Андрей Греческий

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Андрей Греческий и Датский
греч. Ανδρέας της Ελλάδας και της Δανίας
дат. Andreas af Grækenland og Danmark
<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет принца Андрея работы Филипа де Ласло, 1913</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Греческого Королевства в 1863—1936 годах</td></tr>

Принц Греческий и Датский
2.02.1882 — 3.12.1944
(под именем Андрея Греческого и Датского)
 
Рождение: 2 февраля 1882(1882-02-02)
Афины, Греция
Смерть: 3 декабря 1944(1944-12-03) (62 года)
Монте-Карло, Монако
Род: Глюксбурги
Отец: Георг I
Мать: Ольга Константиновна
Супруга: Алиса Баттенберг
Дети: 1. Маргарита (1905—1981)
2. Теодора (1906—1969)
3. Сесилия (1911—1936)
4. София (1914—2001)
5. Филипп (род. 1921)
 
Награды:

Андре́й Гре́ческий и Да́тский (греч. Ανδρέας της Ελλάδας και της Δανίας; дат. Andreas af Grækenland og Danmark; 2 февраля 1882, Афины, Греция — 3 декабря 1944, Монте-Карло, Монако) — четвёртый сын короля Греции Георга I и великой княжны Ольги Константиновны, внук короля Дании Кристиана IX; военный деятель; был женат на принцессе Алисе Баттенберг, от брака с которой родилось четыре дочери и сын Филипп, который в 1947 году женился на будущей королеве Елизавете II.





Биография

Ранняя жизнь, брак и военная карьера

Принц Андрей родился в Афинах 2 февраля 1882 года в семье греческого короля Георга I и королевы Ольги, урожденной великой княжны. Его отец был вторым сыном короля Дании Кристиана IX и ландграфини Луизы Гессен-Кассельской. Георг был призван на греческий престол в 1863 году и приходился родным братом королеве Великобритании Александре, императрице Марии Фёдоровне и королю Дании Фредерику VIII. Мать была членом императорского дома Романовых и дочерью великого князя Константина Николаевича, сына императора Николая I и брата Александра II, и великой княгини Александры Иосифовны, урожденной принцессы Саксен-Альтенбургской[1].

Как и все его братья и сёстры, принц Андрей свободно говорил на английском, греческом, немецком, французском, русском, датском и итальянском языках. В семье принц общался с братьями и сёстрами на греческом, с родителями на английском языке[2][3]. Король Георг и королева Ольга друг с другом говорили на немецком языке. Андрей учился в кадетской школе, затем — в военном колледже в Афинах, а также получал частные уроки военного дела от Панайотиса Данглиса[4]. У принца была близорукость[5], но несмотря на это он начал служить в армии в качестве кавалерийского офицера в мае 1901 года[6]. В 1902 году состоялась коронация короля Эдуарда VII и Александры Датской[en], на которой присутствовал и принц Андрей. Там он познакомился со своей будущей женой принцессой Алисой Баттенберг. Она была дочерью немецкого принца Людвига Александра Баттенберга и Виктории Гессен-Дармштадтской. Через свою мать Алиса приходилась правнучкой королевы Виктории и родной племянницей императрице Александре Фёдоровне и великой княгине Елизавете Фёдоровне. Гражданская церемония состоялась 6 октября 1903 года в Дармштадте[3][7]. На следующий день были проведены две религиозные церемонии: лютеранская и православная. В браке родилось четыре дочери и сын[1].

В 1909 году политическая ситуация в Греции привела к государственному перевороту. Афинское правительство отказалось поддержать критский парламент, который призывал объединить Крит (который был еще номинально частью Османской империи) и Грецию в единое государство. Группа недовольных офицеров сформировала националистическую организацию «Военная лига», что в конечном итоге привело к отставке Андрея из армии и приходу к власти Элефтериоса Венизелоса[8]. Через три года в связи с началом балканских войн Андрей был восстановлен в армии в звании подполковника 3-го кавалерийского полка и руководителем полевого госпиталя[9]. Во время войны его отец был убит. Андрей унаследовал от родителей виллу Монрепо на острове Корфу. К 1914 году принц Андрей имел многочисленные военные награды и должности в прусской и русской армиях, а также датские и итальянские награды[10].

Во время Первой мировой войны он неоднократно посещал Великобритании от имени своего брата короля Константина I. Там он подвергался критике: многие утверждали, что он немецкий агент. Король следовал политике нейтралитета в войне, но правительство Венизелоса поддержало в войне Союзников. К июню 1917 года король отрёкся от греческого престола, передав его своему сыну Александру I. Большинство членов греческой королевской семьи покинули родину и жили, в основном, в Швейцарии[11][12]. В течение следующих трёх лет Александр был королём Греции. В 1920 году он умер от сепсиса после укуса обезьяны. На престол вернулся король Константин. Андрей был восстановлен на военной службе в качестве генерал-майора[13][14]. Семья поселилась на вилле Монрепо. Во время Второй греко-турецкой войны Андрей командовал II армейским корпусом в битве при Сакарье, которая закончилась поражением греческой армии. Он считал высших военных чиновников некомпетентными[15]. 19 сентября 1921 года Андрею был отдан приказ атаковать турецкие позиции. Принц следовал своему плану сражения к большому неодобрению генерала Анастасиоса Папуласа[16][17]. Турки атаковали и войска принца вынуждены были отступать. Папулас сделал принцу выговор. Андрей хотел уйти в отставку, но он его не отпустил. Принцу предоставили отпуск на два месяца и перевели его в Верховный армейский совет. В марте 1922 года он был назначен командиром 5-го армейского корпуса в Эпире и на Ионических островах[18][19].

Изгнание из Греции

Из-за недовольства результатами войны 11 сентября 1922 года вспыхнуло восстание. Состоялся «Процесс шести», завершившийся смертным приговором для шести из девяти обвиняемых. Принцу Андрею, старшему командиру в неудавшейся кампании, были предъявлены обвинения в «неповиновении приказам» и «действиях по собственной инициативе», но он находился на острове Корфу в то время. Он был арестован и перевезён в Афины; был судим тем же судом через несколько дней и признан виновным в том же преступлении, но смягчающим обстоятельством явилось полное отсутствие у него военного опыта, вследствие чего вместо казни его приговорили к пожизненному изгнанию из страны. Вместе с семьёй он бежал на британском крейсере HMS Calypso[en]. Андрей, вместе с женой и детьми, поселились в небольшом доме в Сен-Клу на окраине Парижа, который был дан им взаймы принцессой Марией Бонапарт, которая была женой брата Андрея Георга[20][21].

В 1930 году принц издал книгу Towards Disaster: The Greek Army in Asia Minor in 1921, в которой описал свои действия во время битвы при Сакарье. Находясь в изгнании, супруги отдалились друг друга[22]. У принцессы Алисы случился нервный срыв; она проживала в Швейцарии. Все их дочери вышли замуж за представителей немецких княжеских семей и переехали в Германию, а единственный сын принц Филипп был отправлен в Великобританию на учёбу, где о нём заботились английские родственники матери. Андрей обосновался на юге Франции[23].

На французской Ривьере принц жил в небольшой квартире, в гостиницах или на яхте своей подруги графини Андре де ла Бинь[24][2]. Его брак с Алисой фактически распался, а после восстановления здоровья она вернулась в Грецию. В 1936 году Андрею было позволено вернуться в Грецию. Он приехал в Грецию ненадолго, в мае 1936. В следующем году его третья дочь Сесилия погибла вместе с мужем, детьми и свекровью в авиакатастрофе под Остенде; на похоронах дочери Андрей и Алиса встретились впервые за шесть лет[25].

Последние пять лет жизни Андрей не общался и не видел жену и единственного сына, который служил на английском флоте[26]. Принц умер 3 декабря 1944 года в отеле Метрополь в Монте-Карло, Монако, от сердечной недостаточности и артериального склероза[2]. Сначала он был похоронен в русской православной церкви в Ницце; в 1946 году его останки были захоронены на королевском кладбище в Татой близ Афин[27][28].

Дети

От брака с принцессой Викторией Алисой Елизаветой Юлией Марией Баттенберг (1885—1969) родилось четыре дочери и сын:

Напишите отзыв о статье "Андрей Греческий"

Примечания

  1. 1 2 [thepeerage.com/p10076.htm#i100751 Andrew zu Schleswig-Holstein-Sonderburg-Glücksburg, Prince of Greece and Denmark] (англ.). — Профиль на Thepeerage.com.
  2. 1 2 3 Vickers, 2000, p. 309.
  3. 1 2 Brandreth, 2004, p. 49.
  4. Heald, 1991, p. 18.
  5. Brandreth, 2004, p. 48.
  6. Heald, 1991, pp. 18—19.
  7. Vickers, 2000, p. 52.
  8. Clogg, 1979, pp. 97—99.
  9. Brandreth, 2004, p. 52.
  10. Marquis of Ruvigny, 1914, p. 71.
  11. Brandreth, 2004, p. 55.
  12. Van Der Kiste, 1994, p. 96.
  13. Brandreth, 2004, p. 56.
  14. Heald, 1991, p. 25.
  15. Heald, 1991, p. 26.
  16. Brandreth, 2004, p. 59.
  17. Heald, 1991, p. 27.
  18. Brandreth, 2004, pp. 59—60.
  19. Heald, 1991, pp. 27—28.
  20. Brandreth, 2004, pp. 63.
  21. Vickers, 2000, pp. 176—178.
  22. Brandreth, 2004, p. 64.
  23. Brandreth, 2004, p. 67.
  24. Brandreth, 2004, pp. 69.
  25. Vickers, 2000, p. 273.
  26. Vickers, 2000, pp. 293—295.
  27. Brandreth, 2004, p. 177.
  28. Heald, 1991, p. 76.

Литература

  • Brandreth, Gyles. Philip and Elizabeth: Portrait of a Marriage : [англ.]. — London : Centur, 2004. — P. 48—49, 52, 55—56, 59—60, 63—69, 177. — 448 p. — ISBN 0712661034.</span>
  • Clogg, Richard. A Short History of Modern Greece : [англ.]. — Cambridge : Cambridge University Press, 1979. — P. 97—99. — 256 p. — ISBN 0521224799.</span>
  • Heald, Tim. The Duke: A Portrait of Prince Philip : [англ.]. — London : Hodder and Stoughton, 1991. — P. 18—19, 25—28, 76. — 352 p. — ISBN 0340546077.</span>
  • Marquis of Ruvigny. The Titled Nobility of Europe : [англ.]. — London : Harrison and Sons, 1914. — P. 71. — 1605 p.</span>
  • Van Der Kiste, John. Kings of the Hellenes, The Greek Kings 1863-1974 : [англ.]. — London : Xo, 1994. — P. 96. — 200 p. — ISBN 978-0750921473.</span>
  • Vickers, Hugo. Alice, Princess Andrew of Greece : [англ.]. — London : Hamish Hamilton, 2000. — P. 52, 309, 176—178, 273, 293—295, 309. — 352 p. — ISBN 0241136865.</span>

Ссылки

  • [thepeerage.com/p10076.htm#i100751 Andrew zu Schleswig-Holstein-Sonderburg-Glücksburg, Prince of Greece and Denmark] (англ.). — Профиль на Thepeerage.com.
Предки Андрея Греческого и Датского
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
16. Фридрих Карл Людвиг (1757 — 1816)
герцог Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Бекский
 
 
 
 
 
 
 
8. Фридрих Вильгельм (1785 — 1831)
Герцог Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбургский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
17. Фридерика фон Шлибен (1757 — 1827)
 
 
 
 
 
 
 
4. Кристиан IX (1818 — 1906)
Король Дании
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
18. Карл (1778 — 1819)
ландграф Гессен-Кассельский
 
 
 
 
 
 
 
9. Луиза Каролина Гессен-Кассельская (1789 — 1867)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
19. Луиза Датская (1750 — 1831)
 
 
 
 
 
 
 
2. Георг I (1845 — 1913)
Король Греции
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
20. Фридрих (1773 — 1850)
принц Гессен-Кассельский
 
 
 
 
 
 
 
10. Вильгель (1787 — 1867)
ландграф Гессен-Кассельский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
21. Каролина Нассау-Узингенская (1762 — 1823)
 
 
 
 
 
 
 
5. Луиза Гессен-Кассельская (1817 — 1898)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
22. Фредерик (1753 — 1805)
наследный принц Датский и Норвежский
 
 
 
 
 
 
 
11. Луиза Шарлотта Датская (1789 — 1865)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
23. София Фридерика Мекленбургская (1758 — 1794)
 
 
 
 
 
 
 
1. Андрей, принц Греческий и Датский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
24. Павел I (1754 — 1801)
император Всероссийский, Герцог Шлезвиг-Гольштейн-Готторпский
 
 
 
 
 
 
 
12. Николай I (1796 — 1855)
император Всероссийский, царь Польский, Великий князь Финляндский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
25. Мария Фёдоровна (1759 — 1828)
 
 
 
 
 
 
 
6. Константин Николаевич (1827 — 1892)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
26. Фридрих Вильгельм III (1770 — 1840)
Король Пруссии
 
 
 
 
 
 
 
13. Александра Фёдоровна (1798 — 1860)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
27. Луиза Мекленбург-Стрелицкая (1776 — 1810)
 
 
 
 
 
 
 
3. Ольга Константиновна (1851 — 1926)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
28. Фридрих (1773 — 1850)
герцог Саксен-Гильдбурггаузенский и Саксен-Альтенбургский
 
 
 
 
 
 
 
14. Иосиф (1789 — 1868)
герцог Саксен-Альтенбургский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
29. Шарлотта Мекленбург-Стрелицкая (1769 — 1818)
 
 
 
 
 
 
 
7. Александра Иосифовна (1830 — 1911)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
30. Людвиг Вюртембергский (1756 — 1817)
 
 
 
 
 
 
 
15. Амалия Вюртембергская (1799 — 1848)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
31. Генриетта Нассау-Вейльбургская (1780 — 1857)
 
 
 
 
 
 
</center>

Отрывок, характеризующий Андрей Греческий


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.