Андерш, Альфред

Альфред Гельмут Андерш
Alfred Hellmuth Andersch
Дата рождения:	4 февраля 1914(1914-02-04)
Место рождения:	Мюнхен (Германия)
Дата смерти:	21 февраля 1980(1980-02-21) (66 лет)
Место смерти:	Берцона, кантон Тичино (Швейцария)
Род деятельности:	прозаик

А́льфред Ге́льмут А́ндерш (нем. Alfred Hellmuth Andersch; 4 февраля 1914 — 21 февраля 1980, Берцона) — немецкий писатель, публицист и радиоредактор. Родился в семье консервативного прусского офицера. Его брат Мартин также был писателем.

Биография

В 1930 году, завершив обучение на книготорговца, Андерш вступил в Коммунистическую партию Германии. За свою политическую деятельность в 1933 году Андерш был на 6 месяцев отправлен в концентрационный лагерь Дахау. После освобождения он покидает партию и вступает в фазу депрессии и полной интровертности. Именно в это время он впервые начинает заниматься искусством, приняв философию «внутренней эмиграции» — оставаясь в Германии, он в то же время духовно находится в оппозиции к гитлеровскому режиму. В 1935 женится на Ангелике Альберт, из немецко-еврейской семьи, у них рождается дочь (развод с женой будет оформлен в 1943).

В 1940 году Андерш был призван в вермахт, но уже в 1941 году (вероятно, из-за еврейского происхождения жены) его исключают из рядов вермахта. Андерш вновь призван в 1943 году. 7 июня 1944 года он дезертирует близ Ориоло в Италии и сдаётся американцам. Он был вывезен в США в качестве военнопленного и был интернирован в Camp Ruston в Луизиане и других лагерях. В это время он становится редактором газеты для военнопленных Der Ruf («Зов»).

После возвращения в 1945 году в Германию, Андерш работал помощником редактора Эриха Кестнера в мюнхенской Neue Zeitung. В 1946—1947 годах он совместно с художником Гансом Рихтером работает над публикацией ежемесячного литературного журнала Der Ruf, который выходил в американской оккупационной зоне, пока не был запрещен американскими военными властями за нигилизм. В последующие годы Андерш работал совместно с литературным кружком «Группа 47», в который входили также писатели Ингеборг Бахман, Вольфганг Хильдесхаймер, Арно Шмидт, Ганс Магнус Энценсбергер и Гельмут Хайссенбюттель. В 1948 году выходит в свет очерк «Deutsche Literatur in der Entscheidung» («Немецкая литература в решающий момент»), в которой он приходит к выводу, в духе американской послевоенной программы «перевоспитания», что литература будет играть решающую роль в моральных и интеллектуальных переменах в Германии.

С 1948 года Андерш занимал ведущие позиции на радиостанциях во Франкфурте и Гамбурге. В 1950 году он женится на Гизеле Андерш (урождённой Дихганс). В 1952 году выходит его автобиографическая работа «Die Kirschen der Freiheit» («Вишни свободы»). В ней Андерш размышляет над своим дезертирством и интерпретирует его как «поворотный момент», в котором он смог впервые почувствовать себя свободным человеком. Сходной теме посвящена его, возможно, самая значительная работа — опубликованный в 1957 году рассказ «Занзибар, или Последняя земля» (Sansibar oder der letzte Grund). На его основе в 1980-х годах был поставлен фильм, в 1994 году написана опера Э. Майера.

С 1958 года Андерш жил в Берцоне в Швейцарии. В 1972 году он стал мэром этого городка. После «Занзибара» была написана «Рыжая» (Die Rote, 1960, экранизация «Рыжая» (1962), реж. Хельмут Койтнер) (переиздание в 1972), «Efraim» в 1967, и, в 1974, «Winterspelt» («Винтерспельт»), который тематически очень близок к «Занзибару», но более сложен композиционно. В 1977 году Андерш публикует антологию поэзии. Альфред Андерш умер 21 февраля 1980 года в Берцоне. Незавершенный рассказ «Der Vater eines Mörders» («Отец убийцы») был опубликован в том же году посмертно.

Тематика

Альфред Андерш анализировал проблемы современного ему послевоенного поколения. В своих работах — романах, рассказах и радиопьесах, он описывает, прежде всего, неудачников, и размышляет над своим политическим и моральным опытом. Он часто поднимает в качестве центральной темы вопрос о свободе воли личности. В многочисленных очерках он выражает своё мнение по различным литературным и культурным вопросам, в частности, он часто указывал на значимость Эрнста Юнгера.

Издания на русском языке

• Винтерспельт. М.: Художественная литература, 1979
• Рассказы. М.: Художественная литература, 1981
• Винтерспельт. Отец убийцы. Рассказы. М.: Радуга, 1987 (Мастера современной прозы)
• Занзибар, или последняя причина. М.: Прогресс-Традиция, 2002

Литература

• Млечина И. В. Человек перед выбором. Творчество Альфреда Андерша. — М.: Наследие, 1998. — 500 экз.

Ссылки

• [www.imdb.com/name/nm0026064/ На сайте IMDB]
• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/55418 Большой энциклопедический словарь]
• [magazines.russ.ru/znamia/1999/5/kaceva.html/ Выбор Альфреда Андерша]

Отрывок, характеризующий Андерш, Альфред

– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.