Андрей Васильевич Большой

Андрей Васильевич<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Смерть князя</td></tr>
Удельный князь Углицкий
1462 — 1492
Предшественник:	великокняжеский домен
Преемник:	ликвидация удела
Удельный Можайский князь
1481 — 1493
Предшественник:	великокняжеский домен
Преемник:	ликвидация удела
Вероисповедание:	Православие
Рождение:	13 августа 1446(1446-08-13) Углич
Смерть:	7 ноября 1493(1493-11-07) (47 лет)
Место погребения:	Архангельский собор Московского Кремля
Род:	Рюриковичи
Отец:	Василий II Тёмный
Мать:	Мария Ярославна
Супруга:	Елена Романовна Мезецкая
Дети:	Иван, Дмитрий, Ульяна, Евдокия

Андрей Васильевич Большой, позднее также Горяй (13 августа 1446 — 7 ноября 1493) — удельный князь углицкий (1462—1492), четвёртый сын великого князя Московского Василия II Васильевича Тёмного и Марии Ярославны Боровской.

«Время его княжения, — по словам угличского краеведа XIX века И. П. Серебренникова, — продолжавшееся около тридцати лет, составляет самый блестящий период в местной истории». Он построил в Угличе первые каменные сооружения — кирпичный дворец (от которого уцелела одна престольная палата), кремлёвский собор Спасо-Преображения (разобран при Петре I) и Покровский монастырь (затоплен в советское время).

Биография

Ранние годы

Горяй родился во время заточения его родителей в Угличе. По смерти отца получил в удел города Углич (ныне Ярославская область), Звенигород (ныне Московская область), Бежецкий верх (ныне Тверская область), Велетов, Кистьма, Рожалов, Устюжна Железопольская (ныне Вологодская область).

До 1472 года был в хороших отношениях со своим старшим братом великим московским князем Иваном III Васильевичем. В 1472 году бездетным умер Дмитровский князь Юрий Васильевич, не упомянув в завещании о своем уделе, и великий князь присвоил себе удел покойного, не дав ничего братьям. Те рассердились, но на этот раз дело кончилось примирением, причем Иван, наделив других, ничего не дал Андрею, который более других добивался раздела. Тогда мать, очень любившая Андрея, дала ему свою куплю Романов городок. Другое столкновение у младших братьев с великим князем произошло из-за права бояр отъезжать — права, которое великий князь признавал лишь в том случае, когда отъезжали к нему. В 1479 году боярин, князь Лыко-Оболенский, недовольный великим князем, отъехал к князю Борису Васильевичу Волоцкому. Когда Борис не хотел выдать отъехавшего боярина, великий князь приказал схватить Оболенского и привезти в Москву. Андрей принял сторону волоцкого князя.

Братья, соединившись, двинулись с войском в Новгородскую область, а оттуда повернули к литовскому рубежу и вошли в сношения с польским королём Казимиром, который, впрочем, не помог им. Они рассчитывали было найти поддержку во Пскове, но обманулись. Желая разделить их интересы, великий князь посылал отдельно к Андрею, предлагая ему Калугу и Алексин, но Андрей не принял этого предложения. Нашествие Ахмата (1480) поспособствовало примирению братьев.

Иван сделался сговорчивее и обещал исполнить все их требования, и Андрей с Борисом явились с войском к великому князю на Угру, где он стоял против татар. Примирение состоялось при посредничестве матери — инокини Марфы, митрополита Геронтия и епископов: Вассиана Ростовского и Филофея Пермского. Великий князь дал Андрею Можайск, то есть значительную часть удела Юрия. Таким образом, к 35 годам углицкий князь стал правителем обширных владений, простиравшихся от верховьев реки Москвы на юге до низовьев реки Мологи на севере.

Опала и смерть

По смерти матери (1484 год) положение Андрея сделалось опасным, так как и по характеру, и по притязаниям он внушал опасения великому князю. В 1488 году Андрей услыхал, что великий князь хочет его схватить. Андрей сам лично сказал об этом слухе Ивану, и тот клялся, что у него и в мыслях не было ничего подобного.

Слух оправдался спустя 3 года. В 1491 году великий князь приказал братьям послать своих воевод на помощь его союзнику — крымскому хану Менгли-Гирею. Андрей почему-то ослушался приказания, не послал. Когда после этого Андрей приехал в Москву, то был позван на обед к великому князю, где был схвачен и посажен в тюрьму (19 сентября 1492 года), где и умер в 1493 году. Дочерей Андрея не тронули, а сыновей, Ивана и Дмитрия, которым было чуть более 10 лет, по приказанию великого князя также посадили в тюрьму в оковах, где они провели большую часть жизни.

Арест Андрея Васильевича производил боярин князь Семён Ряполовский, детей князя арестовал Василий Патрикеев. Углицкий удел был присоединён к великому княжению. Когда митрополит печаловался за Андрея, то великий князь так отвечал:

Жаль мне очень брата; но освободить его я не могу, потому что не раз замышлял он на меня зло; потом каялся, а теперь опять начал зло замышлять и людей моих к себе притягивать. Да это бы ещё ничего; но когда я умру, то он будет искать великого княжения подо внуком моим, и если сам не добудет, то смутит детей моих, и станут они воевать друг с другом, а татары будут Русскую землю губить, жечь и пленять, и дань опять наложат, и кровь христианская опять будет литься, как прежде, и все мои труды останутся напрасны, и вы будете рабами татар.

Андрей Курбский писал в своей «Истории о великом князе Московском», что Иван III в малое время удушил в темнице тяжёлыми веригами своего единоутробного брата Андрея Угличского, человека весьма рассудительного и умного. Оттого он остался в народной памяти под скорбным именем «Горяй».

Семья

Андрей Горяй женился 27 мая 1470 года на Елене, дочери князя Романа Андреевича Мезецкого. Она умерла за десять лет до мужа, 2 апреля 1483 года, оставив по крайней мере четверых детей:

• Иван (ум. в Вологде 19 мая 1523 г.)
• Дмитрий (ум. в Вологде после декабря 1540 г.).
• Ульяна (ум. 15 мая 1537 г.), жена курбского князя Андрея Дмитриевича,
• Евдокия, жена кубенского князя Ивана Семеновича Большого

Источники

• Борисов Н. С. [www.booksite.ru/fulltext/bori/sov/pov/sed/nev/nost/2.htm Повседневная жизнь средневековой Руси накануне конца света]. — М., 2004.
• Андрей Васильевич Большой // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [uglich.ru/publics/?artid=393 Страничка на Информационном портале Угличского муниципального района]
• [www.hrono.info/biograf/andr_vas.html Страничка в проекте «Хронос»]
• [artclassic.edu.ru/catalog.asp?cat_ob_no=&ob_no=16027 Погребения Архангельского собора Московского Кремля \\Российский общеобразовательный портал]

Отрывок, характеризующий Андрей Васильевич Большой

– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.