Андреев, Николай Агапиевич

Николай Агапиевич Андреев
Род деятельности:	медик, педагог
Дата рождения:	1830(1830)
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	15 февраля 1883(1883-02-15)

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Николай Агапиевич Андреев (1830 — 15 февраля 1883) — ординарный профессор Варшавского университета, доктор медицины.

Биография

Среднее образование получил в вологодской гимназии (окончил в 1854 году с золотой медалью), а высшее — в медико-хирургической академии, в которой окончил курс в 1858 году лекарем с отличием и золотою медалью.

Поступив на службу в военное ведомство, Андреев в 1859 году был прикомандирован ко второму военно-сухопутному госпиталю; по получении, 24-го декабря 1862 года, степени доктора медицины за диссертацию "О кровяном шарике в гистологическом отношении" (вышла отдельно и была напечатана в №№ 3—7 "Медицинского Вестника" за 1862 г.), назначен старшим доктором 7-й конно-артиллерийской бригады, а в 1864 г. переведен на ту же должность и Волынский уланский полк.

Получив ученую командировку за границу для приготовления к профессорскому званию, Андреев, между прочим, слушал лекции Вирхова и занимался в Боннском институте. По возвращении из-за границы, в 1865 г., он был назначен старшим ординатором Уяздовского военного госпиталя в Варшаве, через год сделан помощником главного врача, а в 1867 году — членом медицинского совета Царства Польского.

Вскоре после основания Варшавского университета, Андреев, успевший зарекомендовать себя целым рядом ценных медицинских работ, 30-го ноября 1869 года был назначен экстраординарным профессором по кафедре частной патологии и терапии, 8-го января 1870 г. прочитал первую лекцию ("Об основах современной патологии и терапии"), а 31-го октября того же года утвержден ординарным профессором по кафедре терапевтической госпитальной клиники; впоследствии, с 1875 года, Андреев снова вернулся к преподаванию специальной патологии и терапии.

Труды

Как в своей диссертации, так в других работах, Андреев впервые высказал много новых мыслей, подтвердившихся позднейшими наблюдениями таких ученых, как Вирхов и Нимейер. Так, в диссертации Андреев указал на возможность прижизненных морфологических изменений красных кровяных телец в сосудах, и в 1865 г. Вирхов в своих лекциях ("Взгляд Вирхова на собственное клеточковое учение" в "Медицин. Вестн.", 1865 г. № 16) признал эту возможность.

В двух статьях, появившихся в свет в 1862 г. ("Клинико-патологические наблюдения над развитием бугорчатки легких" (в "Военно-Мед. Журн.", октябрь) и "О вторичных бугорчатых новообразованиях", (в "Медиц. Вестн", № 51), Андреев впервые с клинической стороны показал, что большая часть случаев легочной чахотки развивается из хронического катара дыхательных трубок и катарального воспаления легких и что так называемые туберкулы, как новообразования, развиваются извнутри кровеносных и лимфатических сосудов, в стенках последних и при участии морфологических элементов их. Эти взгляды были повторены проф. Нимейером в 1867 году, о чем и заявил Андреев в статье: "По поводу появления нового взгляда проф. Нимейера на бугорчатку" ("Мед. Вестн." 1868 г., № 1—3).

Ценные для науки наблюдения были сообщены Андреевым в статье, появившейся в № 22 "Медиц. Вестн." 1865 г. — "Две формы первичного мозговика в печени". Любопытен взгляд Андреева на патолого-физиологическую сущность лихорадочного состояния и на клиническое значение его для распознавания, предсказания и лечения, высказанный в статье: "Практическое значение лихорадочно-возвышенной температуры тела" ("Мед. Вестн." 1868 г. № 52). Из других статей Андреева необходимо отметить его "Заметку" для истории русской медицинской литературы", в которой приведены те места его диссертации и статьи "К учению о тканях" ("Воен.-Мед. журн." 1865 г., май — июнь), где прямо говорится о развитии гноя из белых и красных шариков крови, что с 1868 года, после отчетливых наблюдений Конгейма для белых шариков — признано всеми.

Нельзя также не упомянуть о ряде статей, пои заглавием: "Ангионеврозы, как особый класс болезней", помещенных в "Журнале для гистологии, фармакологии и клинич. медицины" за 1872 г. (февраль, апрель, май, июль и август), равно как и о нескольких работах Андреева относительно происхождения и лечения колтуна. Последний вопрос, видимо, сильно интересовал даровитого ученого и он посвятил ему следующие статьи: 1 ) "Секреторно-трофический невроз волосовых сосочков кожи с последовательным склеиванием волос" (колтун), помещено в "Протоколах заседаний IV-го съезда русских естествоиспытателей и врачей в Казани", в 1873 г.; 2) "О связи волос с кожею и организмом" ("Варш. Унив. Изв." 1874 г., № 2); 3) "Эндемический сосудисто-трофический невроз с нарушением перспирационной функции кожи при участии волосовых аппаратов" (колтун) — ibidem 1875 г., №№ 2, 3, 4 и 5; 4) "Колтун с точки зрения гистологической и опытной" — ibid. 1875, № 5; 5) "Идиопатический и симптоматический секреторно-потовой невроз волосовых аппаратов кожи", Варшава, 161 стр., 1875 г., и друг.

Литература

• Андреев, Николай Агапиевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Андреев, Николай Агапиевич

– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.