Андраде, Хосе Леандро

Хосе Леандро Андраде
Хосе Леандро Андраде в 1926 году
Общая информация
Прозвище	Музыкант футбола, Чёрное чудо
Родился	1 октября 1901(1901-10-01) Сальто, Уругвай
Умер	5 октября 1957(1957-10-05) (56 лет) Монтевидео, Уругвай
Гражданство	Уругвай
Рост	180 см
Позиция	полузащитник, защитник
Карьера
Молодёжные клубы
?	Мирамар Мисьонес
Клубная карьера*
?—1920	Пеньяроль	см. ниже
1921	Мирамар Мисьонес
1922	Белья Виста	71 (7)
1923	Реформерс
1924	Белья Виста
1925—1931	Насьональ	105 (29)
1932—1935	Пеньяроль	88 (3)
1936	Атланта (БА)	2 (0)
1936	Архентинос Хуниорс	21 (0)
1936	Белья Виста
1937	Монтевидео Уондерерс	17 (0)
Национальная сборная**
1923—1930	Уругвай	34 (1)
Международные медали
Олимпийские игры
Золото	Париж 1924	футбол
Золото	Амстердам 1928	футбол
Чемпионаты мира
Золото	Уругвай 1930
Чемпионаты Южной Америки
Золото	Монтевидео 1923
Золото	Монтевидео 1924
Золото	Сантьяго 1926
Серебро	Лима 1927
Бронза	Буэнос-Айрес 1929
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Хосе́ Леа́ндро Андра́де (исп. José Leandro Andrade; 1 октября 1901, Сальто — 5 октября 1957, Монтевидео) — уругвайский футболист, полузащитник и защитник, чемпион мира 1930 года, двукратный олимпийский чемпион — 1924 и 1928 годов.

Выступал за клубы из Монтевидео «Пеньяроль» (до 1920 и в 1932—1935), «Мирамар Мисьонес» (1921), «Белья Виста» (1922, 1924, 1936), «Реформерс» (1923), «Насьональ» (1925—1931), «Уондерерс» (1937), аргентинские «Атланта», «Архентинос Хуниорс» (1936).

Биография

Хосе Леандро Андраде родился в 1901 году в городе Сальто. Мать его была аргентинкой. Отец, которым, скорее всего, был Хосе Игнасио Андраде, был указан в свидетельстве о рождении лишь в качестве свидетеля. В момент рождения Хосе Игнасио, специалисту по африканской магии, было уже 98 лет, и он эмигрировал из Бразилии ещё во времена, когда там процветало рабство.

В раннем возрасте Хосе переехал в столичный квартал Палермо и воспитывался тётей. До введения профессионализма в футболе работал музыкантом на карнавалах (умел играть на ударных, скрипке и бубне), а также чистильщиком обуви и продавцом газет.

Андраде своей виртуозной игрой и техникой ведения мяча, напоминавшей танец, покорил европейскую публику ещё на Олимпийских играх 1924 года в Париже. Французская пресса дала ему прозвище «Чёрное чудо», «Чёрная жемчужина», а также «Музыкант футбола». В 1928 году он во второй раз выиграл со сборной Олимпиаду на европейской земле, в Амстердаме.

Андраде выступал на позиции крайнего полузащитника. Перед победным чемпионатом мира-1930 получил серьёзную травму, которая едва не привела к окончанию карьеры, но сумел восстановиться и принял участие в турнире.

После введения профессионализма уже немолодой по футбольным меркам Андраде не смог адаптироваться к новым требованиям, и в 1937 году, сменив ряд клубов, завершил карьеру футболиста. До своего ухода из сборной в 1933 году он сыграл 41 матч за национальную команду.

В 1950 году Хосе Леандро был приглашён в качестве почётного гостя на чемпионат мира, прошедший в Бразилии. Его племянник, Виктор Родригес Андраде, стал чемпионом мира в на том турнире и также был одним из лидеров уругвайской команды.

В 1956 году журналист Фриц Хак разыскал Андраде, который жил в маленькой квартире в бедном районе Монтевидео и страдал от алкоголизма. Великий футболист умер от туберкулёза через год в приюте для бедняков «Пиньейро-дель-Кампо».

Титулы и достижения

• Чемпион Уругвая (2): 1932, 1935
• Чемпион мира (1): 1930
• Олимпийский чемпион (2): 1924, 1928
• Чемпион Южной Америки (3): 1923, 1924, 1926

Ссылки

• [www.footballplayers.ru/players/story_553.html Игорь Гольдес. «Футболист-танцовщик». Биография на footballplayers.ru]  (рус.)
• [web.archive.org/web/20091124130125/www.celesta-urus.narod.ru/Stars/1930.htm Биография]  (рус.)
• [www.trivela.com/Conteudo.aspx?secao=31&id=18902 Биография]  (порт.)

Отрывок, характеризующий Андраде, Хосе Леандро

– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.