Андрей Ярославич
| Андрей Ярославич | ||
| ||
|---|---|---|
| 1248 — 1252 | ||
| Предшественник: | Михаил Ярославич | |
| Преемник: | Александр Невский | |
| ||
| 1256 — 1264 | ||
| Предшественник: | Святослав Всеволодович | |
| Преемник: | Юрий Андреевич | |
| Вероисповедание: | Православие | |
| Смерть: | 1264 | |
| Династия: | Рюриковичи, Юрьевичи | |
| Отец: | Ярослав Всеволодович | |
| Мать: | Ростислава Мстиславна Смоленская | |
| Супруга: | Устинья Даниловна Галицкая, Васса | |
| Дети: | сыновья: Юрий, Михаил, Василий | |
Андре́й Яросла́вич (?—1264) — великий князь владимирский (1248—1252), князь суздальский (1256—1264). Сын великого князя Ярослава Всеволодовича, младший брат Александра Невского
Содержание
Биография
Когда после победы над шведами Александр Ярославич был изгнан из Новгорода и рыцари Ливонского ландмайстерства Тевтонского ордена после захвата Пскова начали подступать к Новгороду (зима 1240/41), новгородцы вновь обратились за князем к Ярославу Владимирскому. Тот хотел прислать им Андрея, но те вытребовали Александра. Андрей привёл владимирские полки на Чудское озеро в 1242 году. В 1247 году, после смерти отца, Андрей с Александром поехали в Улус Джучи (Волжскую, позднее — Золотую Орду), а оттуда в Монголию, в ставку великого хана Гуюка, который вопреки желанию Батыя дал Андрею великокняжеский ярлык на княжение во Владимире. В 1250 году Андрей женился на Устинье — дочери Даниила Галицкого (венчал митрополит Кирилл, сподвижник Даниила) и стал его союзником в противостоянии ордынцам.
Однако во Владимире Андрей княжил недолго. В 1251 году при поддержке войск Батыя новым великим ханом стал Мунке, а в 1252 году Александр поехал на Дон к Сартаку, сыну Батыя, управлявшему тогда Волжской ордой. По предположению Татищева В.Н., Александр обвинял Андрея в неполной выплате выхода, и эта точка зрения получила широкое распространение в историографии[1], хотя последовавший затем поход Неврюя против Андрея, как и поход Куремсы на Даниила Галицкого, фактически были ударами по непокорным Сараю князьям после смены власти в Каракоруме[2]. Александр получил ярлык на великое княжение.
Узнав о продвижении противника Андрей, по сообщению Никоновской летописи, воскликнул: «Доколе нам между собой ссориться и наводить татар; лучше бежать в чужую землю, чем дружиться с татарами и служить им!». Он встретил их под Переяславлем, был разбит, сначала искал спасения в Новгороде, откуда затем удалился в Швецию. Некоторые историки считают рассказ о жалобе Александра Ярославовича на Андрея Ярославовича вымыслом, а лишение Андрея Ярославовича княжения связывают с его отказом ехать в Орду[3]. Однако постановка вопроса в виде «лишили ярлыка за неявку» выглядит не столь убедительно, если учесть, что в Орду по приглашению обычно ездили не в одиночку, если только не с индивидуальным прошением. Данные о вызове Андрея Ярославича в Сарай в 1252 году в источниках отсутствуют, к тому же обычно выезжали несколько князей для разбора их споров и официального перераспределения ярлыков.
В 1256 году Андрей Ярославич вернулся на Русь и был принят Александром, который помирил его с ханом и дал в удел Городец и Нижний, а потом, с разрешения хана, и Суздаль. Сохранилось известие, что Андрей по смерти Александра (1263) добивался законного (в соответствии с лествичным правом) великого княжения, но хан Берке оказал предпочтение его младшему брату, Ярославу. После его смерти в следующем 1264 году Городецким князем стал Андрей Александрович, сын Невского, а дети Андрея оставили в своём владении лишь Суздаль.
Андрей Ярославич — предок суздальских (затем нижегородских, затем шуйских) князей. Из них Александр Васильевич в 1328—1331 и Дмитрий Константинович Суздальский в 1359—1362 годах становились на короткое время великими князьями Владимирскими. С середины XV века бывшие князья суздальские и нижегородские носили фамилию Шуйские, по названию удела. Потомками Андрея Ярославича были Иван Петрович Шуйский, Михаил Васильевич Скопин-Шуйский и царь Василий Иванович IV Шуйский, царствовавший в период с 1606 по 1610 год.
Потомки
- Юрий Андреевич — князь суздальский (1264—1279)
- Михаил Андреевич († 1305) — князь суздальский.
- Василий Андреевич — князь суздальский (до 1309 г.)
- Александр Васильевич — князь суздальский (1327—1332)
- Константин Васильевич — князь суздальский (1309—1355), с 1350 — князь суздальско-нижегородский
- Андрей Константинович — князь суздальско-нижегородский (1355—1365)
- Димитрий Константинович — князь суздальский (1356—1383), великий князь суздальско-нижегородский (1365—1383), великий князь владимирский (1359—1362)
- Василий Кирдяпа (ок. 1350—1403), удельный князь суздальский, родоначальник князей Шуйских
- Борис Константинович — удельный князь городецкий, великий князь Нижегородский в 1365 году, 1383—1387 и 1389—1392 годах.
Напишите отзыв о статье "Андрей Ярославич"
Примечания
- ↑ Андрей Ярославич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
- ↑ Горский А.А. [statehistory.ru/books/Anton-Gorskiy_Rus-Ot-slavyanskogo-Rasseleniya-do-Moskovskogo-tsarstva/15#n_770 «Русь:От славянского расселения до Московского царства»]
- ↑ Селезнев Ю. В. «И жаловася Александр на брата своего…»: к вопросу о вокняжении Александра Невского в 1252 г. //Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2007. № 3 (29). С. 98-99; Селезнёв Ю. В. Вокняжение Александра Невского в 1252 г.: политические реалии и их отражение в русской письменной традиции //Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2009. № 1 (35). С. 36-41.
Ссылки
- Андрей Ярославич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Андрей Ярославич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
Отрывок, характеризующий Андрей Ярославич
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
