Андреев, Иван Григорьевич

Иван Григорьевич Андреев

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Иван Григорьевич Андреев (31 января 1744, Тобольск — 29 апреля 1824, Семипалатинск) — военный инженер-топограф, краевед, этнограф, писатель, востоковед.

Происхождение

Родился Иван Андреев 31 января 1744 года в Тобольске в семье служилого сибирского дворянина Григория Андреева, потомка жителя Нижегородской губернии Андрея Андреева, переселившегося сюда после завоевания Ермаком Сибирского царства. Отец Ивана, Илимский воевода, в молодости принимал участие в создании почтовой системы в России. Об этом свидетельствует тот факт, что в 1741—1742 гг. командир Иртышской пограничной линии генерал Фрауендорф направил «на Иртышскую линию через Омскую крепость до города Кузнецка поручика Григория Андреева для учреждения по крепостям, форпостам и станциям почтовых станов».

В «Домовой летописи Андреева» автором допущено ряд ошибок, а именно: Первого губернатора Сибири назвал Яковом Петровичем Гагариным, правильно - Матвей Петрович Гагарин (родился около 1659 — казнен 16 марта 1721 года), и родина предков И.Г. Андреева г. Краснослободск - Нижегородской губернии, хотя этот город никогда не входил в эту губернию. Город Краснослободск входил в разные времена в Рязанскую, Азовскую и Пензенскую губернию.

Биография

В 1750 году Иван обучался в частной Немецкой школе, которой руководил бывший шведский военнопленный немецкого происхождения по прозвищу Сильвестрович, «ибо оный, быв лютеранского закона, и принял веру греческого исповедания от бывшего в Тобольске митрополита Сильвестра».

Ребенком Иван обучался игре на скрипке и бандоре – старинном струнном щипковом инструменте лютневидной формы .

В 1755 году после смерти отца семья обеднела и Иван Андреев был отдан для продолжения обучения в Ивановский монастырь (Тобольск).

В 1757 году он поступил на службу рядовым в Олонецкий драгунский полк, расквартированный в крепости Святого Петра на Ишимской линии на юге Сибири. В крепости он завершил своё образование в гарнизонной школе, основанной генералами Карлом фон Фрауендорфом и Гансом фон Веймарном. По окончанию школы был зачислен в резервную команду капитана А. Ф. Соймонова .

10 февраля 1758 года произведен в чин капрала, а в 1760 году был отправлен в Железнинскую крепость, станец Изылбашский, где получил «в подчинение 6 человек драгун». С 1 мая 1763 года — подпрапорщик.

В 1764 году получил чин вахмистра. В том же году при содействии командира Сибирского корпуса Иогана фон Шпрингера, Андреев организовал в Омске первый в Азиатской части России любительский театр, где «чинились представления разных трагедий и комедий». В этом театре, под названием «Оперный дом», под его руководством в том же году было устроено первое в Сибири театральное представление.

В 1765 году был откомандирован для описания тракта Олонецкого полка, переведенного из крепости Железинской с Иртышской линии в город Кузнецк и был переведен в Ревельский драгунский полк.

1 января 1766 года был произведён в прапорщики и откомандирован для строительства крепости Ямышевской, а в 1768 году переведён в Троицкий драгунский полк подпоручиком.

1 января 1772 года он был переведён в Петропавловский гарнизон, а 1 февраля 1772 года ему был присвоен чин капитана.

В 1774 году капитан Андреев оказал существенную помощь А. Д. Скалону, командующему войсками на Сибирских линиях, в подготовке «словника» казахских терминов и выражений, ставшего одним из первых в России русско-казахских словарей.

4 апреля 1776 — декабрь 1793 гг. (вновь с конца 1797 по 1824 гг.) он прибыл в Семипалатинскую крепость «для заложения оной вновь по прожекту и строению». До ноября 1797 года вплоть до самой отставки он выполнял обязанности инженера-топографа. Основам «инженерной науки» обучался у генералов Ганса фон Веймарна, Иогана фон Шпрингера и начальника инженерной экспедиции Сибирского корпуса инженер-майора И. Малма.

В «Домовой летописи» Андреев так вспоминает о тех днях: «Генерал-поручик Декалонг 1776 г. отбыл в Санкт-Петербург, оставя повеление своё оставшему по нем генерал-майору Антону Даниловичу Скалону, чтоб откомандировать меня в крепость Семипалатную для заложения оной вновь по прожекту и строения, куда я, получа повеление, в скорости, оставя жену и детей, дабы не растратиться своею экономиею в Железинке, отбыл, и приехал апреля 4-го числа с великим уже трудом. В которой был комендант полковник и кавалер Илья Тимофеевич Титов. Из крепости же Железинской взято было мною туда колодников 40 человек, где был святою неделею во всяких приуготовлениях к строению новой крепости и заведению, к чему и потребно было довольно надобностей, куда и переехал с командою апреля 18-го числа выше старой крепости в 16 верстах, у самых семи чудских палат, о которых по приличеству, в последующем 1785 г. ясно опишу топографически, где только была одна маяшная изба. Команды же всей командированной было Семипалатного батальона солдат 25, башкир с лошадьми 100, служивых тобольских и тюменских татар 50, ссыльных колодников 200 человек; то как сим командам жить было негде, сделали плетни, а для печения хлебов в семи чудских палатах печи, в коих до постройки казарм и жительствовали. Крепость же заложена мною при инженер-капитане Авраме Семеновиче Квашнине мая 18 числа, где я заложил в самый Троицын день и собственный для себя дом.»

15 августа 1777 года Иван Григорьевич участвовал в закладке церкви (Знаменская) в Семипалатинской крепости.

Церковная летопись главными ревнителями построения храма называет следующих четырёх лиц: генерала Огарёва, полковника Гейцига, капитана Андреева и священника Седачёва. Строилась церковь по «…сочинённому от коменданта крепости Омской Андрея Клавера прожекту…». Архитектором при построении церкви был ямщик г. Тобольска Иван Черепанов, находившийся под руководством коменданта крепости Ильи Титова и капитана Ивана Андреева. Церковь была построена «на доброхотные пожертвования посторонних, воинских команд и казаков, в окрестностях тогда состоящих», стоимость её оценивалась в 23 тысяч рублей серебром. На колокольне собора помещалось 10 колоколов. Один из них, весом в 62 пуда (992 кг), в 1790 году через тобольского купца Русакова приобрёл капитан Андреев, заплатив за него 775 рублей. А в 1778 году в крепости были уже построены полумаяк, казённая пильная и мучная мельница.

В 1781 году И. Г. Андреевым были описаны солёные озёра в северной части казахских кочевий, составлен план Коряковского форпоста.

2 января 1782 года Андреев был отправлен по «секретной экспедиции» посланником с письмами киргиз-кайсацкой Средней орды ко владельцу найманских родов Абулфеис-султану. По просьбе султана Абулфеиса он совершил экспедицию в его кочевья в Восточном Казахстане, где записывал в аулах найманов предания о происхождении кочевых родов и аристократических династий Среднего жуза.

10 октября 1783 года он участвовал в открытии «Семипалатной крепости по высочайшему учреждению Колыванской губернии городом, торжественно с пушечною пальбою и со всеми обрядами, введением судей в присутственные места комендантом, полковником и кавалером Титовым». К этому торжеству Андреевым был сделан «щит, вензель с короною и надписью, многие пирамиды с висящими гирляндами, и освящен был город многими и разными огнями и фейерверком, и был великолепный стол и бал.»

В 1784 году Андреев, получив указания командира Сибирского корпуса Н. Г. Огарёва подготовить материал для «Истории о киргиз-кайсаках», с большим энтузиазмом принялся выполнять высочайшее поручение: отправился в двухмесячную поездку по пограничным крепостям для сбора материалов.

В 1785 году он изучал архивы сибирских городов — Тюмени, Тобольска, Семипалатинска, Петропавловска и Омска. Одновременно продолжал сбор полевых этнографических материалов о казахах Среднего жуза в прииртышских степях. В том же году подготовил начальный вариант своего капитального исследования — «Описание Средней орды киргиз-кайсаков», первого в науке специального труда, посвященному казахскому народу. Андреев представил рукопись своему начальнику, генералу Огарёву. Последний, «не сведущий никакого учения и понятия», не оценив значимость труда, приказал автору значительно сократить его объем и оставить «единственно краткие виды». Андреев был вынужден подчиниться и выполнить приказ своего командира.

В 1787 году Андреев написал очерк историко-краеведческого характера по истории Семипалатинской церкви и истории города Семипалатинска, назвав его «Письма одного гражданина к верному своему другу». Своё повествование он начал с похода Ермака, затем описал строительство крепостей Иртышской линии, подобной Семипалатинской, со знанием дела рассказывал о торговле с киргиз-кайсаками.

В 1789 году Андреев «по великой их доверенности и знакомству» получил предложение от авторитетнейших султанов и старшин Среднего жуза сопровождать их почётного посланника в Петербург, но «несмотря на все усильные их просьбы», командир Сибирских линий генерал-поручик Г. Штрандман не отпустил его, отправив вместе с казахами своего родственника.

14 апреля 1790 года им было начато строительство каменной гауптвахты . В том же году И. Г. Андреев закончил работу над рукописью «Описание Средней орды киргиз-кайсаков».

20 сентября 1791 года он был произведён в плац-майоры (штаб-офицер при коменданте). В том же году капитан Андреев, пользовавшийся большим доверием у казахов, выполнял функции посредника по возмещению материальных убытков торговым казанским татарам. Правитель найманов хан Канкожа настойчиво убеждал генерала Штрандману, чтобы «при сей доплате был бы только капитан Андреев, которого и прошу Вашего превосходительства прислать».

В декабре 1793 года Андреев был переведён в Омскую крепость, где в 1795 году, после изучения состояние земледелия в окрестностях крепости, он написал философско-исторический очерк «Домашнее размышление о хлебопашестве». А в 1795—1796 гг. его труд «Описание Средней орды киргиз-кайсаков» в окончательной редакции был частично опубликован на страницах Петербургского журнала «Новые ежемесячные сочинения».

В конце 1796 года Андреев окончательно поселился в Семипалатинске и 4 ноября 1797 года он был уволен в отставку с должности инженера-топографа Семипалатинской крепости в звании майора.

Умер Иван Григорьевич Андреев в Семипалатинске 29 апреля 1824 года и был погребён на старом крепостном кладбище (сейчас на месте этого кладбища стадион).

Память

Вся военная служба Андреева целиком прошла на Сибирских пограничных линиях: в Ишимской (1757—1760), Омской (1763—1766, 1794—1796), Ямышевской (1766—1770), Железинской (1760—1763, 1770—1776), Семипалатинской (1776—1793, 1796—1824), где он «великое нес беспокойство». В формулярном списке Андреева отмечено, что за время службы он ни разу «в штрафах и домовых отпусках не бывал».

На протяжении своей многолетней офицерской службы в качестве военного инженера-топографа И. Г. Андреев строил мосты, крепости, церкви и различные жилые объекты на сибирских линиях; снимал карты и планы трактов, редутов, форпостов и многих других военных укреплений в северном и восточном регионах Казахстана. Он заново отстроил такие крепости Иртышской линии, как Семипалатинская, Усть-Каменогорская, Ямышевская и Бухтарминская .

Уже в молодом возрасте Андреев стал проявлять большой интерес к научным исследованиям и стремился посвящать им все свободное время. По долгу службы он часто бывал в казахских кочевьях, хорошо изучил образ жизни, домашний быт и культуру казахского народа, свободно владел казахским языком. По своей увлеченности этнографическими исследованиями, гуманности и доброжелательному отношению к казахам И. Г. Андреев резко выделялся из окружавшей его офицерской среды. Тогда как многие его сослуживцы предпочитали проводить время за карточной игрой и в пьяных застольях, занимались подлогами и обманом местного населения, он добросовестно выполнял свои служебные обязанности, а имевшийся досуг стремился посвящать занятиям наукой и общению с казахским населением.

Иван Григорьевич Андреев, выявив и систематизировав большой круг источников, существено расширил границы изучения истории Казахстана во времени. Труды Андреева представляют исключительный интерес для изучения политической, этнической и социально-политической истории казахов Среднего жуза во второй половине XVIII в., а также исторической географии региона. И хотя ему, как и другим краеведам XVIII — первой половины XIX веков, был свойствен хронологически описательный характер повествования, без серьёзного анализа каких-либо исторических событий, тем не менее, его работы содержат ценные сведения по культуре, образу жизни, религиозным представлениям и обычаям населения Киргизской степи.

Этот был русский интеллигент, который большую часть своего нелегкого жизненного пути посвятил государственной службе на благо отечества, бескорыстно служивший науке, заботившийся о просвещении полюбившегося ему казахского народа, способствовавший развитию края, ставшего его второй родиной.

Публикации

• Описание Средней орды киргиз-кайсаков, с касающимися до сего народа, також и прилегающей к российской границе по части Колыванской и Тобольской губерний крепостей дополнениями // Новые ежемесячные сочинения. — СПб., 1795—1796, ч. CXV-CXVIII;
• Описание киргиз-кайсаков [рукопись] // АРГО. Разр. 61. Оп. 1. Д. 14.;
• Домовая летопись Андреева, по роду их писанная капитаном Иваном Андреевым в 1789 г. Начата в Семипалатинске // Андреев И. Г. Описание Средней орды киргиз-кайсаков. — Алматы, 1998. — С. 119—229.

Источники

• Послужной список Андреева И. Г. // РГВИА. Ф. 489. Оп. 1. Д. 6197. Л. 141 об.-142;
• Сибирский дворянин прошлого столетия («Домовая летопись Андреева») // Сибирский Вестник. — 1867. — № 8;
• Потанин Г. Н. О рукописи капитана Андреева о Средней Киргизской орде, писанной в 1785 году // Географические известия. — 1875. — Т. IX. — Вып. 2. — С. 109—112;
• Ерофеева И. В. Из истории изучения казахского народа в России в XVIII в. (Труды И. Г. Андреева) // Вопросы социально-экономической истории дореволюционного Казахстана. — Алма-Ата, 1978;
• Вибе. Омский историко-краеведческий словарь. — С. 9-10;
• Юрасова М. К. «Домовая летопись» инженерного капитана Ивана Андреева // Известия Омского государственного историко-краеведческого музея. Омск, 1997. № 5;
• Ерофеева И. От составителя // И. Г. Андреев. Описание Средней орды киргиз-кайсаков. — Алматы, 1998. — С. 5-22.
• Масанов Э. А. Очерк истории этнографического изучения казахского народа в СССР. С. 78 — 82;
• Алексеенко Н. В. Хранители памяти. Алма-Ата, 1988. С. 14 — 29

Ссылки

• [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/M.Asien/XVIII/1780-1800/Andreev/text1.htm И. Г. АНДРЕЕВ ОПИСАНИЕ СРЕДНЕЙ ОРДЫ КИРГИЗ-КАЙСАКОВ]
• [imena.pushkinlibrary.kz/histandreev.htm Иван Григорьевич Андреев (1743—1801 гг.) краевед, этнограф]
• [www.omskmap.ru/point/omsk/person/32 Андреев И. Г. — организатор первого театра в Омске]
• [cornholio.narod.ru/history4/part2chapter3par3.html Влияние «века просвещения» на идеалы, ценностные ориентиры, культуру быта и потребности сибиряков]

Отрывок, характеризующий Андреев, Иван Григорьевич

– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.