Андреев, Николай Николаевич (мореплаватель)

Николай Николаевич Андреев
Дата рождения	26 августа 1824(1824-08-26)
Дата смерти	2 июля 1888(1888-07-02) (63 года)
Место смерти	Санкт-Петербург
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Звание	вице-адмирал
Сражения/войны	Оборона Севастополя
Награды и премии

Николай Николаевич Андреев (26 августа 1824 — 2 июля 1888, Санкт-Петербург) — вице-адмирал, участник Крымской войны и обороны Севастополя.

Биография

Из дворян Екатеринославской губернии.

• в 1846 г. после окончании курса в Морском Кадетском Корпусе был направлен в чине лейтенанта на Черноморский флот. До 1853 года плавал на разных судах этого флота.
• в 1853 г. во время Крымской войны в рядах славных защитников Севастополя Андреев пробыл 11 месяцев на бастионах и полгода комендантом укрепления (Севастопольский Михайловский равелин или Михайловская батарея), оборонявшего северную сторону города. За это время он получил чин капитан-лейтенанта и два ордена.
• в 1856 году — командир парохода «Андия».
• в 1857 году Андреев привел в Черное море винтовую шхуну «Пицунда» (1857—1893), построенную под его наблюдением в Англии, и плавал на ней у Кавказских берегов.
• в 1858—1860 гг., командуя корветом «Рында», совершил кругосветное плавание из Кронштадта на Дальний Восток и обратно.
• с 1860 г. — капитан 2-го ранга.
• в 1860—1862 гг. плавал два года в Средиземном море, командуя фрегатом «Олег».

«В течение службы фрегат „Олег“ ходил в дальние походы. Побывал с визитами в портах Франции, Греции и Турции. Выдерживал штормы в зимней Атлантике. О прочности и мореходных качествах фрегата хорошо отзывался его командир — капитан 2 ранга Андреев. В донесении из Тулона он отмечал „… исправное действие машины … и прочное скрепление корпуса фрегата, которое нигде не сдало после шестидневной качки в Бискайской бухте … 10 и 11 узлов он шёл легко, не требуя форсирования парусами…“»

• с 1864 г. — капитан 1-го ранга.
• в 1865 г. — назначен командиром линейного корабля «Цесаревич».
• в 1871—1881 гг. в эпоху возрождения Черноморского флота и усиленной деятельности по случаю новой войны с Турциею, Андреев занимал должность капитана над портом в Николаеве.
• с 1872 года — контр-адмирал.
• с 1886 начальник Главного управления кораблестроения и снабжений, а также председатель комитета Добровольного флота, был врио начальника Главного морского штаба и управляющего Морским министерством. Вице-адмирал с 1886 года.

Служба Андреева как на флоте, так и в администрации доставила ему в среде сослуживцев глубокое уважение и репутацию хорошего моряка и безусловно честного человека, строго относившегося к служебному долгу и ревностно заботившегося о пользах флота и интересах казны. Изучив до тонкости, во время 15-летнего командования судами, все потребности морской службы, он, потом, занимая важные хозяйственные должности, умел отличать действительные надобности от прихотей, и, ограничивая последние, никогда не отказывал в первых.

Умер 2 июля 1888 года. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Санкт-Петербурге (средняя часть, 4 дор., уч. 40) рядом с братом, Евгением Андреевым.

Награды

Российской Империи:

• Орден Святого Владимира 4 степени с бантом (1854)
• Орден Святого Станислава 2 степени с Императорской короной и мечами (1856)
• Орден Святой Анны 2 степени (1867)
• Орден Святого Александра Невского (1887)
• Медаль «За защиту Севастополя»
• Медаль «В память войны 1853—1856»

Иностранных государств:

• Греческий Орден Спасителя офицерский крест (1862)
• Греческий Орден Спасителя командорский крест (1864)

Литература

• П. Коргуев. Андреев, Николай Николаевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Формулярный список в архиве Морского Министерства. — «Кронштадтский Вестник», 1888 года, № 82 и 92.
• Морской список за 1866 год.

Ссылки

• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/3516/Андреев Словари и энциклопедии на Академике. Андреев Николай Николаевич]
• [www.funeralassociation.ru/ru/cemetery/novodeviche/historical/ Исторические захоронения на Новодевичьем кладбище]

Отрывок, характеризующий Андреев, Николай Николаевич (мореплаватель)

В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.