Андраши, Дьюла

Дьюла Андраши-старший Gyula Andrássy von Csík-Szent-Király und Kraszna-Horka<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет работы Дьюлы Бенцура (1884)</td></tr>
Премьер-министр Королевства Венгрия
17 февраля 1867 года — 14 ноября 1871 года
Монарх:	Ференц Йожеф I
Предшественник:	Пост учрежден
Преемник:	Меньхерт Лоньяи
Министр гонведа Королевства Венгрия
17 февраля 1867 года — 14 ноября 1871 года
Монарх:	Ференц Йожеф I
Предшественник:	Пост учрежден
Преемник:	Меньхерт Лоньяи
Министр иностранных дел Австро-Венгрии
14 ноября 1871 года — 8 октября 1879 года
Монарх:	Франц Иосиф I
Предшественник:	Фердинанд фон Бейст
Преемник:	Генрих Карл Хаймерле
и.о. министра финансов Австро-Венгрии
14 ноября 1871 года — 15 января 1872 года
Монарх:	Франц Иосиф I
Предшественник:	Меньхерт Лоньяи
Преемник:	Людвиг фон Гольцгетан
и.о. министра финансов Австро-Венгрии
11 июня — 14 августа 1872 года
Монарх:	Франц Иосиф I
Предшественник:	Людвиг фон Гольцгетан
Преемник:	Леопольд Фридрих фон Гофман
Вероисповедание:	католик
Рождение:	3 марта 1823(1823-03-03) Олапатак (Влахово (Словакия)), Королевство Венгрия, Австрийская империя
Смерть:	18 февраля 1890(1890-02-18) (66 лет) Опатия, Австрийская Ривьера, Австро-Венгрия
Отец:	граф Карой Андраши (1792—1845)
Мать:	графиня Этэлка Сапари (1798—1876)
Супруга:	графиня Катинка Кендеффи (1830—1896)
Дети:	сыновья Тивадар, Дьюла-младший, дочь Илона
Профессия:	дипломат
Награды:

Граф Дьюла Андраши де Чиксенткирайи и Краснагорка (Дьюла Андраши-старший, венг. Andrássy Gyula; 3 марта 1823, Олахпатак, Австрийская империя — 18 февраля 1890, Волоска, совр. Опатия, Австро-Венгрия) — венгерский государственный и политический деятель, второй из трёх сыновей графа Карла Андраши. Генерал-кавалерии (21 декабря 1888). Имя Дьюлы Андраши носит главный проспект венгерской столицы.

Биография

Ранние годы

Родился 3 марта 1823 года в комитате Абауй (в Восточной Словакии), по окончании курса в университете и по возвращении из путешествия за границу был избран Земплинским комитатом в депутаты Сейма в Пресбурге (Братиславе) 1847—1848. Поддерживал и активно участвовал в революции 1848—1849. Новое венгерское министерство назначило его обер-ишпаном Земплинского комитата. В этом звании он предводительствовал земплинским ландштурмом при Швехате, сражаясь против имперских войск. Впоследствии работал дипломатическим представителем венгерского революционного правительства в Дебрецене в Константинополе.

После подавления венгерской революции 1848—1849 эмигрировал в Англию, где женился на графине венгерского происхождения Екатерине Кендефи. Был заочно приговорён австрийскими властями к смертной казни через повешение и символически казнён (1851). По амнистии 1857 при помощи матери вернулся в Венгрию и принёс присягу на верность Францу-Иосифу I.

Политическая карьера

После избрания Земплинским округом в 1861 в венгерское государственное собрание примкнул к партии Деака, стал выступать за соглашение с Габсбургами. Когда впоследствии под руководством Бейста началось преобразование Австрийской империи, основанное на принципах дуализма, Андраши был назначен 17 февраля 1867 министром-президентом (премьер-министром) венгерского правительства. Кроме этой должности, он принял управление министерством народной обороны. На этих постах он находился до 1871.

В октябре 1867 Андраши лично сопровождал Франца-Иосифа I в Париж на Всемирную выставку, в 1869 в Египет, на открытие Суэцкого канала, и по выходе в отставку графа Бейста назначен в 1871 министром иностранных дел Императорского двора. На посту министра проводил политику тесного сближения с Германской империей, при поддержке которой добился согласия держав на оккупацию австро-венгерскими войсками Боснии и Герцеговины (1878).

С самого начала франко-прусской войны 1870—1871 Андраши выступал поборником строгого нейтралитета Австро-Венгрии, и поэтому его деятельность как министра иностранных дел ознаменовалась главным образом старанием поддержать дружественные отношения с Германией. В сентябре 1872 Андраши присутствовал с Бисмарком и Горчаковым на свидании трех императоров в Берлине; в 1874 совместно с императором Францем-Иосифом совершил визит в Петербург, в 1875 — в Венецию и в 1876 в Рейхштадт, где было заключено соглашение с Александром II.

Восстание в Боснии и Герцеговине побудило Андраши обратиться с нотой к Порте по вопросу о христианах, бежавших из этих стран, которая и была вручена Порте 31 января 1876. Во время войн Турции с Сербией и Герцеговиной, а затем русско-турецкой войны 1877—1878 Андраши руководил иностранной политикой в смысле соблюдения нейтралитета Австро-Венгрии. Однако Сан-Стефанский договор (1878) вызвал серьёзные опасения австрийцев, касающиеся резкого усиления роли России на Балканах. Андраши получил от австро-венгерских делегаций военный кредит в размере 60 млн флоринов, и именно по его настоянию Сан-Стефанский договор был подвергнут обсуждению представителей европейских держав на конгрессе, созванном в Берлине (1878). Андраши совместно с Калицем и Гаймерлем в качестве главного уполномоченного Австро-Венгрии добился того, что великие державы разрешили ей занять Боснию и Герцеговину, куда австрийские войска и вступили в июле 1878. С занятием Новобазарского санджака оккупационный план Андраши был ещё более расширен. 22 сентября 1879 года он оставил пост министра иностранных дел, завершив свою деятельность на этом поприще заключением с Бисмарком австро-германского оборонительного союза 1879. С тех пор Андраши занимался управлением своих имений, принимая участие в политике исключительно как член венгерской верхней палаты. Его преемником в должности министра иностранных дел и императорского двора был барон Гаймерде.

Дьюла Андраши умер в феврале 1890. Его сын, тоже Дьюла Андраши, также стал политиком, был министром образования Транслейтании и министром иностранных дел Австро-Венгрии.

Библиография

• Wertheimer Е., Craf Julius Andrássy, sein Leben und seine Zeit, Bd I-3, Stuttg., 1910-13.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Дьюла Андраши
• Андраши Юлий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Дьюла Андраши — статья из Большой советской энциклопедии.
• austro-hungarian-army.co.uk/gen5989.html

Отрывок, характеризующий Андраши, Дьюла

– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.