Англо-советское морское соглашение (1937)

Англо-советское морское соглашение 1937 года — договор об ограничении военно-морских вооружений, подписанный между Великобританией и СССР 17 июля 1937 года. Означал присоединение СССР к Второму лондонскому морскому договору 1936 года. Увязывался с подписанием англо-германского морского соглашения 1937 года, причём оба документа были подписаны в один день. Несмотря на эти обстоятельства, существенной роли в ограничении гонки морских вооружений не сыграл.

Предпосылки

Британское правительство не было удовлетворено условиями Второго лондонского договора по ограничению военно-морских вооружений, так как его подписали лишь Великобритания, США и Франция, а Италия и Япония от подписания уклонились. Кроме того, в договоре содержалась оговорка о повышении водоизмещения линкоров с 35 000 тонн до 45 000 тонн и калибра их артиллерии с 356 мм до 406 мм в случае, если Италия и Япония не подпишут договор до 1 апреля 1937 года. По ряду военных, экономических и технических причин, это условие было невыгодно для Великобритании.

Желая расширить действие Второго лондонского договора на другие страны, британское правительство стремилось обеспечить его подписание странами, не участвовавших в переговорах. В апреле — мае 1936 года Великобритания направила соответствующие предложения правительствам СССР, Германии, Турции, Польши, а также скандинавским государствам. При этом особо оговаривалось, что двухсторонние соглашения в дальнейшем приведут и к заключению общего договора об ограничении военно-морских вооружений.

Британское Адмиралтейство не располагало достоверной информацией о планах и возможностях СССР в области кораблестроения, но ряд экспертов давал последним завышенную оценку. В то же время, рост военно-морских сил СССР на Тихом океане был выгоден Великобритании. Кроме того, британцы стремились подчинить развитие ВМФ СССР стандартам, установленным Вторым лондонским договором и получать информацию о планах строительства боевых кораблей в СССР.

Ход переговоров

Переговоры между Великобританией и СССР начались 20 мая 1936 года в Лондоне. В ходе переговоров советская делегация поставила своими условиями подписания соглашения предоставление СССР права свободно развивать Тихоокеанский флот, ввиду отказа Японии от подписания Второго лондонского договора, а также присоединение Германии ко Второму лондонскому договору.

Определённую проблему составили вопросы, связанные с классификацией боевых кораблей. Лондонским морским договором устанавливалось два подкласса крейсеров — подкласс «А» водоизмещением не более 10 000 длинных тонн, с артиллерией не более 203 мм, также известных как тяжёлые крейсера — их строительство и приобретение запрещалось на срок действия договора, и подкласс «В», водоизмещением до 8000 длинных тонн, с артиллерией не более 155 мм, также известных как лёгкие крейсера — их строительство и приобретение разрешалось. Однако в СССР велось строительство крейсеров проекта 26, считавшихся в советском флоте лёгкими, имевшими стандартное водоизмещение менее 8000 тонн, но вооружённых 180-мм артиллерией. В международную классификацию они не вписывались, но советская делегация заявляла, что СССР не имеет намерений строить крейсера водоизмещением более 8000 тонн, но вынужден вооружать их 180-мм артиллерией, так как морские орудия калибра 150—155 мм в стране не производятся. В конечном счёте, стороны достигли компромисс по этому вопросу.

Предварительное соглашение между Великобританией и СССР было подписано в Лондоне 30 июля 1936 года. При этом советское правительство ставило условием окончательной договорённости присоединение ко Второму лондонскому договору Германии. Следует отметить, что в проводившихся параллельно англо-германских переговорах, немецкая делегация ставила точно такое же условие в отношении СССР, что упрощало задачу британской дипломатии. После достижение соответствующей англо-германской договорённости, оба соглашения, англо-советское и англо-германское были подписаны в Лондоне в один день — 17 июля 1937 года.

Условия

Согласно англо-советскому морскому соглашению от 17 июля 1937 года в отношении ВМФ СССР оговаривалось следующее:

• СССР признаёт качественные ограничения Второго лондонского договора для боевых кораблей, базирующихся в европейских водах;
• СССР соглашается предоставлять информацию о планируемом развитии военно-морских вооружений;
• СССР получает право построить столько же линкоров и крейсеров, сколько имеет право строить Франция;
• До 1 января 1943 года СССР имеет право построить два линкора, вооружённых 406-мм орудиями;
• До 1 января 1943 года СССР имеет право построить семь крейсеров, вооружённых 180-мм орудиями;
• На Тихоокеанский флот СССР не накладывается никаких ограничений, пока Япония не присоединится ко Второму лондонскому договору;
• СССР имеет право строить боевые корабли для Тихоокеанского флота не соответствующие договорным ограничениям на верфях в европейской части страны, но не имеет права использовать их где-либо кроме Дальнего Востока.

Оценка

В момент подписания в 1937 году англо-советского и англо-германского договоров, британское правительство считало их своим успехом, полагая, что связало СССР и одновременно Германию ограничениями в области военно-морских вооружений. На самом деле, ни СССР, ни Германия, ни Великобритания не собирались серьёзно считаться с договорами, взаимно полагая, что их вероятные противники будут их негласно нарушать. Хотя СССР действительно отказался от строительства крейсеров проекта 26 после закладки шестого корабля серии, фактически это решение было вызвано в большей степени недостатками самого проекта, а не международными договорённостями. Британия заложила последнюю серию Таунов со стандартным водоизмещением 10 550  дл. тонн (10 708  тонн). Начатые после этого строительством крейсера проекта 68 хотя и несли 152-мм артиллерию главного калибра, но их стандартное водоизмещение составило 10 640 тонны. Ещё в меньшей степени СССР собирался соблюдать договорные ограничения в строительстве линкоров, заложив линейные корабли типа «Советский Союз», чьи размеры намного превысили стандарты Второго лондонского договора, правда Советский Союз имел право строить такие корабли, но только для Дальнего Востока. Германия также нарушала взятые на себя обязательства, строя свои линкоры типов «Бисмарк» и «H», тяжёлые крейсера типа «Адмирал Хиппер». И узаконил нарушение Первого Лондонского договора при строительстве эсминцев типов 1934 и 1936.

Фактически, соглашения в наибольшей степени соблюдала лишь сама Великобритания, что привело к снижению боевой мощи Королевского флота и негативно отразилось на его действиях в ходе Второй мировой войны. Таким образом, морские соглашения Великобритании с СССР и Германией не привели к желаемым ею ограничениям и повредили британским интересам.

Ссылки

• [dic.academic.ru/dic.nsf/dic_diplomatic/109/%D0%90%D0%9D%D0%93%D0%9B%D0%9E АНГЛО-СОВЕТСКОЕ МОРСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ 1937]
• [www.navweaps.com/index_tech/tech-089_Anglo_German_Agreement_1935.htm АНГЛО-ГЕРМАНСКОЕ МОРСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ 1935]
• [treaties.fco.gov.uk/docs/pdf/1938/TS0017.pdf АНГЛО-СОВЕТСКОЕ МОРСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ 1937]

Литература

• Военно-морское соперничество и конфликты в 1919-1939 гг. — Минск: Харвест, 2003. — ISBN 985-13-1622-9.
• Патянин С. В., Дашьян А. В. и др. Крейсера Второй мировой. Охотники и защитники. — М.: Коллекция, Яуза, ЭКСМО, 2007. — 362 с. — (Арсенал коллекция). — ISBN 5-69919-130-5.

Отрывок, характеризующий Англо-советское морское соглашение (1937)

Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.