Андрейчук, Кесарь Емельянович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Кесарь Андрейчук
Ке́сар Омеля́нович Андрійчу́к
Имя при рождении:

Кесарь Емельянович Андрейчук

Псевдонимы:

К. Бубела, Видящий

Дата рождения:

9 (22) марта 1907(1907-03-22)

Место рождения:

Латанцы (ныне в сост. с. Тростянец), Брацлавский уезд, Российская империя

Дата смерти:

7 августа 1958(1958-08-07) (51 год)

Место смерти:

Тывров, УССР, СССР

Гражданство:

СССР СССР

Род деятельности:

поэт

Годы творчества:

1927—1937

Язык произведений:

украинский

Дебют:

1927

Кесарь Емельянович Андрейчук (9 (22) марта 1907 — 7 августа 1958) — советский украинский поэт. Псевдонимы: К. Бубела, Видящий. Жертва сталинских репрессий.





Биография

Начало пути

Будущий поэт родился в многодетной семье крестьянина-бедняка. В 1923 году, окончив лишь трудовую школу в родном селе, поступил в Вороновицкое техническое училище, где за год освоил ремесло столяра. В Вороновице начал заниматься общественной работой: был секретарём комбеда, заведующим избы-читальни, селькором винницкой окружной газеты «Красный край».

В 1924 году с путёвкой комбеда отправился в Винницу, где был слушателем трёхлетних педагогических курсов имени Ивана Франко. Там познакомился и подружился с поэтом-баснописцем Никитой Годованцем.

В 1927 году поступил на литературный факультет Одесского института народного образования. Учась в Одессе, посещал общегородское литературное объединение, где начинали творческий путь Степан Олейник, Савва Голованивский, Степан Крыжановский, Олег Килимник, Владимир Иванович и другие украинские писатели.

В 1931 году, окончив институт, Андрейчук устроился на работу в Тывровскую школу. Здесь он сразу организовал для учащихся литературный кружок, впоследствии устроил для крестьян большой вечер с чтением произведений — как собственных (из первого сборника «На переломе»)[1], так и школьников-дебютантов.

Поэт много писал, печатался в центральной прессе, в 1932 году подал в издательство рукопись второго сборника, а ещё через два года — третьей.

В 1935 году Андрейчука приняли в Национальный союз писателей Украины, а обком комсомола отозвал его из Тыврова в Винницу и назначил заведующим отделом литературы и искусства газеты «Молодой большевик». Ещё через два года Винницкий обком КП(б)У направил Андрейчука на новую работу — заведовать отделом в краеведческом музее.

Преследование

8 сентября 1937 года Андрейчук был арестован органами НКВД Винницкой области. Первый допрос проведён только 17 ноября. За неделю после первого допроса было готово обвинительное заключение. Вся вина поэта, если верить написанному, заключалась в том, что он организовал в школе литературный кружок, на котором воспитывал школьную молодёжь «в антисоветском шовинистическом духе». Вторым пунктом обвинения была организация литературного вечера — на нём поэт читал стихи из книги «На переломе», которая, оказывается, была «идеологически вредной». Третий пункт: обвиняемый якобы выражал своё недовольство политикой партии на селе. Постановлением тройки УНКВД по Винницкой области Андрейчука осудили на 10 лет лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях[2].

Не видя за собой никакого преступления, Андрейчук начал тяжёлую и безрезультатную борьбу за реабилитацию. В 1939 году ему удалось добиться дополнительного изучения материалов дела и допроса дополнительных свидетелей, но последствий это не дало. Второй раз материалы дела по его жалобе изучались в 1946 году, но помощник прокурора Винницкой области по спецделам Степанида Пожарук подписывает резолюцию: «Оставить без удовлетворения».

Только 8 сентября 1947 года, по отбытии срока наказания, Андрейчук был освобождён из-под стражи без каких-либо объяснений и извинений. Но с предписанием: поселиться в селе Малопищанка, Мариинский район, Кемеровская область.

С декабря 1947 года по апрель 1951 года Андрейчук преподавал в местной школе русский язык и литературу. Продолжать творческую работу оказалось делом бесперспективным, поскольку о печатании его стихов не могло быть и речи.

Возвращение на родину

Только в 1956 году, после многочисленных жалоб, органами прокуратуры было назначено новое расследование дела Андрейчука, в процессе которого установлено, что все без исключения обвинения 1937 года были вымышленные и ничем не подтверждёнными. По протесту прокурора Винницкий областной суд 15 марта 1956 года отменил постановление Особого совещания при НКВД от 26 ноября 1937 года и закрыл дело.

После гражданской реабилитации Андрейчука восстановили в рядах членов Союза писателей Украины, куда его приняли кандидатом ещё в 1934 году. Последние годы жизни провеёл на родине: работал педагогом Тивровской средней школы, изредка печатаясь в периодике.

Собираясь весной 1958 года в Дом творчества СПУ в Ирпене, Андрейчук при медицинском осмотре узнал, что серьёзно болен. Организм, ослабленный лагерями и суровым забайкальским климатом, с болезнью не справился — через несколько месяцев (7 августа 1958 года) поэт умер.

Одну из улиц села Тростянец назвали именем Кесаря Андрейчука.

Творчество

Литературную деятельность Андрейчук начал в январе 1927 года, когда в «Красной степи» (Одесса) впервые было напечатано его стихотворение — «21-е января», посвящённое памяти Ленина. Потом стихи, новеллы, рецензии регулярно появлялись на страницах одесских изданий «Черноморская коммуна», «Молодая гвардия», «Блески», «Металлические дни», а также «Заря» (Днепропетровск), «Литературное приложение» (Житомир).

В 1927 году стал членом Всеукраинского союза пролетарских писателей. В 1931 году в харьковском издательстве «ЛіМ» («Литература и искусство» (укр. Література і мистецтво)) отпечатан первый сборник стихов Андрейчука «На рубеже». Называя так сборник, поэт имел в виду перелом старого «капиталистического» уклада жизни с его «буржуазной» культурой и строительство на руинах нового — коммунистического — будущего. И эстетический пафос книги, и типичный для эпохи круг тем полностью укладывались в такое истолкование.

Искренний пафос строительства нового мира и отрицание старого, юный романтический порыв в неизведанное, экспрессивная импрессионистическая поэтика, утвердила себя в литературе в начале 1920-х, и даже попытки примирить «реакционный» лирический пейзаж с урбанистическими производственными ритмами — всё это было в стихах Андрийчука.

Но одновременно с этим в стихах поэта — обязательная дань гражданским темам: вселенская тоска после смерти Ленина, воспевание мощи красного военного флота и тому подобное.

В 1935 году Андрейчук стал членом вновь созданного Союза писателей Украины. Поэт подготовил к печати второй и третий сборники, но из-за ареста Андрейчука они не увидели свет.

После реабилитации Андрейчука восстановили в Союзе писателей, он вернулся к творческой работе, пытался наверстать упущенное. В 1958 году наконец вышла его вторая поэтическая книга, названная «Подольская сторона». Однако, из-за ранней смерти поэта итогом его творчества так и остались две книжки и ещё ряд публикаций, распылённых в периодике и до сих пор не собранных в книгу.

Изданные сборники

  • На зламі: Поезії (Харьков, 1931).
  • Вибране (Киев, 1957).
  • Подільська сторона (Киев, 1958).
  • Ловись, рибко: Збірка сатиричних творів (Киев, 1963).

Напишите отзыв о статье "Андрейчук, Кесарь Емельянович"

Примечания

  1. [www.ukrlib.com.ua/bio/printout.php?id=4 Биография] на сайте ukrlib.com.ua
  2. Олена Акульшина [www.ukrlit.vn.ua/partner/akulshina/dpr3a.html Кесар Андрійчук]

Литература

  • Хоменко Б. В. Андрійчук Кесар Омелянович // Українська літературна енциклопедія. — Т. 1. — К., 1988. — С. 65.
  • Мусієнко О. Г. Андрійчук Кесар Омелянович // Енциклопедія сучасної України / Нац. акад. наук України, Наук. т-во ім. Шевченка, Координац. бюро енциклопедії сучасної України НАН України. — Ред. І. М. Дзюба. — К.: [б. в.], 2001. — Т. 1: А. — 825 с. — 10000 прим. — ISBN 966-02-2075-8. — С. 497.
  • Пам’ять на довгі роки: З нагоди 60-річчя з дня народження К. Андрійчука // Літературна Україна. — 1967. — 25 квітня.
  • Барабан Л. Слово залишилося в дорозі // Літературна Україна. — 1968. — 27 серпня.
  • З порога смерті…: Письменники України — жертви сталінських репресій. Кесар Андрійчук // Літературна Україна. — 1991. — 9 травня.
  • Письменники Радянської України: Біобібліографічний довідник / Упорядники Олег Килимник, Олександр Петровський. — К.: Радянський письменник, 1970. — С. 10.
  • [www.umoloda.kiev.ua/regions/66/164/0/8075/ Віктор Мельник. Серед найперших будівельників БАМу був «ворог народу» поет Кесар Андрійчук // Україна молода]
  • Андрійчук К. Лист до Ворошилова // Камертон-ікс. — 1993. — 30 липня. — С. 4.
  • Він став жертвою репресій // Прибузькі новини (Немирів). — 1991. — 18 червня.
  • Лазаренко В. Трагічна постать // Камертон-ікс. — 1993. — 30 липня. — С. 4.
  • Огородник В. Пам’ять серця // Камертон-ікс. — 1993. — 20 серпня. — С. 6.
  • Огородник В. Повернення // Маяк (Тиврів). — 1990. — 7 квітня.
  • Хоменко Б. В. Андрійчук Кесар Омелянович // З-над Божої ріки: Літературний біобібліографічний словник Вінниччини. — 2-е видання. — Вінниця, 2001. — С. 8—9.
К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Андрейчук, Кесарь Емельянович

– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.