Андреев, Николай Трофимович

Николай Трофимович Андреев
Дата рождения	21 ноября 1905(1905-11-21)
Место рождения	село Александровка, Москва
Дата смерти	27 сентября 1974(1974-09-27) (68 лет)
Место смерти	Фрунзе
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1927 — 1958 (с перерывом)
Звание
Командовал	1028-й стрелковый полк 260-й Краснознамённой Ковельской стрелковой дивизии 47-й армии 1-го Белорусского фронта
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Николай Трофимович Андреев (1905—1974) — советский военный деятель, полковник Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1945).

Биография

Николай Андреев родился 21 ноября 1905 года в Москве в семье извозчика. После Октябрьской революции он стал работать посыльным, затем подмастерьем в кузнице. Через некоторое время Андреев стал работать в типографии «Свобода», потом в 15-й типографии Моссовета. В 1927 году он пошёл служить в Красную Армию, служил во 2-м стрелковом полку 1-й Московской Пролетарской дивизии, где окончил полковую школу, и дослужился до помощника командира взвода и старшины курсов. В 1929 году Андреев уволился в запас, после чего вновь стал работать в типографии. К концу работы в типографиях имел высший, седьмой разряд.

В Красную Армию Андреев был вновь призван из запаса в 1935 году, службу начал проходить в Забайкальском округе, вначале был командиром стрелкового взвода 279-го стрелкового полка 93-й стрелковой дивизии, впоследствии стал командиром стрелковой роты, а с 1938 года — военным комиссаром Тайшетского района Иркутской области.

После начала Великой Отечественной войны Андреев пытался попасть на фронт, но лишь в январе 1942 года он был направлен на офицерские курсы. По завершении учёбы, Андреев прибыл в Москву, где был назначен на должность командира батальона 967-го стрелкового полка 273-й стрелковой дивизии, после чего в её составе убыл на Сталинградский фронт. Первый бой с участием Андреева произошёл в июле 1942 года, во время этого боя он был ранен в ногу, после чего месяц лечился в госпитале. После выписки из госпиталя он был назначен на должность командира батальона 1026-го стрелкового полка 260-й стрелковой дивизии. Андреев принимал непосредственное участие в операции «Кольцо», за что получил первый орден Красного Знамени.

Весной-летом 1943 года дивизия, в состав которой входил и Андреев, была отведена в Тулу на переформирование. После его завершения Андреев принимал участие в освобождении Орла, Брянска и ряда других городов. Осенью 1943 года Андреев стал командиром 1028-го стрелкового полка.

Об истории совершения Андреевым и его подразделением подвига рассказывалось в очерке военного корреспондента Льва Исаевича Славина «Варшавское шоссе», который был опубликован в газете «Известия». В августе 1944 года советские войска, в том числе и полк Андреева, вышел к берегу Вислы. Немецко-фашистские войска пошли в контратаку, в результате чего войска 1-го Белорусского фронта, которому было поставлено в задачу освобождение Варшавы, перешли к обороне и остановили наступление. Лишь 14 января 1945 года была начата Варшавско-Познанская операция. 16 января полк Андреева параллельно с отступающим врагом переправился на другой берег. Немцы приступили к строительству береговых укреплений с тем, чтобы помешать намеченному на следующий день форсированию реки советскими частями. Полк Андреева же незаметно ушёл вперед и окопался. Когда немцы заметили это, им пришлось сдаться в плен. Вскоре немецкие войска атаковали полк, но подоспевшие советские части отбили атаку, Андреев вместе со своим полком освобождал ряд других польских населённых пунктов, дорог, высот, конечным итогом чего явилось освобождение Варшавы.

В феврале 1945 года Андреев принимал участие в захвате крупного химического предприятия, на котором работали угнанные на принудительные работы граждане разных государств, в том числе и СССР.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 апреля 1945 года полковник Николай Трофимович Андреев был удостоен высокого звания Героя Советского Союза. Впоследствии Андреев принимал участие в Берлинской операции и его полк одним из первых встретился с американскими войсками на реке Эльба 26 апреля 1945 года.

После войны Андреев продолжил службу в рядах Советской Армии. В 1953—1958 годах он занимал пост военного комиссара Киргизской ССР. В 1958 году Андреев вышел в отставку, 27 сентября 1974 года он скончался, и был похоронен в столице Киргизской ССР Фрунзе (ныне — Бишкек).

Литература

• Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.

Ссылки

• [patriot.irkutsk.ru/memory/heroes/andreev_nt.html Андреев Николай Трофимович]

Отрывок, характеризующий Андреев, Николай Трофимович

– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.