Англо-французская блокада Рио-де-ла-Платы

Англо-французская блокада Рио-де-ла-Платы
Основной конфликт: Гражданская война в Уругвае (Великая война)
Сражение при Вуэльта-де-Облигадо
Дата	1845—1850
Место	Ла-Плата
Причина	Заинтересованность Англии и Франции в ослаблении Росаса
Итог	Победа Аргентины
Противники
Аргентина при поддержке: Бланкос Великобритания Великобритания Франция Франция при поддержке: Унитаристы Колорадос Итальянские добровольцы
Командующие
Х. М. де Росас Л. Мансилья У. Браун М. Орибе У. Г. Оусли С. Инглфилд барон Дефодис Ф. Т. Треуар Ф. Ривера Д. Гарибальди
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Англо-французская блокада Рио-де-Ла-Платы — военная и экономическая акция властей Великобритании и Франции против Аргентинской конфедерации во время Гражданской войны в Уругвае. В аргентинской историографии также используется термин Война на Паране. Блокада была начата в 1845 году, с целью поддержки сил «колорадос» в междоусобной войне с проаргентинскими «бланкос». Росас вёл протекционистскую политику для улучшения состояния слабой аргентинской экономики. Для открытия навигации по рекам Ла-Плата, Уругвай и Парана англо-французский военно-морской флот вторгся во внутренние воды Аргентины. В конечном счёте и Лондон и Париж уступили, подписав двусторонние соглашения в 1849 году (Великобритания) и 1850 году (Франция), признав аргентинский суверенитет по его рекам.

Предыстория

Росас решил овладеть и соседней республикой Уругвай (называемый аргентинцами Banda Oriental — восточный берег) и, произведя набег, 1 апреля 1843 года осадил её столицу Монтевидео, разбив предварительно её войска. Этими действиями каудильо дал понять, что не собирается признавать независимость Уругвая. Жестокости Росаса заставили иностранцев, живших в Монтевидео и поощряемых английскими официальными лицами, воспротивиться его входу в город. Началась 9-летняя осада с суши войсками Орибе и блокада с моря аргентинской эскадрой. Последней руководил адмирал Уильям (Гильермо) Браун. Английские и французские торговые интересы страдали, вследствие чего правительства этих стран потребовали от Росаса отвести свои войска, но получили отказ.

Для ускорения захвата города в Уругвай была направлена 3-тысячная армия Уркисы. Тогда, в августе 1845 года, англичане захватили отряд судов Брауна и передали его жителям Монтевидео. Отступив от столицы Уругвая, Росас занял реку Парану, запретил по ней свободное плавание и сосредоточил свои силы в Вуэльта-де-Облигадо, в 6 милях ниже Росарио.

Боевые действия

Главнокомандующие английскими и французскими силами контр-адмиралы Инглфилд и Ленэ приняли решение открыть навигацию по реке силой. Предварительно небольшой отряд поднялся до Пайсанду по реке Уругвай, для защиты интересов иностранцев, под началом английского коммодора Салливана. Эта экспедиция интересна тем, что в ней принимала участие флотилия Монтевидео, под началом знаменитого Джузеппе Гарибальди, состоявшего на службе Уругвая. По-видимому, в дальнейшем Инглфилд действовал вне рамок полученных инструкций своего правительства.

Международный отряд, предназначенный для действий на реке Паране, состоял из 2 английских и 1 французского колесных пароходов и 4 английских и 3 французских небольших парусных судов, малая осадка которых позволяла войти в реку. Артиллерия этого отряда была слаба, и у английских судов был весьма ограниченный боевой запас. Кроме команд, на суда был взят десантный отряд в 600 человек.

Росас протянул поперек реки у Вуэльта-де-Облигадо цепной бон на небольших судах, построил на правом берегу 4 батареи, у левого же берега стали 1 шхуна с 6 орудиями и 2 канонерские лодки. Против середины реки, имеющей здесь около ½ мили ширины, были изготовлены 12 брандеров. Эту позицию занимали 3500 солдат.

8 ноября союзная экспедиция вышла с острова Мартин-Гарсия и 18 стала на якорь в 2 милях ниже Вуэльта-де-Облигадо. Командующий английскими судами Салливан лично произвел ночью промер на шлюпках под самыми батареями Росаса. 20 ноября, утром, он с 2 английскими и 2 французскими парусными судами стал подниматься вдоль правого берега, а командующий французскими судами капитан Треуар (фр. Tréhouart), тоже с 2 английскими и 2 французскими судами, поднимался вдоль левого берега; подойдя к батареям Росаса, союзники открыли по ним огонь. Батареи отвечали жестоким огнём, сильно повредившим атакующие суда. Через 2 часа после начала боя, у брига San Martin, флагманского судна Треуара, сильно подбитого, лопнул якорный канат и его понесло вниз по течению. В то же время на аргентинской шхуне, стоявшей у правого берега, произошел взрыв. Этим воспользовался Готам, который с тремя пароходами, преодолев препятствия и прорвав заграждения, овладел батареями правого берега. Сильное течение и слабый ветер мешали парусным судам занимать свои места по диспозиции, а повреждения якорных канатов заставляли некоторые из них дрейфовать под огнём неприятеля и снова занимать свои места.

Три парохода, входившие в состав экспедиции, сперва было решено держать в резерве, пока не будет разведен бон, так как боялись за повреждение их механизмов; но затруднительное положение Треуара вынудило их подойти к нему на помощь. Около полудня аргентинская шхуна, подожжённая своей командой, перебравшейся на берег, взлетела на воздух. Тогда отряд, посланный на шлюпках к бону, несмотря на огонь с батарей, развел его, и тотчас же пароходы, пройдя к батареям № 1, 2 и 3, уже сильно подбитым, высадили десант на берег и заняли эти батареи. Батарея № 4 сдалась на другой день без боя, но Росас с главными силами отступил.

В бою у Вуэльта-де-Облигадо англичане потеряли убитыми 9 и ранеными 27 человек, а французы — убитыми 15 и ранеными 45 человек. Потери аргентинцев неизвестны.

После этого боя союзная флотилия конвоировала по реке коммерческие суда. Тем временем Росас с 2 000 человек занял позицию у Сан-Лоренсо и, установив 12 полевых орудий, снова обстрелял реку. Стало ясно, что коммерческое судоходство по рекам Уругвай и Парана даже под защитой военных кораблей является рискованным делом, поскольку Росас мог в любой момент установить свои батареи на берегу в любом месте реки и обстрелять торговые суда. Ввиду этого все бывшие в реке коммерческие суда, под конвоем военных, было решено вывести из реки. Хотя участники экспедиции и получили награды, но лорд Абердин публично заявил, что Великобритания не имела права заставлять Росаса открыть навигацию по рекам, и возвратил Аргентине взятые при Вуэльта-де-Облигадо пушки с извинениями. Французское правительство отнеслось к этому делу иначе. Треуар был произведен в контр-адмиралы, и его имя, так же, как и имя Вуэльта-де-Облигадо, стали именами французских судов. Взятые им пушки до сих пор хранятся в Париже.

Итоги

Блокадой европейские державы пытались ослабить Росаса, заставить его отказаться от притязаний на Уругвай и открыть свободное судоходство по рекам. Полное уничтожение режима Росаса не входило в их планы.

В мирном урегулировании с Буэнос-Айресем также были заинтересованы финансовые круги Лондона — братья Бэринг, банкирские сообщества Диксон, Никольсон и Грин. Продолжительные переговоры завершились 24 ноября 1849 года подписанием мирного договора с Англией, на весьма выгодных для Росаса условиях.

См. также

• Французская блокада Рио-де-ла-Платы
• Режим наибольшего благоприятствования в торговле

Литература

• отв. ред. Ермолаев В. И. Очерки истории Аргентины. — М.: Соцэкгиз, 1961. — 588 с.

Ссылки

• Аргентинская экспедиция (1845—46 гг.) // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
• Англо-французская морская экспедиция в Рио-де-ла-Плата в 1845 г. // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>

Отрывок, характеризующий Англо-французская блокада Рио-де-ла-Платы

Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.