Анджой, Джованни Мария

Джованни Мария Анджой (21 октября 1751, Боно — 22 февраля 1808, Париж) — сардинский политик, революционер, судья Королевского суда, руководитель антифеодального восстания 1794—1796 годов. Также был преподавателем университета, предпринимателем, банкиром, чиновником.

Родился 21 октября 1751 года в Боно на Сардинии в семье дворянина, вторым из четырёх детей. В возрасте семи лет остался сиротой после смерти родителей . Воспитателями и учителями мальчика были его дяди по материнской линии — священники Т. Аррас и Д. А. Аррас. Учился в Сассари сначала в иезуитском колледже, затем в университете. Получив в 1771 году диплом юриста, уехал в Кальяри, где быстро сделал блестящую карьеру. Некоторое время преподавал гражданское право в университете Кальяри, затем получил пост судьи королевского суда. В 1781 году женился на Аннике Бельграно, дочери зажиточного торговца, у них родилось три дочери. Получив за женой богатое приданое, занялся предпринимательством: открыл шляпную фабрику и пытался выращивать на Сардинии хлопок. Д. М. Анджой являлся лидером радикального реформаторского крыла антифеодального движения в Кальяри, сторонником идей Великой французской революции. Овдовев в 1792 году, Д. М. Анджой полностью посвятил себя политике.

Сардиния с 1720 года входила в состав Сардинского королевства со столицей в Турине, которым правил Савойский дом. В начале 1793 года республиканская Франция, находящаяся в состоянии войны с Сардинским королевством, предприняла попытку военного захвата Сардинии. В январе французский флот подошёл к Кальяри. Рассчитывая на поддержку местного населения и революционно настроенной элиты, французы предложили городу сдаться. Предложение было немедленно отвергнуто. Правительственные чиновники на Сардинии оказались не готовы к отражению вооружённого нападения и не способны организовать оборону острова. Тогда собрались Стаменты — существовавший с ХIV века парламент Сардинии, который не созывался ни разу с начала савойского правления, и организовали народное ополчение. Богатые сардинцы выделили средства на снаряжение и вознаграждение ополченцев. В феврале 1793 года французы, обстреляв Кальяри из корабельных орудий, высадились на побережье, а также попытались высадиться на севере острова со стороны Корсики. Обе атаки были успешно отражены сардинским ополчением. Д. М. Анджой был членом Стаментов и участвовал в обороне Кальяри. Одержав военную победу над Францией, Стаменты направили к королю в Турин делегацию с петицией, в которой требовали восстановления самоуправления Сардинии и допуска сардинской элиты ко всем государственным должностям кроме вице-королевской. Король Виктор-Амадей III не принял делегацию и приказал вице-королю в Кальяри распустить Стаменты.

Отказ короля удовлетворить требования победивших сардинцев стал причиной начавшегося 28 апреля 1794 года в Кальяри антиправительственного восстания, в котором к политическим сразу же присоединились социальные требования антифеодального характера, являющиеся выражением народного недовольства высокими податями, произволом землевладельцев и коррумпированностью чиновников, а также постоянного состояния мятежа, в котором годами пребывали многие районы острова. За несколько дней город перешёл в руки восставших, а вице-король и правительственные чиновники были схвачены и высланы с Сардинии. Власть оказалась в руках Стаментов и королевского суда. Одержанная победа спровоцировала раскол Стаментов на фракции реформаторов, лидером которых стал Д. М. Анджой, и феодалов. С ростом влияния его партии возрастает и его значение политического лидера, выступающего за отмену феодализма и допуск к государственному управлению представителей нарождающейся буржуазии и народных масс. Придя к власти, Стаменты занялись восстановлением порядка в городе, сформировали народные дружины из горожан, допустили представителей городских районов к законодательной и исполнительной власти, сделали свои заседания открытыми. Велись переговоры с королём, в результате которых в сентябре 1794 г. в Кальяри прибыл новый вице-король Сардинии Ф. Вивальда ди Кастеллино. Деятельность Д. М. Анджой, являвшегося председателем одной из палат, совпадает в этот период с деятельностью его партии в Стаментах. Кроме того, он в 1794 году был направлен в качестве королевского представителя в Иглезиас, где ему удалось путём переговоров прекратить народное восстание, возникшее из-за нехватки зерна.

К дальнейшему обострению обстановки привело назначение королём Виктором-Амадеем III на руководящие должности Сардинии местных уроженцев, являющихся крупными дворянами и депутатами феодальной партии. Король назначил их личным указом, а не по представлению Стаментов, как того требовалось в петиции 1793 года. Фракция реформаторов во главе с Д. М. Анджой не признала эти назначения; феодалы же, добившись своей цели, выступили против продолжения реформ, за роспуск Стаментов, арест реформаторов, и стали формировать свои вооружённые подразделения в противовес демократически настроенным городским дружинам. Раскол перерос в открытое противостояние сторонников феодальной партии и партии реформаторов, а затем и в вооружённые столкновения. В этих стычках победили городские дружины, и в июле 1795 года двое руководителей феодальной партии были убиты разгневанной толпой. Виновником этих убийств многие считали Д. М. Анджой. Вскоре после этого, опасаясь репрессий со стороны правительства в Турине и местных его сторонников, Д. М. Анджой и его партия впервые обращаются к Франции, всё ещё воевавшей с Сардинским королевством, с просьбой о защите. Победа партии реформаторов над феодалами привела к её расколу на умеренную часть и радикальную, которую возглавил Анджой. Умеренные считали его якобинцем и опасным революционером и стремились удалить из Кальяри. В конце 1795 года Сассари был захвачен восставшими крестьянами под руководством двух депутатов Стаментов Ф. Чилокко и Д. Мундула. 3 февраля 1796 года Д. М. Анджой был назначен «alternos» — полномочным представителем вице-короля и отправлен в северную столицу для наведения там порядка и восстановления спокойствия. Путешествие из Кальяри в Сассари длилось почти месяц; Анджой останавливался в деревнях по пути, чтобы отправлять правосудие и примирять враждующие стороны. Въезд в Сассари 28 февраля 1796 года был триумфальным: восставшие приветствовали его как освободителя.

В Сассари Д. М. Анджой принял ряд мер по борьбе с голодом, улучшению социальных условий, начал принимать и рассматривать жалобы крестьян на землевладельцев. Он признал законность антифеодальных договоров по выкупу коммунами земли у землевладельцев и поощрял их заключение в окрестных деревнях. Дворяне в панике начали покидать Сассари. Восставшие просили Д. М. Анджой быть их представителем перед вице-королём, и он согласился. Собирать же подати с населения силовыми методами, как того требовал вице-король, он отказался. В Стаментах, где взяла верх партия умеренных взглядов, усиливались слухи о его смещении. Чтобы противостоять планам своих недоброжелателей, Анджой оставил правление Сассари доверенным лицам и 2 июня во главе колонны добровольцев выступил на Кальяри. Пройдя с триумфом несколько деревень, повстанцы направились на юг. 6 июня в Макомере состоялась первая их перестрелка — с местными жителями, которые выступили против революционного войска. Колонне Д. М. Анджой удалось, однако, войти в город, в котором они решили не задерживаться, и к 8 июля дошли до Ористано, где население приняло их с радостью. Из Ористано Д. М. Анджой посылает вице-королю два письма с просьбой встретиться для совместного обсуждения положения в северной Сардинии. Здесь он узнал, что Франция заключила мир с королём Сардинии, и попросил у вице-короля, чтобы французы были посредниками в переговорах об отмене феодализма. 7 июня Стаменты осудили действия Д. М. Анджой, а на следующий день вице-король отозвал у Д. М. Анджой полномочия и назначил награду за его голову, объявив при этом амнистию тем его сторонникам, кто сложит оружие. На этом поход на Кальяри закончился: часть повстанцев ушла, не желая воевать против Стаментов и вице-короля, оставшиеся начали отступать, и на выходе из Ористано приняли бой с правительственными войсками. Колонна повстанцев рассеялась, начались преследования сторонников Анджой. Сам он 15 июня вернулся в Сассари, встретился там со своими единомышленниками и покинул Сардинию.

В Генуе Д. М. Анджой вступил в переговоры с представителями Франции, но практической помощи от них не получил. Затем, в декабре 1796 года направился в Турин, чтобы лично убедить короля в своей невиновности, в необходимости антифеодальных преобразований на Сардинии и добиться амнистии для всех своих сторонников. Узнав, что расследование его дела завершилось не в его пользу, вынужден был бежать во Францию. В Париже являлся официальным лидером сардинских эмигрантов. Многократно пытался убедить французское правительство в необходимости военного вторжения на Сардинию с тем, чтобы провозгласить там независимую республику под протекторатом Франции. Джованни Мария Анджой умер в Париже 22 февраля 1808 года.

Литература

• [www.sardegnacultura.it/documenti/7_81_20071203170129.pdf Энциклопедия Сардинии] = Enciclopedia della Sardegna (итал.) / Под ред. Ф. Флориса. — Сассари: Ла Нуова Сарденья, 2007. — Т. 1. — С. 175-178. — 632 с.
• Ренцо Де Феличе. Анджой, Джан Мария // [www.treccani.it/enciclopedia/gian-maria-angioj_(Dizionario_Biografico)/ Биографический словарь итальянцев] = Dizionario Biografico degli Italiani (итал.) / Под ред. Р. Романелли. — Рим: Институт итальянской энциклопедии, 1961. — Т. 3. — 800 с.

Отрывок, характеризующий Анджой, Джованни Мария

Ребенок во сне чуть пошевелился, улыбнулся и потерся лбом о подушку.
Князь Андрей посмотрел на сестру. Лучистые глаза княжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели более обыкновенного от счастливых слёз, которые стояли в них. Княжна Марья потянулась к брату и поцеловала его, слегка зацепив за полог кроватки. Они погрозили друг другу, еще постояли в матовом свете полога, как бы не желая расстаться с этим миром, в котором они втроем были отделены от всего света. Князь Андрей первый, путая волосы о кисею полога, отошел от кроватки. – Да. это одно что осталось мне теперь, – сказал он со вздохом.


Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.