Руденский, Андрей Викторович
Поделись знанием:
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
(перенаправлено с «Андрей Руденский»)
| Андрей Руденский | |
| Имя при рождении: |
Андрей Викторович Руденский |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Профессия: | |
| IMDb: | |
Андрей Викторович Руденский (род. 1959) — советский и российский актёр театра и кино.
Биография
Андрей Руденский родился 26 января 1959 года в Свердловске в семье военного. Окончил Свердловский политехникум по специальности «прокатное производство»[1], затем учился в Свердловском архитектурном институте. В 1984 году году окончил Высшее театральное училище имени М. С. Щепкина (курс Виктора Ивановича Коршунова)[2]. C 1993 по 2001 год играл в труппе Московского нового драматического театра[3].
В настоящее время Андрей не занят в театральных постановках[2].
Творчество
Роли в театре
- «Опасные связи» Шодерло де Лакло — Виконт де Вальмон
Фильмография
- 1987 — Жизнь Клима Самгина — Клим Иванович Самгин
- 1989 — Фуфель — Виктор
- 1990 — Морской волк — Хемфри Ван-Вайден
- 1992 — Бесы — Николай Всеволодович Ставрогин
- 1992 — Тихий Дон — Евгений Листницкий (фильм вышел на экраны в 2006 году)
- 1993 — В империи орлов — принц Уэльский
- 1993 — Шейлок — Антонио
- 1994 — Роман «Alla russa» — Марио Фоницетти
- 1997 — Брат нашего бога — польский художник
- 1999 — Остановка по требованию — Сергей Клёнин
- 2000 — Империя под ударом — учитель английский гимназии Пётр Франциевич Студзинский
- 2001 — Клетка — Анатолий Анатольевич Гамалея
- 2001 — Маросейка, 12 — Бартеньев
- 2001 — Остановка по требованию 2 — Сергей Клёнин
- 2002 — Время любить — Сергей
- 2002 — Повелитель луж — доктор Смог
- 2002 — Свободная женщина — доктор Сергей Олещенко
- 2003 — Даша Васильева. Любительница частного сыска — Аллан
- 2003 — Другая жизнь — Игорь
- 2003 — Серебро и чернь — Владислав Ходасевич
- 2004 — Кавалеры Морской звезды — Тимоти Стивенс
- 2004 — Ключи от бездны — Буравников, академик
- 2005 — Есенин — Александр Блок
- 2005 — Золотые парни — Максим Ветров
- 2005 — Турецкий гамбит — Лествицкий
- 2006 — Волкодав из рода Серых Псов — Тилорн
- 2006 — Цена безумия — Павел, муж Ольги
- 2006 — Танго втроём — Юрий Сурков
- 2006 — Тёмный инстинкт — Григорий Зверев
- 2007 — Отчим — Леонид
- 2007 — Повороты судьбы — Андрей Лавров
- 2007 — Тюрьма особого назначения — отец Павел
- 2007 — Сиделка — Юра
- 2008 — Одна семья — Василий Веньяминович Белоусов, психиатр
- 2008 — Деньги для дочери — Юрий Романович Кузнецов
- 2008 — Жизнь налаживается — Полянский
- 2009 — Кромовъ — Стенбок
- 2009 — Фокусник — Алексей Зверев
- 2009 — Весельчаки — Гоша, взрослый «мальчик» со сломанной судьбой, убийца «Розы»
- 2009 — Адмиралъ — Алексеевский, член следственной комиссии
- 2010 — Классные игры — Дмитрий
- 2010 — Дом образцового содержания — Дмитрий Мирский
- 2010 — Прятки — Валерий Владимирович Васильев, бизнесмен
- 2011 — Пилот международных авиалиний — Виталий Петрович
- 2011 — На крючке — «Гладиатор»
- 2011 — Круиз — Валентин Назимов
- 2011 — Лектор — Домаскин, монах
- 2011 — До смерти красива — судья
- 2014 — Аромат шиповника — Томилин
- 2014 — Контуженый — эмиссар
- 2015 — Провокатор — Аркадий Львович
- 2015 — Тонкий лёд — Борис Чуйский, адвокат
Напишите отзыв о статье "Руденский, Андрей Викторович"
Примечания
- ↑ [7days.ru/news/andrey-rudenskiy-otmechaet-55letie.htm Андрей Руденский отмечает 55-летие]. «7 дней» (26 января 2014). Проверено 26 июня 2016.
- ↑ 1 2 [rudenskiyand.narod.ru/bio.htm Биография Андрея Руденского]
- ↑ [kp.ua/culture/12391-akter-andrei-rudenskyi-pervyi-raz-ya-vluibylsia-v-chetvertom-klasse Актер Андрей Руденский: Первый раз я влюбился в четвертом классе]. «Комсомольская правда в Украине» (20 октября 2007). Проверено 27 июня 2016.
Ссылки
- [rudenskiyand.narod.ru/ Неофициальный сайт Андрея Руденского]
- [www.ruskino.ru/art/70 Андрей Руденский на Рускино]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?: |
Отрывок, характеризующий Руденский, Андрей Викторович
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
