Борейко, Андрей Викторович

Андрей Викторович Борейко (род. 22 июля 1957, Ленинград) — российский дирижёр.

Биография

Окончил Ленинградское Хоровое училище имени Глинки, затем Ленинградскую консерваторию по классу хорового дирижирования Елизаветы Кудрявцевой (1979). С 1982 г. преподавал на отделении хорового дирижирования, одновременно с 1983 г. учился на отделении оперно-симфонического дирижирования у Александра Дмитриева (окончил в 1988 г.). Лауреат международных конкурсов дирижёров имени Гжегожа Фительберга (Катовице, 1987) и имени Кирилла Кондрашина (Амстердам, 1989).

С 1986 по 1989 год работал дирижёром Симфонического оркестра Ульяновской Филармонии.

В 1989—1991 гг. главный дирижёр Симфонического оркестра Свердловской филармонии.

В 1991—1997 гг. возглавлял Познаньский филармонический оркестр, в 1998—2003 гг. Йенский филармонический оркестр, одновременно в 1998—2001 гг. являлся дирижёром Российского национального оркестра, возглавляемого Михаилом Плетнёвым. В 2001—2006 гг. главный дирижёр Виннипегского симфонического оркестра, одновременно в 2004—2008 гг. возглавлял Гамбургский симфонический оркестр. С 2004 -2009г. музыкальный руководитель Бернского симфонического оркестра.

C 2004 года является первым приглашённым дирижёром (Principal Guest Conductor) Симфонического оркестра Штутгартского радио.

В настоящее время является художественным руководителем и главным дирижером двух симфонических оркестров: Дюссельдорфского симфонического оркестра , с 2008, и Национального оркестра Бельгии, с 2012.

Важная часть репертуара Андрея Борейко — современные композиторы: Альфред Шнитке, Арво Пярт, София Губайдулина, Гия Канчели, Валентин Сильвестров, Александр Раскатов, Леонид Десятников, Тору Такэмицу, Эрнест Блох, Бретт Дин. Среди записей Борейко — Lamentate Пярта, Четвёртая, Пятая, и Шестая симфония Сильвестрова, Четвёртая симфония, Девятая и Пятнадцатая симфонии Шостаковича, «Фауст-Кантата» Шнитке, и др.

Отрывок, характеризующий Борейко, Андрей Викторович

«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»