Анджар
Город
| |||||||||||||||||||||||||||||||||
Анджар или Анжар (араб. عنجر, арм. Անճար) — ливанский город, расположенный в 58 километрах от Бейрута в долине Бекаа. Иногда упоминается как Хуш Муса (араб. حوش موسى). Население около 2400 человек, в основном армяне[1]. Площадь — ок. 20 кв. км.
Древняя история
В древности город носил название Герра. Есть мнение[2], что название этого места происходит от названия источника пресной воды, который находится неподалёку: Анжар — Айн Герра, Айн Жара — «источник Герры».
Предполагают, что именно на месте Анджара стоял древний итурейский город Халцис[2], но до сих пор город не был обнаружен, несмотря на старание археологов. Но были найдены руины дворцового комплекса начала VIII века. Дворец принадлежал халифу Валиду I. Дворец имел планировку, схожую с традиционной планировкой римских поселений. При строительстве дворца были использованы фрагменты античных зданий. Вокруг дворца была сооружена высокая стена, которая довольно неплохо сохранилась.
В 750 году сын Валида Ибрахим после кровопролитной битвы уступил Анджар Аббасидам. Новые халифы старались ничего не оставлять, что напоминало бы о существовании их предшественников. Они разрушили всё, кроме Анджара, его не тронули, но сделали всё чтобы город пришёл в упадок и о нём забыли.
По свидетельствам Гийома Тирского (ХII век) и Абу-ль-Фиды, в Анджаре остались только руины.
Армянский город
Современный Анджар был основан в 1939 году генерал-адъютантом Тер-Галустяном для размещения армян, которые покинули родные деревни в отошедшем к Турции приморском регионе Муса-Даг. И сейчас этот город, населённый практически только армянами, разделён на шесть кварталов, каждый из которых основан выходцами из одной из шести деревень Муса-Дага:
- Капысую (Kaboussieh, Kabesek, Kabusia, Keboussik)
- Йогунолук (Yogohonoluk, Yoghun-Oluk)
- Битиас (Bitias)
- Вакыфлы (Vakif, Wakef, Vakef)
- Хыдырбей (Khodr Bey, Khderbek, Khedrbek, Kheter Bey, Khodr Bek)
- Хаджихабибли (Hedj Habibli, Hajihabibil, Hajihabibli)
В городском музее Анджара до сих пор хранятся личные вещи и винтовки защитников Муса-дага, в музее также хранится белый флаг с красным крестом благодаря которому обороняющихся заметили корабли французского флота.
Большинство армян Анджара принадлежит Армянской Апостольской Церкви и Киликийскому католикосату ААЦ. Армянская Апостольская Церковь Святого Павла — вторая по величине армянская церковь в Ливане.
У армянского сообщества есть своя собственная школа, ныне известная как «Средняя школа Галуста Саркиса Гюльбенкяна». В 1940, основанная усилиями главного редактора армянской газеты в Париже, Шаварша Мисакяна, который организовал кампанию для пожертвований среди армян, живущих во Франции, Начальная школа «Haratch», был построен рядом с недавно установленный церковью Святого Павла. Школу считали подарком от армян, живущих во Франции. В 1941 было официальное открытие школы. Руководство «Фонда Галуста Гюльбекяна» сделало пожертвования для расширений школы, и школу назвали в честь Гюльбенкяна.
В 1949 г. в Анджаре работала археологическая экспедиция, исследовавшая античные и средневековые руины.
В 1970-х годах, во время гражданской войны в Ливане, сирийская армия выбрала Анджар одной из главных военных баз в долине Бекаа. В период сирийского военного присутствия в Ливане в Анджаре располагалась ливанская штаб-квартира сирийской военной разведки. Раз в неделю глава сирийской разведки в Ливане устраивал «день открытых дверей» и принимал ливанских депутатов парламента, бизнесменов и всех тех, кто стремился согласовать свои действия с реальным центром власти в разорённой стране.
Всемирное наследие
Развалины дворца Валида I и прилегающая к ним территория внесены ЮНЕСКО в список памятников Всемирного наследия как исключительный по сохранности памятник архитектуры и градостроительства эпохи Омейядов, продолжающий традицию «дворцов-городов» Древнего Востока.
Напишите отзыв о статье "Анджар"
Примечания
Ссылки
- [www.lgic.org/en/photos2_anjar.php Фото анджарских руин] (англ.)
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Анджар
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
