Анджольери, Чекко

Чекко Анджольери (ок. 1260 — ок. 1312) — итальянский поэт, современник и, возможно, друг Данте, которому он посвятил три сонета. О его жизни сохранилось не так много сведений — нет даже точной информации о датах его рождения и смерти.

Биография

Родился в Сиене в 1260 году, происходил из знатной и богатой семьи: его дед был банкиром папы Григория IX, отец — также банкиром. Известно, что Анджольери вёл распутную жизнь, но был до смерти своего скупого отца несколько стеснён в средствах, ненавидя его за это и за то, что тот ради выгодного с денежной точки зрения союза навязал сыну брак с некрасивой женщиной.

С 1281 года присоединился к сиенским гвельфам, участвовал в их сражениях с согражданами-гибеллинами около замка Торри-ди Маремма, недалеко от Роккастрада, Тоскана, и был много раз оштрафован за дезертирство с поля боя. 11 июля 1282 года был подвернут штрафу за нарушение комендантского часа в Сиене, в 1291 году вновь наказан за то же самое.

Он воевал на стороне флорентийцев против Ареццо в 1288 году и, вполне возможно, именно тогда встретился с Данте; во всяком случае, его сонет № 100, написанный им между 1289 и 1294 годами, косвенно подтверждает это. Впоследствии Данте обвинял Чекко в паразитизме, тот со злобной насмешкой ответил ему тем же, вследствие чего их дружба прервалась. Сохранилась также запись 1291 года, согласно которой он якобы участвовал в нападении на некого Бернардо Монтелуко. Около 1296 года он оставил Сиену и отправился в изгнание по политическим причинам. В 1302 году Чекко продал принадлежащий ему виноградник за 100 лир — это последняя сохранившаяся запись о нём. Существует предположение, что с 1303 года он жил в Риме под покровительством кардинала Рикардо Петрони. Из более поздних документов (25 февраля 1313 года) известно, что пятеро его детей не получили своего наследства, поскольку у их отца было слишком много долгов. Из этого можно предположить, что Анджольери умер в Сиене около 1310 года или, возможно, между 1312 и началом 1313 годами.

Ему приписывается авторство примерно 110 сонетов, из которых авторство минимум 20 весьма спорно. Сонеты написаны реалистичными выражениями, для своего времени считались откровенными и кощунственными. Главным их сюжетом является воспевание любви к женщинам (вполне чувственного характера), вина и игры в кости, а также ненависть к родителям, которую он, как и все свои чувства и думы, выражал с полнейшей необузданностью. Его лирика, своенравная и прихотливая, была совершенно чужда условностей и отвлечённостей изысканной и учёной поэзии его современников и отличалась искренностью, естественностью и непосредственностью. Чекко выработал себе особый стиль, весьма близкий к народному способу выражаться. Иногда в течение одного стихотворения он менял тон и настроение, переходя от величайшей грусти к шумной весёлости и от грозного, почти трагического тона к шутке и насмешке. В этом отношении наиболее примечателен его сонет «S’io fossi fuoco in arderei lο mondo», где мрачное мизантропическое настроение, выражающееся в желании разрушить весь мир и уничтожить всё человечество, разрешается в конце в шаловливую выходку. В конце XIX века поэзия Чекко сравнивалась с поэзией Виллона, Мюссе и Гейне.

Ссылки

• [www.interbooks.eu/poesia/duecento/ceccoangiolieri.html Биография и библиография (ит.)]
• [www.belpaese2000.narod.ru/Teca/Due/cecco.htm Краткая биография (рус.)]

Источник

• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Анджольери, Чекко

Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.