Андреа дель Кастаньо

Андреа дель Кастаньо
Имя при рождении:	Andrea di Bartolodi Bargilla
Дата рождения:	1423(1423)
Дата смерти:	1457(1457)
Место смерти:	Флоренция
Работы на Викискладе

Андреа дель Кастаньо (итал. Andrea del Castagno, устар. Andrea dal Castagno), (1423—1457, Флоренция) — итальянский художник.

Родился в 1423 году в деревне Кастаньо. Когда ему было 8 лет, от случайного пожара сгорел его дом, в огне погиб его отец. Возможно, невольным виновником этого пожара был сам Андреа, так как впоследствии на одной из своих работ он изобразил себя в образе святого Юлиана Гостеприимного, кающегося в отцеубийстве.

Настоящее имя — Андреа ди Бартолоди Барджилла (Andrea di Bartolodi Bargilla). В молодости расписывал фреску Козимы Медичи (повешенного во время бунта) в Palazzo del Podestà в Венеции. В 1442 году расписывал фреску в Святом Захарии, на которой вместе с Франческо да Фаенци поставил подпись и дату.

Первыми значительными работами были «Тайная вечеря» в трапезной монастыря св. Аполлония и три сцены «Страданий Христа» (ныне находятся в музее Кастаньо, Флоренция). В 1451 году продолжает фреску в Сан Эгидио, ранее начатую Доменико Венециано.

На вилле Кардуччи Пандальфини в 1450 году художник создаёт серию портретов «Знаменитых мужчин и женщин» (ныне находятся в музее Кастаньо, Флоренция). Серия заказана в июне 1449. На ней изображены три Флорентийских военачальника, три знаменитых женщины и три поэта. После смерти заказчика вилла была продана в октябре 1451 года.

В «Жизнеописаниях художников» Джорджо Вазари обвинил Андреа дель Кастаньо в убийстве из зависти своего учителя и покровителя Доменико Венециано (который на самом деле пережил своего ученика на несколько лет). Эта легенда стала настолько известной, что многие работы Андреа были закрашены, а его имя — подвергнуто забвению. Лишь в конце XIX в. под слоем краски были обнаружены некоторые его фрески, после чего его имя было возвращено в историю искусства.

• Andrea del Castagno 001.jpg

  Тайная вечеря. 1447 год. Трапезная монастыря Св. Аполлония, Флоренция.

• Andrea del Castagno 005.jpg

  Сивилла Кумская, из серии «Знаменитые мужчины и женщины». 1450 г., 250х154 см. Галерея Уффици.

Отрывок, характеризующий Андреа дель Кастаньо

– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.