Везалий, Андреас
Андре́ас Веза́лий (часто Андре́й Веза́лий, нидерл. Andries van Wesel, лат. Andreas Vesalius; 31 декабря 1514, Брюссель, Семнадцать провинций — 15 октября 1564, Закинф, Венецианская республика) — врач и анатом, лейб-медик Карла V, затем Филиппа II. Младший современник Парацельса, основоположник научной анатомии.
Биография
Учился медицине в Белигии (университет в Лёвене) и во Франции (университеты Монпелье и Парижа), работал и преподавал преимущественно в Италии, будучи профессором университетов Падуи, Болоньи и Пизы одновременно. Одним из первых стал изучать человеческий организм с помощью проведения вскрытий.
Изучая труды Галена и его взгляды на строение человеческого тела, Везалий исправил свыше 200 ошибок канонизированного античного автора. Также исправил ошибку Аристотеля о том, что мужчина имеет 32 зуба, а женщина 38. Классифицировал зубы на резцы, клыки и моляры. Трупы ему приходилось тайно добывать на кладбище, так как в то время вскрытие трупа человека было запрещено церковью </sup>[1][2]. В 1543 году в Базеле издаёт свой главный труд «De corpore humani fabrica» («О строении человеческого тела»), в котором обобщил и систематизировал достижения в области анатомии. Текст книги сопровождался 250 рисунками художника Яна Стефана ван Калькара, постоянного иллюстратора книг Везалия. Противники Везалия, придерживавшиеся традиций средневековой схоластической медицины, добились изгнания учёного из Падуи за посягательство на авторитет Галена.
Стал придворным хирургом при испанском короле. Совершил паломничество в Иерусалим. Умер на обратном пути из Иерусалима, будучи выброшенным кораблекрушением на остров Закинф.
Долгое время считалось, что за вскрытие трупов, при котором однажды погиб человек, находившийся в летаргии, Везалий был приговорён к смерти испанской инквизицией, но, благодаря заступничеству испанского короля Филиппа II, смертную казнь заменили вышеупомянутым паломничеством. Современные историки [какие?] считают этот рассказ выдумкой.
Портретную гравюру (см. справа) Везалия, занятого анатомированием руки, исполнил нидерландский художник Ян Стефан ван Калькар (1499 — ок. 1550). Любопытно, что есть ещё один портрет Везалия в Эрмитаже (Петербург) того же художника, но исполнен масляными красками. Портрет приобрели в Париже из собрания Бодуэна в 1781 г. Его приписывали то неизвестному художнику XVI века, то перу Моретто да Брешиа. Последняя атрибуция — работа Джованни да Калькара (итальянизированная фамилия художника, ученика Тициана, долго жившего в Италии и умершего в Неаполе).
Главные труды
- «De corpore humani fabrica» (возможный перевод "de humani corporetis fabrica") (1543).
- Полное собрание сочинений Везалия — изд. Дургавом и Альбином (1725).
Память
- В честь Андреаса Везалия в 1970 г. назван кратер на Луне.
- Изображен на почтовых марках Бельгии 1942 и 1964 года, Венгрии 1989 года и современных марках Чешской республики.
- 7 января 2015 года по каналу "365 дней ТВ" был показа фильм, в котором подробно рассказали о трудах и достижениях Везалия
Напишите отзыв о статье "Везалий, Андреас"
Примечания
- ↑ Н. И. Сонин, М. Р. Сапин. Биология. 8 кл. Человек: Учеб. для общеобразоват. заведений. — М.: «Дрофа», С. 22
- ↑ И. В. Гайворонский. Нормальная анатомия человека (учебник для медицинских ВУЗов), - СПб, СпецЛит, 2001, второе издание, С.29
Литература
- Богоявленский Н.А. К переводу на русский язык анатомического трактата Андрея Везалия // «Клиническая медицина», 1959. - Т. 9.
- Жданов Д.А., Фомичева Т.Д. Андрей Везалий и его живописный портрет в Эрмитаже // «Архив анатомии, гистологии и эмбриологии». - Т. 2, 1964.
- Куприянов В.В. Андрей Везалий в истории анатомии и медицины. - М.: Медицина, 1964. - 136 с.
- Терновский В.Н. Андрей Везалий. - М.: «Наука», 1965. - 256 с.
- История культуры стран Западной Европы в эпоху Возрождения / Под ред. Л.М. Брагиной. — М.: «Высшая школа», 1999.
- Логинов, Святослав. Драгоценнее многих (медицинские хроники). - СПб.: Изд-во Союза писателей Санкт-Петербурга, 2013.
- Сорокина Т.С. Андреас Везалий (1514-1564) и падуанская анатомическая школа (к 500-летию со дня рождения) // Проблемы социальной гигиены, здравоохранения и истории медицины. 2014. № 5. С. 52-56.
- O’Malley, CD. Andreas Vesalius of Brussels, 1514—1564. Berkley: University of California Press, 1964.
Ссылки
|
Везалий, Андреас на Викискладе? |
|---|
Отрывок, характеризующий Везалий, Андреас
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
