Англо-ирландский договор

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Необходимо проверить качество перевода и привести статью в соответствие со стилистическими правилами Википедии.
Вы можете помочь улучшить эту статью, исправив в ней ошибки.
Оригинал не указан. Пожалуйста, укажите его.

Англо-Ирландский договор (официальное название — Статьи соглашения по договору между Великобританией и Ирландией, англ. Articles of Agreement for a Treaty Between Great Britain and Ireland) — договор между правительством Соединённого королевства Великобритании и Ирландии и представителями самопровозглашённой Ирландской республики, завершивший Ирландскую войну за независимость. Договор создал автономный доминион, Ирландское Свободное государство, в составе Британской империи, при условии, что Северная Ирландия, созданная Четвёртым актом о Гомруле 1920 года, может при желании выйти из его состава.

Договор был подписан в Лондоне 6 декабря 1921 года представителями правительства Великобритании во главе с Дэвидом Ллойд Джорджем и посланниками Ирландской республики под руководством министра иностранных дел Артура Гриффита. По условиям договора, после этого он должен был быть ратифицирован парламентом Великобритании и палатой общин Южной Ирландии (англ), вместе с которым проголосовал парламент Ирландской республики Дойл Эрэн (Dáil Éireann). Хотя договор получил поддержку во всех трёх парламентах, Шинн Фейн в ходе голосования раскололась, что привело к гражданской войне, завершившейся победой сторонников договора. 6 декабря 1922 года было провозглашено создание Ирландского Свободного государства.





Содержание

Основные положения договора:

  • Северная Ирландия, созданная Четвёртым актом о Гомруле, будет иметь возможность выйти из состава Свободного государства в течение месяца с момента вступления договора в силу.
  • Если Северная Ирландия решит выйти, Комиссия по установлению границ (Boundary Commission) разметит границу между ними.
  • Британия, для своей безопасности, продолжит контролировать ограниченное количество ирландских портов для Королевских ВМС (англ. Treaty Ports).
  • Ирландское Свободное государство возьмёт на себя часть государственной задолженности Империи.
  • Договор будет иметь высший приоритет в ирландском законодательстве, например, в ранее принятой (в 1922-м) конституции Ирландского Свободного государства (англ.)русск..

Участники переговоров

Британская сторона:

Ирландская сторона:

Статус ирландских представителей

Имон де Валера отправил ирландских дипломатов в 1921 году в Лондон с рядом проектов договора и тайных инструкций, подготовленных его кабинетом. Перемирие было заключено в августе, но де Валера не спешил посылать переговорщиков из-за их неясного правового статуса. Ирландцы настаивали на полномочном положении своих представителей, но британцы отказывались признавать их дипломатами суверенного государства, называя депутатами. 26 августа де Валера был избран президентом Ирландской республики, главным образом для наделения дипломатов всеми полномочиями независимых государств. 3 месяца ушли на препирательства сторон, пока 11 октября Ллойдж Джордж не согласился в общем признать посланников таковыми. Однако, он постарался выставить это в нужном для Британии на переговорах свете, как одну из уступок будущему государству. Также промедление начала переговоров должно было дать войскам передышку в случае продолжения войны после неудачного исхода конференции.

В будущем статус представителей оспаривали уже ирландские противники договора. Они настаивали на том, что подписание соглашения находилось вне компетенции посланцев. Участники конференции заявили о том, что их прав было достаточно, чтобы не сверяться с Дублином по каждому пункту. Возможно, присутствие противника договора де Валера на переговорах изменило бы их итог, хотя делегаты обговаривали с ним основные пункты за несколько дней до того, как поставили подписи.

Переговоры

Спустя несколько дней после подписания перемирия 11 июля 1921 года, Де Валера и Ллойд Джордж четырежды за неделю встречались в Лондоне, и последний предложенный британским премьером проект был очень похож на подписанный в итоге договор. В октябре ирландская делегация прибыла в Лондон и поселилась в Найтсбридже (англ).

Первые две недели прошли в формальных заседаниях. Гриффит и Коллинз настояли на неофициальных переговорах, где с каждой стороны участвовало по 2 человека. У ирландцев это были Гриффит и Коллинз, у британцев постоянным участником был Чемберлен, а второй менялся. В конце ноября ирландская делегация отправилась в Дублин для консультации с кабинетом, откуда вернулась 3 декабря. К тому моменту некоторые пункты предстояло решить, например, о клятве королю, однако уже тогда невозможность появления независимой Ирландии из 32-х графств была понятна обеим сторонам.

После возвращения ирландских делегатов были решены вопросы о формулировке присяги, военном представительстве, международной торговле и комиссии по границам Северной Ирландии. По словам ирландцев, последние дни переговоров проходили под нажимом британцев и поэтому привели к не очень приемлемым для республики итогам. Ллойд Джордж угрожал Коллинзу немедленно возобновить боевые действия, если хотя бы один ирландский делегат не подпишет договор. Коллинз был хорошо осведомлён о мизерном количестве оружия и боеприпасов в ИРА, и они вместе с Гриффитом призвали младших членов делегации согласиться с договором, который был подписан в 2:20 ночи 6 декабря.

Ратификация

Согласно условиям договора, три разных парламента должны были проголосовать для его утверждения.

  • Палата общин Великобритании утвердила его 16-го декабря: 401 голос против 58. В тот же день за договор проголосовали в Палате лордов — 166 против 47.
  • Дойл Эрэн после жарких дебатов 7 января 1922-го утвердил договор 64-ю голосами против 57-и (англ).
  • Палата общин Южной Ирландии была учреждена Четвёртым актом о Гомруле, а потому никогда не собиралась. Так как противники договора, соответственно, не признавали и акт, в январе палата собралась только из депутатов Дойла — сторонников договора, и итог был ясен.

Дебаты в Дойле

Де Валера, недовольный договором, созвал 8-го декабря заседание министров. Кабинет четырьмя голосами против трёх принял решение рекомендовать договор на обсуждение парламенту 14 декабря.

Дебаты в Дойл Эрэне длились гораздо дольше, чем в Великобритании. Открывая дебаты, де Валера заявил: «Было бы смешно думать, что мы отправили бы пятерых человек заключить договор без права ратификации нашим парламентом. Поэтому этот договор является просто соглашением, которое не обязательно до утверждения его Дойлом. Вот чем мы должны заняться». Однако, и после утверждения договора 7-го января, де Валера отказался согласиться с итогом голосования. Закрытые заседания проходили 14—17-го декабря и до полудня 6-го января, держа в неведении прессу и общество. В течение первого из них де Валера предложил новую формулировку договора, которая несильно отличалась от старой, но, очевидно, не была бы принята британцами.

15 декабря Кевин О’Хиггинс (англ) спросил Роберта Бартона о его разговоре с Ллойд Джорджем, и Бартон процитировал Ллойд Джорджа: «Я вижу, что вы представитель левого крыла делегации. Как может человек, всегда выступающий за мир, сегодня оказаться в ответе за развязывание ужасной и незамедлительной войны? Если хотя бы один ирландский делегат не подпишет договор, война начнётся незамедлительно, и ответственность за её ляжет непосредственно на людей, отказывавшихся поставить свою подпись». Эта речь была воспринята противниками договора как доказательство принуждения депутатов на последних минутах переговоров, «ужасная и незамедлительная война» стала расхожей фразой в последующих дебатах.

19-го декабря Гриффит объявил, что парламент одобряет договор. 9 дней между 19-м декабря и 7-м января проходили открытые заседания по инициативе сторонников договора. Главным вопросом оказался конституционный статус государства. Звучали патетические речи о семивековой оккупации. Положение доминиона для половины Дойла показалось оскорбительным. Одни депутаты набросились на оппонентов со старыми обидами: Кахал Бру напомнил, что стоит выше Коллинза в иерархии ИРА. Другие заявили о согласии только на создание единого Ирландского государства. Большинство женщин-депутатов оказались сторонницами войны до победного объединения. Однако ещё в июне было ясно, что этому не бывать: де Валера вёл переговоры о перемирии вместе с Джеймсом Крейгом (англ), будущим североирландским премьером. 6-го января де Валера заявил: «После подписания договора члены правительства разделились так сильно, как только было возможно. Безвозвратно, не переходя на личности или какие-то вопросы, разделение стало абсолютно непреодолимо».

7 января парламент утвердил договор 64-ю голосами против 57-ми. 9-го де Валера подал в отставку с поста президента, на который с ещё меньшим разрывом был избран Гриффит — 60 против 58-ми. 10-го де Валера опубликовал свой вариант договора, известный как «Документ № 2». Гриффит, как президент Дойла, работал вместе с Коллинзом, главой Временного правительства Южной Ирландии, теоретически (по договору) подконтрольным Палате общин Южной Ирландии. В декабре 1922-го Дойл принял Ирландскую конституцию, работая в качестве Учредительного собрания. 14 января 1922 года Палата общин Южной Ирландии также подтвердила заключение договора.

Последствия

Раскол в Дойле и ИРА привёл, в итоге, к гражданской войне 1922—1923 годов. В 1922 году погибли руководители ирландской делегации на переговорах и главные сторонники договора, Гриффит и Коллинз: Гриффит умер после кровоизлияния в мозг, вызванного переутомлением, а Коллинз через несколько дней погиб в перестрелке. Оба ставших вакантными поста занял Уильям Косгрейв.

Статьи договора, связанные с монархом, генерал-губернатором и законодательным приоритетом, были удалены из ирландской конституции в 1932-м, после принятия Вестминстерского статута. Таким образом, правительство Ирландского Свободного государства могло изменять законы, принятые ранее парламентом Великобритании. Так сбылись слова Коллинза о том, что договор даст «свободу для достижения свободы». Де Валера впоследствии заявил, что непризнание договора было ошибкой. Предпоследний Премьер-министр Ирландии Берти Ахерн также сказал, что договор узаконил независимость Ирландии в глазах остального мира.

Напишите отзыв о статье "Англо-ирландский договор"

Ссылки

  • [www.nationalarchives.ie/topics/anglo_irish/dfaexhib2.html Полный текст договора в Национальном архиве Ирландии.]  (англ.)
  • [historical-debates.oireachtas.ie/en.toc.D.T.html Запись дебатов по Договору в Дойл Эрэн.]  (англ.)
  • [difp.ie/browse-volumes/display.asp?VolumeID=1 Дипломатическая переписка Ирландской республики.]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Англо-ирландский договор

Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Англо-ирландский_договор&oldid=79325744»