Увлечение англоманией нашло отражение и в советской культуре. Так, не последнюю роль в решении режиссёра Игоря Масленникова начать работу над телевизионной эпопеей о приключениях Шерлока Холмса и доктора Ватсона сыграл его интерес к английской культуре. И. Масленников характеризовал работу над лентой и созданные в ней образы как «игру в англичанство».
Во Франции
С ХI до середины ХVIII века французская культура оказывала очень сильное влияние на английскую. Поэтому французская интеллигенция в целом в этот период относилась к английской с безразличием, граничившим с англофобией. После победы в войне за североамериканские колонии, английская культура значительно укрепила свои позиции. В эпоху просвещения французские интеллектуалы стали всё чаще обращаться к трудам их английских собратьев. К концу ХIХ века англомания Франции стала набирать обороты, охватив к концу века французскую аристократию и буржуазию[3][1][2].
В этот период, чтобы отдать дань моде на всё английские, даже многие исконно французские блюда получают в массовой французской культуре вымышленные английские названия: так, обычная мясная нарезка, по-французски называемая ассортимент («assiette assortie») получила название английского блюда («assiette anglaise»)[4].
После Второй мировой войны многие франкоязычные сообщества охватила американофилия, которая тесно переплеталась с англоманией в силу языковых и культурных связей между этими двумя феноменами. Ряд французских, а также квебекских политиков и интеллектуалов, однако, начали очень негативно относиться к данному феномену. Как противовес массовой англомании во Франции был принят закон Тубона, а в Kвебeке — Хартия французского языка[5].
В США
В США распространены термины «англофил» (англ. Anglophile) и «англоман» применительно к американцам (в основном из Новой Англии и других восточных штатов, но не только), поддерживающим связи с Британией и придерживающимся британских моделей в культуре и быту. Многие из них переезжали в Британию или принимали британское подданство. Из известных американцев это Генри Джеймс, Томас Элиот, Говард Ф. Лавкрафт, Мадонна, Стэнли Кубрик, Квентин Тарантино.
Известные англофилы XIX—XXI веков
- Марсель Пруст[1][2]
- А. К. Бенкендорф
- С. А. Поклевский-Козелл
- Елизавета (Бетси) Барятинская (Шувалова)
- Евгений Замятин
- Князь Феликс Юсупов
- Владимир Набоков
- Джозеф Патрик Кеннеди-ст.
- Ги Молле
- Джон Ф. Кеннеди
- Мишель Дебре
- Михаил Любимов
- Василий Ливанов
- Франсуа Фийон
- Паоло Ди Канио
См. также
Напишите отзыв о статье "Англомания"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [www.telegraph.co.uk/culture/books/10456997/Whos-afraid-of-Marcel-Proust.html Who's afraid of Marcel Proust? - Telegraph]
- ↑ 1 2 3 books.google.com/books?id=CRbaAgAAQBAJ&pg=PA354&lpg=PA354&dq=anglophilie+de+proust&source=bl&ots=uUaeZK-R5S&sig=gH61R9u7mrBd4wFsFFrxILOkDMI&hl=en&sa=X&ved=0ahUKEwj2jL63ydfLAhWLHD4KHeZWA5UQ6AEIPjAG#v=onepage&q=anglophilie%20de%20proust&f=false
- ↑ [www.cairn.info/revue-actes-de-la-recherche-en-sciences-sociales-2011-3-page-84.htm Proust ethnographe et policier symbolique - Cairn.info]
- ↑ Claudine Brécourt-Villars, Mots de table, mots de bouche, Collection La petite vermillon, Éditions de la Table ronde, 2009 (première édition 1996), p. 39.
- ↑ [www.imperatif-francais.org Impératif français], un organisme culturel de recherche et de communication voué à la défense et à la promotion de la langue et de la culture d'expression française.
Ссылки
- Англомания // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Отрывок, характеризующий Англомания
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
