Андрей (Шептицкий)

Андрей Шептицкий польск. Andrzej Szeptycki, укр. Андрей Шептицький<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Митрополит Андрей Шептицкий в Риме. 1921 год.</td></tr>
8-й верховный архиепископ Львовский, митрополит Галицкий, предстоятель Украинской грекокатолической Церкви
17 декабря 1900 — 1 ноября 1944
Избрание:	17 декабря 1900 года
Интронизация:	17 января 1901 года
Церковь:	Украинская греко-католическая церковь
Предшественник:	Юлиан Сас-Куиловский
Преемник:	Иосиф Слипый
Епископ Станиславовский
19 июня 1899 — 17 декабря 1900
Церковь:	Украинская греко-католическая церковь
Предшественник:	Юлиан Сас-Куиловский
Преемник:	Григорий Хомишин
Имя при рождении:	граф Роман Мария Александр Шептицкий
Оригинал имени при рождении:	польск. Roman Maria Aleksander, hrabia Szeptycki z Przyłbic, укр. Роман Марія Олександр Шептицький
Рождение:	29 июля 1865(1865-07-29) Прилбичи, Королевство Галиции и Лодомерии, Австро-Венгрия (ныне — в Яворовском районе, Львовская область, Украина)
Смерть:	1 ноября 1944(1944-11-01) (79 лет) Львов
Отец:	граф Ян Канты Шептицкий
Мать:	графиня София Людвика Цецила Констанция Шептицкая (ур. гр. Фредро; 1837—1904)
Принятие монашества:	1888 год

Митрополи́т Андре́й (в миру граф Роман Мария Александр Шепти́цкий, польск. Roman Maria Aleksander Szeptycki, укр. Роман Марія Олександр Шептицький; 29 июля 1865, село Прилбичи, Королевство Галиции и Лодомерии, Австро-Венгрия — 1 ноября 1944, Львов) — предстоятель Украинской грекокатолической церкви в 1900—1944 годах, Митрополит Галицкий, блюститель Киевского митрополичего престола.

Биография

Представитель галицкого графского рода Шептицких. Брат Климентия, Станислава Шептицких. Учился дома и в Кракове. 1 октября 1883 года поступил на службу в австро-венгерскую армию, но по причине слабого здоровья через несколько месяцев оставил службу. Окончил юридический факультет Вроцлавского университета, в 1888 году получил степень доктора права. Во время учёбы ездил в Италию (где был принят Львом XIII), а также в Киев и Москву, где общался с представителями украинского националистического движения.

В 1888 году принял монашество с именем Андрей, вступив в орден Святого Василия (базилиан). С 22 августа 1892 года — священник в Перемышле, затем в Добромиле. Учился в иезуитской семинарии в Кракове, получив степень доктора теологии в 1894 году. С 20 июня 1896 года — игумен монастыря Святого Онуфрия во Львове. В 1899 году был назначен императором Францем Иосифом I епископом Станиславовским. С 17 декабря 1900 года — митрополит Галицкий, архиепископ Львовский и епископ Каменец-Подольский (интронизация — 17 января 1901 года).

Занимался политикой, был депутатом Галицийского Сейма, австрийской Палаты Господ.

Осенью 1908 года митрополит Андрей нелегально, по фальшивым документам въехал в Российскую империю и посетил подпольные униатские общины в Петербурге и Москве. В 1910 году ездил в США, где занимался организацией эмигрантов из Галиции. Посетил 21-й Евхаристический конгресс, проходивший в Монреале.

Во время Первой мировой войны, когда после Галицийской битвы Львов был занят русскими войсками, Шептицкий остался во Львове, со своими прихожанами. 19 сентября 1914 года был арестован русскими военными властями за антироссийские проповеди и выслан вглубь Российской империи. Находился в ссылке в Киеве, Новгороде, Курске, а затем в почетном заключении в Спасо-Евфимиевском монастыре в Суздале.

Вскоре после Февральской революции освобождён Временным правительством по предложению министра юстиции Керенского. 29—31 мая 1917 года созвал Собор Российской грекокатолической церкви (РГКЦ), назначив своим экзархом в России иеромонаха студита Леонида Фёдорова.

В конце 1917 года вернулся во Львов. После окончания Первой мировой и распада Австро-Венгрии поддерживал идею независимой Западной Украины, за что арестовывался польскими властями.

Задолго до начала Второй мировой войны митрополит Шептицкий пользовался огромным уважением не только среди украинского населения, но и среди евреев. Владел письменным и разговорным ивритом. В 1935 году еврейская газета «Хвыля» поздравила митрополита с 70-летием. Гуманистическое и толерантное отношение к евреям неоднократно служило поводом для критики деятельности А. Шептицкого. Известно также, что во время «Дела Бейлиса» в октябре 1913 года Шептицкий публично опроверг кровавый навет на евреев:

Могу определённо заявить, что мне лично ничего не известно из общей еврейской религиозной науки, что могло бы послужить основанием ритуальной теории.

— «Киевская мысль», 23 октября 1913. — С. 8.

В межвоенное время Шептицкий был сторонником партии Украинское национально-демократическое объединение (УНДО). В 1932 году в «Слове к украинской молодёжи» он впервые выступил против новосозданной Организации украинских националистов, предостерегая молодёжь против вступления в её ряды. Еще более обострились отношения между Шептицким и ОУН после того, как последняя перешла к тактике политических убийств: «Преступление всегда есть преступление» и «святому делу нельзя служить окровавленными руками», — отзывался митрополит на убийство в 1934 году оуновцами директора украинской академической гимназии Ивана Бабия за «коллаборационизм». Вскоре члены ОУН совершили неудачную попытку смещения Шептицкого. Тем не менее митрополит был другом полковника Андрея Мельника (впоследствии лидера ОУН(м)), которого назначил управителем своих имений, а в 1939 году спас от ареста со стороны НКВД.

Деятельность во время немецкой оккупации

Деятельность Шептицкого в годы Второй мировой войны неоднозначна. Возможно, на его позицию в отношении оккупационных властей повлияла политика Советской власти на территории Западной Украины в 1939—41 годах. Были на то и личные причины: 27 сентября 1939 года в Прилбичах сотрудниками НКВД были расстреляны брат А. Шептицкого Лев и его супруга, а позднее в Катыни — их сын Анджей.

В июне 1940 А. Шептицкий обратился с письмом к И. В. Сталину, протестуя против пропаганды безбожия в школах.

В первый период начавшейся Великой Отечественной войны митрополит встал на путь сотрудничества с оккупационными властями. 1 июля 1941 года, на следующий день после занятия Львова германскими войсками, он обратился к пастве с приветственным посланием по этому поводу. В июле того же года А. Шептицкий встретился с руководителем ОУН (Организация украинских националистов) С. Бандерой и как глава церкви дал согласие на борьбу бандеровцев с большевиками.

23 сентября 1941 года после взятия Киева направил Гитлеру поздравительное письмо, в котором приветствовал фюрера как «непобедимого полководца несравненной и славной немецкой армии»:

Ваша Экселенция! Как глава Украинской греко-католической церкви, я передаю Вашей Экселенции мои сердечные поздравления по поводу овладения столицей Украины, златоглавым городом на Днепре — Киевом!.. Видим в Вас непобедимого полководца несравненной и славной Немецкой армии. Дело уничтожения и искоренения большевизма, которое Вы, фюрер Великого Немецкого Рейха, поставили себе целью в этом походе, обеспечивает Вашей Экселенции благодарность всего Христианского мира. Украинская греко-католическая церковь знает об истинном значении могучего движения Немецкого народа под Вашим руководством… Я буду молить Бога о благословении победы, которая станет гарантией длительного мира для Вашей Экселенции, Немецкой Армии и Немецкого Народа.

С особым уважением Андрей граф Шептицкий, митрополит

—

12 января 1942 года Шептицкий снова предложил Гитлеру тесное сотрудничество.

Бывший сотрудник абвера фельдфебель Альфонс Паулюс показал на Нюрнбергском процессе:

… Кроме групп Бандеры и Мельника, пункт абвера, а также командование абвера 202, использовали Украинскую православную церковь [УГКЦ — авт.] В учебных лагерях генерал-губернаторства проходили подготовку и священники украинской униатской церкви, которые принимали участие в выполнении наших заданий наряду с другими украинцами… Прибыв во Львов с командой 202-Б (подгруппа II), подполковник Айкерн установил контакт с митрополитом украинской униатской церкви. Митрополит граф Шептицкий, как сообщил мне Айкерн, был настроен пронемецки, предоставил свой дом в распоряжение Айкерна для команды 202, хотя этот дом и не был конфискован немецкими воинскими властями. Резиденция митрополита находилась в монастыре во Львове. Вся команда снабжалась из запасов монастыря. Обедал митрополит, по обыкновению, вместе с Айкерном и его ближайшими сотрудниками. Позднее Айкерн как начальник команды и руководитель отдела ОСТ приказал всем подчиненным ему отрядам устанавливать связь с церковью и поддерживать её.

— ЦГАООУ, ф. 57, оп. 1, дело 338, стр. 241—250).

Вместе с тем, следует отметить, что приписываемые А. Шептицкому высказывания с призывами о сотрудничестве с немецкими оккупационными властями противоречивы. Так, в 1942 году «Послание митрополита Шептицкого к хлеборобам» содержало такой текст: «Командование немецкой армии просит меня, чтобы я огласил, что нужно платить налоги, контингенты» и т. д. В газете эти строки были опущены, и получилось, что обращение «о сдаче контингента» исходит непосредственно от А. Шептицкого. Церковные власти вынуждены были обратиться в газету с просьбой восстановить истинный текст сообщения.

14 января 1942 года Шептицкий во главе группы националистических руководителей подписал письмо Гитлеру: «Мы заверяем Вас, Ваше превосходительство, что руководящие круги на Украине стремятся к самому тесному сотрудничеству с Германией, чтобы объединёнными силами немецкого и украинского народа… претворить в жизнь новый порядок на Украине и во всей Восточной Европе».

Митрополит Андрей помогал гитлеровцам вывозить украинскую молодёжь на принудительные работы в Германию, опубликовав обращение по этому поводу. «Пребывание на чужбине в чём-то принесёт вам пользу и выгоду. Научитесь чужому языку, узнаете мир и людей, наберетесь житейского опыта, получите много знаний, которые могут пригодиться вам в жизни».

Хотя нацисты в то время не отличали евреев от большевиков, Шептицкий выступал против уничтожения евреев и межнациональной розни. Он сам участвовал в спасении более сотни еврейских детей и нескольких семей еврейских раввинов, распорядившись укрывать их в своей резиденции, монастырях и церквях епархии, в том числе раввина Львова Давида Кахане, которого прятали в Соборе святого Юра. Активную помощь также оказывали крестьяне окрестных сел, предоставлявшие продукты питания, а также монахи и монашки, которые обеспечивали убежище раввинам и их семьям. В конце лета 1942 года Шептицкий организовал кампанию спасения евреев. Это, по большей части, были люди, бежавшие из гетто или из Янивского лагеря. 14 августа 1944 года 2000 еврейских детей были тайно вывезены в разные монастыри. Их прятали в криптах, в монастырских школах, детских приютах Львова и окрестностей, им были выданы фальшивые удостоверения о крещении. Шептицкий организовал подпольные группы людей, которые помогали прятать евреев. В этом участвовали монахи-студиты под руководством игумена Унивского монастыря Климентия, брата митрополита. Были разработаны специальные маршруты, которыми тайно переправляли евреев в Венгрию, где было более безопасно.

В спасении евреев А. Шептицкому также оказывала значительную помощь сестра монастыря св. Иосифа Елена Витер. Вместе с Климентием Шептицким они помогли спрятать 53 человека на обувной фабрике и в монастыре монахов-студитов. В 1946 году, в период ликвидации большевиками УГКЦ, сестра Елена Витер была арестована за участие в ОУН и осуждена в общей сумме к 30 годам лишения свободы. Брат Климентий был арестован в 1947 году, осуждён к 8 годам лишения свободы, умер во Владимирской тюрьме.

В январе 1942 года Шептицкий вместе с другими общественно-политическими деятелями Украины направил А. Гитлеру письмо-протест против немецкой политики на Востоке. А. Шептицкий был единственным представителем церкви в Европе, кто обратился с письмом к Папе Римскому и лично к Гиммлеру, протестуя против геноцида евреев.

В ноябре 1942 года митрополит, исходя из принципов христианских заповедей, написал пастырское письмо «Не убей!», адресованное в первую очередь полякам и украинцам и призвавшее прекратить вражду между ними.

Утверждается,^[кто?] что Гиммлер приказал арестовать А. Шептицкого. Однако Гансу Франку и Отто Ляшу, которые руководили Галичиной в то время, удалось удержать рейхсфюрера СС от этого шага — митрополит пользовался глубоким уважением среди народа, и его арест мог сильно дестабилизировать обстановку. Гестаповцы провели обыски в соборе Св. Юра, во время которых вскрывали даже мощи.

В 1943 году руководимое Шептицким униатское духовенство помогало оккупантам в создании 14-й гренадерской дивизии СС «Галичина», в составе которой воевали, главным образом, униаты из Западной Украины, в том числе семинаристы. Подразделение было снабжено греко-католическими капелланами, причём униатское духовенство агитировало галичан за вступление в дивизию. Ещё в начале 1944 г. Шептицкий предписал своим клирикам передавать немецким властям церковные колокола с целью их последующей переплавки для нужд фронта.

С ОУН Андрея Шептицкого, как и ранее, связывали сложные отношения. Он безуспешно пытался противодействовать расколу в организации, дабы более умеренная мельниковская фракция сдерживала радикализм бандеровской (которую Шептицкий обыкновенно именовал в посланиях «детьми» и «молодёжью», а неофициально, по некоторым сведениям, — «несерьёзными людьми» и «сопляками»), резко осуждал их взаимное противостояние и практики политического насилия ОУН(б), в том числе убийства поляков, евреев, представителей римско-католического и православного духовенства. Представители польского подполья сообщали о конфликте между Шептицким и ОУН(б) по вопросу отношения к полякам. Тем не менее Шептицкий считал себя и далее связанным с украинским национальным движением и в переписке с римско-католическим архиепископом Львова Болеславом Твардовским осенью 1943 года старался очистить украинцев вообще и украинских националистов в частности от обвинений в массовых убийствах польского населения. Он также укорял бандеровцев за отсутствие в УПА института капелланства.

Отношения с советской властью после освобождения Западной Украины

В 1944 году, сразу после входа во Львов Советской армии, Шептицкий отправил Сталину поздравительное послание. В послании глава галицких греко-католиков именовал советского лидера «Верховным вождем» и «Правителем СССР, главнокомандующим и великим маршалом непобедимой Красной Армии». По поводу вступления советских войск на территорию Западной Украины Шептицкий писал: «Эти светлые события и терпимость, с которой Вы относитесь к нашей Церкви, вызвали и в нашей Церкви надежду, что она, как и весь народ, найдет в СССР под Вашим водительством полную свободу работы и развития в благополучии и счастье».

7 сентября 1944 г. Шептицкий выступил на праздничной (впервые после освобождения Львова) сессии собора с речью, в которой высказался о коммунизме как доктрине с широкими мировыми тенденциями, осудил бандеровское движение и призвал духовенство к деятельному сотрудничеству с советской властью. Шептицкий успел подготовить и воззвание к ОУН-УПА с призывом сложить оружие и выйти из леса. В Москву была выслана делегация, которая посетила московскую патриархию, Верховный Совет СССР и НКВД.

В беседе с уполномоченным Совета по делам религиозных культов при СНК УССР С.Даниленко-Кариным Шептицкий говорил: «Я искренне рад, что Советская власть освободила нас от этих немцев, и об этой радости и об обязанностях, вытекающих из неё, говорил и говорю верующим и духовенству. Не далее, как сегодня у меня состоялся собор местного духовенства и некоторых приезжих. Такие соборы у меня бывают каждый четверг. Так вот я поучал их, как нужно быть благодарным и покорным Советской власти, ниспосланной нам Богом, и духовенство с искренностью воспринимало и воспринимает мои поучения»

А. Шептицкий скончался 1 ноября 1944 года во Львове. Похоронен в крипте Собора святого Юра — своего Львовского митрополичьего кафедрального собора. В настоящее время проходит процесс его беатификации — причисления к лику блаженных Католической церкви.

После смерти А. Шептицкого и проведения ликвидации УГКЦ, в 1946 году МГБ провело «комбинацию» в отношении священника УГКЦ И. Котива, в ходе которой была получена информация о возможных тайниках и архивах А. Шептицкого. 29 марта 1946 года группой МГБ СССР в результате ареста и активного допроса монаха А. Кульбенко были выявлены тайники в здании митрополичьих палат и прилегающих строениях, обнаружены и конфискованы значительные ценности.

Из письма министра госбезопасности УССР министру госбезопасности СССР об изъятии документов и ценностей из Собора «Св. Юра» в г. Львове:

• 1. Изделий из золота и драгоценных камней — 7 предметов. В том числе: бриллиантов 21 карат (не считая украшений из мелких алмазных осколков-розеток) и цепь к ордену «Австрийской короны» пробы 750, весом чистого золота — 349,5 гр. Стоимостью изъятых ценностей по заготовительной оценке экспертов (в твердых закупочных ценах) — 42 820
• 2. Серебряных изделий разных — 211 шт. общим весом 42 кг 98 гр. По аналогичной оценке экспертов стоимость составляет руб. — 24 785. В числе этих изделий изъяты:
  • а) поднос большой весом 12 кг 300 гр. − 1 шт.
  • б) столовый сервиз (ложки, ножи, вилки и проч.) — 180 предметов.
  • в) орден «Александра Невского» царского правительства — 1 шт.
  • г) Австрийский орден «Леопольда» — 1 шт.
  • д) орден «Австрийской короны» 1 кл. — 1 шт.

Общая оценка изъятого, определённая экспертами в твердых закупочных прейскурантных ценах, — 67 тысяч 605 руб. Кроме перечисленных ценностей, в тайниках изъято большое количество церковной одежды, литературы и переписки Шептицкого, имеющей оперативно-важное значение […].

Оценка заслуг

В Израиле по ходатайству Давида Кахане рассматривался вопрос о присвоении А. Шептицкому звания «Праведник народов мира». Однако когда в 1981 году дошло до голосования, то из 13 членов комиссии, рассматривавшей вопрос, двое воздержались, пятеро высказались за присуждение звания и шесть — против (Д. Кахане, который также был членом комиссии, воздержался). В результате звание присвоено не было. Причиной этого стало сотрудничество А. Шептицкого с немецкими оккупантами, в том числе участие в создании дивизии СС «Галичина». Следует отметить, что в разное время Праведниками были признаны некоторые члены вермахта и других служб и органов Третьего рейха, имевшие различное отношение к спасению евреев. Вопрос о присвоении Шептицкому звания Праведника рассматривался в Яд ва-Шем несколько раз, и последний раз предложение было отклонено в 2007 году.

Это решение вызвало неоднозначную реакцию. Например, два польских автора выразили возмущение этим фактом в газете «The Jerusalem Post». После отказа комиссии Яд ва-Шем признать Шептицкого Праведником народов мира, еврейская община Украины в мае 2008 года признала его Праведником.

Брат Андрея Шептицкого, Климентий Казимир Шептицкий был признан Праведником мира.

Профессор Института истории Польской академии наук Рышард Тожецкий одобрительно высказывался о том, что Шептицкий обращался к евреям на иврите, отказываясь говорить с ними на идише, поскольку считал идиш «языком торговли»^{[неавторитетный источник? 3172 дня]}.

Благотворительность и меценатство

Митрополит поддерживал деятельность украинских культурно-просветительских обществ «Просвита», «Родная школа», «Сельский хозяин». Является основателем Национального музея во Львове, здание для которого приобрёл в 1905 году на собственные средства. Благодаря попечению Шептицкого в музее собрана одна из крупнейших в Европе коллекций иконописи.

Для первой Епархиальной библиотеки в Станиславове митрополит передал 4 тысячи книг из личной библиотеки. При содействии митрополита был открыт Академический Дом, «Народна Лічниця» (Народная Больница, 1903—1938, которая впоследствии стала современным госпиталем), несколько гимназий. В 1932 году своим ходатайством к чешскому правительству Андрей Шептицкий спас от закрытия украинскую хозяйственную академию, основанную в 1922 году в Подебрадах. Шептицкий также являлся учредителем Земельного банка во Львове (1910), а также кредитного союза «Руська ощадниця» в Перемышле.

На средства митрополита приобретено здание, где разместилась художественная школа В. Новакивского и мастерская М. Сосенко и О. Куриласа. Шептицкий предоставлял стипендии молодым украинским художникам для получения художественного образования в лучших учебных заведениях Европы. Им основана Львовская Богословская Академия (в 1928 году — единственный украинский вуз на территории Польши).

В сумме на детские дома потрачено более 1 миллиона долларов, включая ежегодные подарки на Песах еврейским детям из бедных семей.

Мерами Комиссии охраны природы при Научном товариществе им. Т. Шевченко митрополит дал указание создать в Львовской митрополии заповедник кедровых лесов в п. Подлютое, и заповедник степной растительности у подножья Чёртовой Горы на Рогатинщине. Это были одни из первых природных заповедников на Украине. А. Шептицкий лично способствовал открытию курортов (Черча).

Сочинения

• О Российском Католическом Экзархате (1927)
• Об обрядных делах (1931)
• Верность традиции (1931)
• Труд для соединения Церквей (1940)
• Про обряды (1941)
• Как строить Родной Дом (1941)
• Митрополит Андрей Шептицький і греко-католики в Росіі. Кн. 1: Документи і матеріяли, 1899—1917 / Сост.: Юрій Аввакумов, Оксана Гайова. Львов, 2004—924 c. ISBN 966-7034-49-6 Кн. 2 не издавалась (в числе прочего должна была включать переписку Шептицкого с римской курией)

Киновоплощения

• Д. Степовой («Иванна», 1959),
• Сергей Полежаев («Тайны Святого Юра», 1982)
• Сергей Романюк («Владыка Андрей», 2008)

См. также

• Национальный музей во Львове имени Андрея Шептицкого
• Национальный музей в Киеве

Литература

• Беляев В. П. Я обвиняю! 2-е изд., доп. М., 1984.
• Колупаев В. Е. Шептицкий Андрей // Католическая энциклопедия. Т. 5. М.: Издательство францисканцев, 2013. с. 320—323. ISBN 978-5-89208-114-6

Ссылки

• Сайко Окс. [www.cerkva.od.ua/index.php?option=com_content&task=view&id=31&Itemid=41 Митрополит Андрей Шептицкий].  (рус.)  (Проверено 30 декабря 2010)
• Щеткина Ек. [web.archive.org/web/20070716095103/www.zn.ua/3000/3690/32061/ Митрополит Шептицкий: история и объективность]. / Зеркало недели. — № 34 (358). — 1—7 сентября 2001.  (рус.)  (Проверено 30 декабря 2010)
• Кардаш А. [berkovich-zametki.com/Nomer20/Kardash1.htm Дело № 241].  (рус.)  (Проверено 30 декабря 2010)
• Мельман Й., Кармель А. [www.jewukr.org/observer/eo2003/page_show_ru.php?id=1315 Украинский Шиндлер или…?] / Еврейский обозреватель. — № 22/113. — Ноябрь 2005.  (рус.)  (Проверено 30 декабря 2010)
• Федорив, о. Юрий [www.cerkva.od.ua/index.php?option=com_content&task=view&id=76&Itemid=41 Митрополит Андрей Шептицкий (1901—1944)]. Отрывок из книги «Історія Церкви в Україні».  (рус.)  (Проверено 30 декабря 2010)
• Парфентьев Пав. [www.cerkva.od.ua/index.php?option=com_content&task=view&id=37&Itemid=41 Слуга Божий Митрополит Андрей Шептицкий и русский Экзархат католиков славяно-византийской традиции].  (рус.)  (Проверено 30 декабря 2010)
• Творилова Юл. [www.migdal.ru/book-chapter.php?chapid=3702 Евреи и неевреи — специфика контактов]. / «Мигдаль».  (рус.)  (Проверено 30 декабря 2010)
• Сусленский Як. [www.cerkva.od.ua/index.php?option=com_content&task=view&id=57&Itemid=41 Признайте Шептицкого!]  (рус.)  (Проверено 30 декабря 2010)
• Петрушко Влад. [www.edrus.org/content/view/251/70/ Деятельность униатского митрополита Шептицкого по распространению католицизма восточного обряда в России в период между революцией 1905 года и Первой мировой войной].  (рус.)  (Проверено 30 декабря 2010)
• Петрушко Влад. [www.edrus.org/content/view/248/70/ К предполагаемой беатификации униатского митрополита Андрея Шептицкого].  (рус.)  (Проверено 30 декабря 2010)
• [tkuma.dp.ua/images/stories/jurnal/z4.pdf Матеріали міжнародної наукової конференції центру «Ткума». «Митрополит Андрей Шептицький: дилема гуманістичного вибору в умовах тоталітарних режимів»] // Проблеми історії Голокосту — 2007. — № 4. — С. 76-159  (укр.)
• Колупаев В. Е. [www.portal-credo.ru/site/print.php?act=tv_reviews&id=113 (рец. на:) Митрополит Андрей Шептицький і греко-католики в Росії. Кн. 1: Документи i матерiяли, 1899—1917. — Львів: УКУ, 2004.- 924 с.]
• Колупаев В. Е. [www.portal-credo.ru/site/?act=lib&id=995 Колупаев Р. Митрополит Андрей Шептицкий и Всероссийский Патриарх Тихон — оппоненты? Или диалог возможен? [история Церкви] // Выступление на симпозиуме в Институте Церковной истории УКУ, Львов, 2.11.04 г.]

Отрывок, характеризующий Андрей (Шептицкий)

В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?