Андерсон, Роберт Бернард
| Роберт Бернард Андерсон Robert Bernard Anderson<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||||
| ||||
|---|---|---|---|---|
| 29 июля 1957 — 20 января 1961 | ||||
| Президент: | Дуайт Эйзенхауэр | |||
| Предшественник: | Джордж Хамфри | |||
| Преемник: | Дуглас Диллон | |||
| Рождение: | 4 июня 1910 Берлисон, Техас | |||
| Смерть: | 14 августа 1989 (79 лет) Нью-Йорк | |||
| Автограф: | 
| |||
| Награды: |
Robert Bernard Anderson | |||
Роберт Бернард Андерсон (англ. Robert Bernard Anderson, 4 июня 1910 года, Берлисон, Техас — 14 августа 1989 года, Нью-Йорк) — американский юрист, политик и бизнесмен, занимал должности военно-морского министра и министра финансов в кабинете Дуайта Эйзенхауэра.
Биография
Роберт Андерсон родился 4 июня 1910 года в семье фермера Роберта Ли и Лиззи Этель Андерсонов в небольшом городке Берлисон в Техасе. В три года он заболел полиомиелитом, из-за чего впоследствии хромал и не был принят на военную службу. Когда Роберту было семь лет, его семья переехала на ферму, учился он в городе Годли. В 1927 году Андерсон получил диплом школьного учителя в Уэзерфордском колледже и, чтобы накопить денег на дальнейшее обучение, устроился работать в старшую школу Берлисона, где он преподавал испанский, историю и математику, а также тренировал школьную команду по американскому футболу[1].
В 1930 году Андерсон поступил в юридическую школу Техасского университета в Остине и одновременно с этим начал интересоваться политикой. В 1932 году он окончил школу с лучшими в её истории оценками, начал юридическую практику в Форт-Уэрте и в конце года был выбран помощником генерального прокурора штата Техас. В 1933 году Андерсон получил должность профессора права в Техасском университете, а через год был назначен главой налогового управления штата, а впоследствии занимал ещё несколько должностей в администрации штата. В 1935 году он женился на Олли Мэй Роулинс. В начале 1940-х годов Андерсон занялся бизнесом, был управляющим крупной компании-застройщика стоимостью 300 млн долларов[1]. В годы Второй мировой войны он был гражданским советником военного министра[2].
В феврале 1953 года президент Дуайт Эйзенхауэр по рекомендации техасского губернатора Аллана Шиверса назначил Андерсона министром военно-морских сил США[3]. Хотя у Андерсона не было флотского опыта, он быстро освоился на новой должности. Преодолев сопротивление группы высших офицеров, он добился отмены на флоте расовой сегрегации и способствовал продвижению по службе «отца атомного флота» Хаймана Риковера. В марте 1954 года Андерсон был назначен заместителем министра обороны США, но в 1955 году на некоторое время ушёл из политики, возглавив канадскую горнодобывающую компанию[1]. Перед президентскими выборами 1956 года Эйзенхауэр предлагал Андерсону пост вице-президента, но тот отказался[2].
В июле 1957 года министр финансов Джордж Хамфри, уходя в отставку, порекомендовал Андерсона в качестве своего преемника, и Эйзенхауэр утвердил его в этой должности[4]. Андерсону принял должность вместе с государственным долгом в размере 260 млн долларов, при потолке в 275 млн. В условиях экономических проблем, связанных с ростом цен и уровня безработицы, траты американского правительства должны были резко возрасти из-за космической гонки с Советским Союзом. Кабинет министров разделился в выборе антикризисных мер: вице-президент Ричард Никсон и министр труда Джеймс Митчелл призывали уменьшить налоги для стимулирования экономики, в то время как Андерсон противился этому, считая большей опасностью для экономики инфляцию, темпы роста которой возросли бы со снижением налогов. Министру финансов в итоге удалось убедить Эйзенхауэра в своей правоте[2]. Андерсон поддержал создание Международной ассоциации развития, он был сторонником свободного рынка, добивался снижения тарифов и стремился использовать опыт частного бизнеса на государственном уровне[1].
После окончания президентских полномочий Эйзенхауэра Андерсон ушёл с государственной службы, став старшим партнёром в финансовой компании. В 1960-х годах он консультировал по финансовым вопросам президентов Джона Кеннеди, Линдона Джонсона и Ричарда Никсона, во время президентства Джонсона он участвовал в нескольких дипломатических миссиях, в частности в переговорах по Панамскому каналу[1]. Андерсон также был партнёром и управляющим в нескольких компаниях, был финансовым консультантом султана Омана и Мун Сон Мёна[2].
В 1980-х Андерсон страдал алкогольной зависимостью, из-за чего несколько раз попадал в больницу. В 1987 году он был признан виновным в незаконных финансовых операциях и уклонении от уплаты налогов на сумму 127 тысяч долларов в 1983—1984 годах. Его приговорили к месяцу тюрьмы, пяти месяцам домашнего ареста, пяти годам испытательного срока и запретили заниматься юридической деятельностью[2]. Роберт Андерсон умер в Нью-Йорке 14 августа 1989 года из-за осложнений после операции по удалению рака пищевода[1].
Напишите отзыв о статье "Андерсон, Роберт Бернард"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Bernard Katz, C. Daniel Vencill. Biographical Dictionary of the United States Secretaries of the Treasury, 1789-1995. — Westport, Conn.: Greenwood Press, 1996. — P. 1-5. — ISBN 0-31328-012-6.
- ↑ 1 2 3 4 5 Eric Pace. [www.nytimes.com/1989/08/16/obituaries/robert-b-anderson-ex-treasury-chief-dies-at-79.html?src=pm Robert B. Anderson, ex-Treasury Chief, dies at 79] (англ.). The New York Times (16 августа 1989). Проверено 15 сентября 2011. [www.webcitation.org/66WUyeSVl Архивировано из первоисточника 29 марта 2012].
- ↑ [www.history.navy.mil/photos/pers-us/uspers-a/r-andrsn.htm Robert B. Anderson (1910-1989)] (англ.). Naval History and Heritage Command. Проверено 15 сентября 2011. [www.webcitation.org/66WUzUea2 Архивировано из первоисточника 29 марта 2012].
- ↑ [www.treasury.gov/about/history/pages/rbanderson.aspx Robert B. Anderson (1957 - 1961)] (англ.). U.S. Department of the Treasury. Проверено 15 сентября 2011. [www.webcitation.org/66WV02vD8 Архивировано из первоисточника 29 марта 2012].
Ссылки
- [millercenter.org/president/eisenhower/essays/cabinet/582 Robert B. Anderson: Secretary of the Treasury (1957—1961)], Miller Center (University of Virginia), millercenter.org
| ||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Андерсон, Роберт Бернард
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.
На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
