Андриск

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Андриск
др.-греч. Ἀνδρίσκος

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Монета с изображением царя Филиппа VI</td></tr>

Царь Македонии
149—148 годы до н. э.
 
Рождение: II век до н. э.
Адрамиттий
Смерть: 146 до н. э.(-146)
Рим

Андри́ск (др.-греч. Ἀνδρίσκος, лат. Andriscus), или Псевдо-Филипп (др.-греч. Ψευδο-Φίλιππος; II век до н. э.) — последний царь Македонии, правивший в 149—148 годах до н. э. Родился в Малой Азии и был человеком самого низкого происхождения. Объявил себя сыном царя Персея Филиппом, в союзе с фракийцами установил контроль над всей Македонией и разбил римскую провинциальную армию, начав таким образом Четвёртую Македонскую войну. Уже в 148 году до н. э. Андриск был разгромлен претором Квинтом Цецилием Метеллом, бежал к фракийцам, но был выдан римлянам. После триумфа в Риме его, вероятно, казнили.

Вследствие восстания Андриска Македония была преобразована в римскую провинцию.





Македония накануне восстания Андриска

Одержав победу в Третьей Македонской войне (168 год до н. э.), римляне разделили Македонское царство на четыре аристократические республики (мериды[1]), полностью изолированные друг от друга, не имевшие собственных армий и выплачивавшие половину прежних податей Риму. Жители этих государств не могли иметь собственность в других республиках, вести торговлю с «иностранцами», вывозить строевой лес, разрабатывать серебряные и золотые рудники[2][3]. По словам Ливия, раздел Македонии «казалось, уподобил страну живому существу, рассечённому на части, нежизнеспособные друг без друга»[4]. Такие порядки привели к массовой нищете и обострению внутренней борьбы, вследствие чего многие македоняне мечтали о восстановлении царской власти, которая бы могла объединить страну[2][3]; при этом знать в основном была настроена проримски, тогда как народ готов был поддержать любые выступления против Рима[5].

Последние члены царского дома — Персей, двое его сыновей и дочь — были увезены в Италию. Персей умер в 164 году до н. э., находясь под домашним арестом в Альбе Фуцинской[6][7]; спустя два года там же умер и один из его сыновей Филипп[8]. Второй, Александр, получил свободу и стал писцом[9]. Таким образом, на Балканах не осталось ни одного Антигонида; между тем Персей был во время своего царствования очень популярен как в Македонии, так и в Греции, и оставил после себя очень хорошую память[10].

Биография самозванца

В Азии

Андриск происходил из города Адрамиттий в Мизии. Он был «человеком тёмного происхождения»[11][12][6]: родился в валяльной мастерской[13], а может быть, даже был рабом[14].

Около 150 года до н. э. Андриск начал рассказывать, что на самом деле он — царевич Филипп, сын Персея. Его рассказы подкрепляло наличие внешнего сходства[14]. Самозванец нашёл сторонников в Македонии («побудил к отпадению многих»[15]), но всё же потерпел неудачу — вероятно, из-за плохой подготовки[16]. Тогда он отправился в Сирию и обратился за поддержкой к Деметрию Сотеру, чья сестра Лаодика была его предполагаемой матерью. Деметрий, вероятно, чтобы избежать внешнеполитических осложнений, передал Андриска в руки римлян[11][17].

Сенат назначил Андриску один из италийских городов в качестве места проживания под надзором; но тот вскоре бежал и приплыл в Милет. Здесь он продолжал выдавать себя за македонского царевича, причём его рассказы стали обрастать подробностями: ещё ребёнком, когда шла война с Римом, он якобы был отдан на воспитание некоему критянину, чтобы царский дом не погиб полностью. Только двенадцатилетним он узнал о своём истинном происхождении от мнимого отца, который перед смертью всё ему рассказал и передал опечатанную самим Персеем табличку, где сообщалось о двух кладах — в Амфиполе и Фессалонике, на 150 и 70 талантов серебра соответственно[18][11].

Милетские власти снова арестовали Андриска, но не знали, что с ним делать. Они обратились с соответствующим вопросом к случайно оказавшимся в городе римским уполномоченным, но те не отнеслись к проблеме серьёзно и посоветовали отпустить арестованного. Согласно Диодору Сицилийскому, только теперь Андриск «решил притворяться всерьёз и сделать реальностью своё лицедейство»[19]. Он разыскал бывшую наложницу Персея по имени Каллиппа, жившую в Пергаме, растрогал её своей историей и получил деньги, на которые смог купить царское одеяние, диадему и двух рабов; Каллиппа же посоветовала ему отправиться во Фракию к одному из местных вождей Тересу, который был женат на сестре Персея. По пути Андриск заехал в Византий и был здесь встречен с царскими почестями[20].

Во Фракии

Уже на пути к Тересу Андриск собрал вокруг себя толпы сторонников. Для фракийцев усиление римского влияния на юге Балкан грозило разрывом старинных экономических связей с Македонией и Грецией, поэтому они готовы были принять участие в войне против Рима[21]. Терес, наверняка будучи осведомлённым о судьбе племянника жены[22], всё же признал в своём госте царевича Филиппа, увенчал его диадемой, дал Псевдо-Филиппу сотню воинов и представил его другим вождям, которые дали ещё сто бойцов. Один из вождей по имени Барсаб даже согласился принять участие в походе самозванца, целью которого было возвращение «отцовского царства»[23][24]. По выражению исследователя Н.Мурыгина, «вся Фракия с её огромными людскими резервами, богатейшими хлебными запасами встала на сторону Македонии, и в данном случае Андриска»[25].

В Македонии

В 149 году до н. э. Андриск появился с войском в Македонии, «как бы с неба упавший». Он разбил местные ополчения в двух сражениях — к западу от реки Стримон, в Одомантике, и к востоку; после этого вся страна в границах времён Персея признала его своим царём[26]. Из сообщения эпитоматора Ливия («Андриск… захватил почти всю Македонию, в иных местах силою, а в иных с согласия местных жителей»[11]) следует, что часть населения перешла на его сторону добровольно[27]. О внутренней политике Псевдо-Филиппа почти ничего не известно. Вероятно, он воссоединил отдельные части страны[28], что косвенным образом подтверждают нумизматические данные: вместо монет разрозненных республик в эти годы (149—148 до н. э.) в Македонии начинают чеканить серебряную монету единого образца с надписями того же вида, что и до 168 года. На тетрадрахмах появилась надпись «Βασιλεός Φίλιππος» («царь Филипп»), что свидетельствует о признании Андриска царём[22]. Некоторые источники сообщают о его репрессиях против богатых, на основании чего в историографии делались предположения об отмене долгов и перераспределении земельных фондов[28].

Фессалийцы сочли себя вынужденными просить у Ахейского союза помощи против агрессии с севера[8]. Римский легат Публий Корнелий Сципион Назика попытался предотвратить расширение территорий, контролиеруемых Псевдо-Филиппом, путём переговоров[15], а потерпев неудачу, возглавил ахейское и пергамское ополчения, вставшие на защиту Фессалии[29]. Рим отправил на помощь своим сателлитам претора Публия Ювенция Флакка с одним легионом, но тот слишком опрометчиво вступил в бой с врагом, «силь­ным не толь­ко маке­дон­ски­ми, но и огром­ны­ми вспо­мо­га­тель­ны­ми вой­ска­ми Фра­кии»[14], и погиб вместе с почти всеми своими людьми[30][31]. Теперь Псевдо-Филипп контролировал большую часть Фессалии[32]. В это время велись даже переговоры о союзе со смертельным врагом Рима Карфагеном, пока успешно отбивавшим нападение римской армии в ходе Третьей Пунической войны. Каких-либо результатов эти переговоры не имели[33], но всё же сделали ситуацию заметно более опасной для Рима[34].

В этой ситуации Риму пришлось направить на Балканы более сильную армию — несмотря на ожесточённые войны в Африке и Испании. Её возглавил ещё один претор — Квинт Цецилий Метелл. При поддержке пергамского флота он вторгся непосредственно в Македонию. В первой кавалерийской схватке перевес оказался на стороне македонян[15], но в дальнейшем в армии Андриска началась дезорганизация из-за внутренних распрей и дезертирства. Псевдо-Филипп совершил серьёзную ошибку, отправив часть армии в Фессалию. В решающем сражении при Пидне (там же, где двадцатью годами ранее был разбит его мнимый отец) он потерпел поражение; во многом это стало следствием измены его военачальника Телеста, вместе с которым на сторону римлян перешла вся конница. Андриск бежал во Фракию и вернулся с новым войском, но опять был разбит. После этого фракийцы потеряли веру в победу своего союзника и в конце концов выдали его Метеллу[29][22].

После разгрома

Андриска привезли в оковах в Рим, и здесь в 145 году до н. э., в день триумфа Метелла, он прошёл по городу перед колесницей триумфатора. О дальнейшей его судьбе ничего не известно: вероятно, пленник был казнён[32]. Метелл же за свою победу получил агномен Македонский[35].

Выступление Псевдо-Филиппа подтолкнуло Рим к аннексии Македонии, ставшей очередной римской провинцией. Это означало переход от сципионовской политики создания системы зависимых государств к политике прямого подчинения[36]. В Македонии появлялись и другие самозванцы — Псевдо-Александр в 142 году и ещё один Псевдо-Филипп в 139 году до н. э.[37], но в обоих случаях восстания уже не достигали прежнего размаха[38].

Оценки личности Андриска и его деятельности

Источники, рассказывающие об Андриске, в большинстве являются проримскими и представляют собой главным образом рассказ о войне между Псевдо-Филиппом и Римом[39]. Полибий утверждает, что в 168 году до н. э. «македонянам римляне оказали важные и многочисленные услуги и избавили их от прежних тяжких и кровавых междоусобиц»[40]; соответственно Андриск в его изображении — «негодяй» и виновник крайней дестабилизации обстановки, а причины его первоначальных успехов остаются непонятными историку[10]. Негативные оценки личности Псевдо-Филиппа звучат и у Диодора Сицилийского, который говорит, что самозванец «был жестоким, кровожадным и надменным, и, кроме того, обуреваем жадностью и всякими низменными качествами»[41].

Только один античный автор — Павсаний — утверждает, что последний царь Македонии действительно был Филиппом, сыном Персея[42]. В историографии это оценивается как доказательство того, что «легенда о царском происхождении Андриска получила во время Павсания, видимо, всеобщее признание»[27].

У ряда историков ХIХ века восстание Андриска оценивается как вспышка национальной борьбы, использованная в своих интересах авантюристом[43][44]. М. И. Ростовцев считал, что это восстание представляло собой как политический, так и социальный протест, и стоит в одном ряду с восстанием Аристоника в Пергаме, народными движениями в птолемеевском Египте и Сирии[45].

Предметом дискуссии стал вопрос о роли в восстании монархических идей. Одни историки считают, что восстановление монархии было главной целью Андриска и что именно это стало причиной его неудачи; другие — что династические лозунги являлись только ширмой, скрывавшей масштабное освободительное движение[22]. Советский исследователь Н. Мурыгина называет это движение национально-освободительным, приобретшим социальный характер[10].

Напишите отзыв о статье "Андриск"

Примечания

  1. ↑ Шофман А., 1960, II, 3, 4.
  2. ↑ 1 2 Ковалёв С., 2002, с.332—333.
  3. ↑ 1 2 Моммзен Т., 1997, с.33.
  4. ↑ Тит Ливий, 1994, XLV, 30, 2.
  5. ↑ Мурыгина Н., 1957, с.70-71.
  6. ↑ 1 2 Веллей Патеркул, 1996, I, 11, 1.
  7. ↑ Плутарх, 2001, Эмилий Павел, 33; 37.
  8. ↑ 1 2 Полибий, 2004, XXXVII, 2.
  9. ↑ Плутарх, 2001, Эмилий Павел, 37.
  10. ↑ 1 2 3 Мурыгина Н., 1957, с.77.
  11. ↑ 1 2 3 4 Тит Ливий, 1994, Периохи, 49.
  12. ↑ Аммиан Марцеллин, 2005, XXVI, 6, 20.
  13. ↑ Аммиан Марцеллин, 2005, XIV, 11, 33.
  14. ↑ 1 2 3 Флор, 1996, I, 30.
  15. ↑ 1 2 3 Зонара, 1869, IХ, 28.
  16. ↑ Мурыгина Н., 1957, с.79.
  17. ↑ Ковалёв С., 2002, с. 333.
  18. ↑ Диодор Сицилийский, XXXII, 15, 2.
  19. ↑ Диодор Сицилийский, XXXII, 15, 4.
  20. ↑ Диодор Сицилийский, XXXII, 15, 5—6.
  21. ↑ Мурыгина Н., 1957, с.73, 76.
  22. ↑ 1 2 3 4 Шофман А., 1960, II, 4, 1.
  23. ↑ Диодор Сицилийский, XXXII, 15, 7.
  24. ↑ Ковалёв С., 2002, с. 333—334.
  25. ↑ Мурыгина Н., 1957, с.80.
  26. ↑ Страбон, 1994, VII, фрг.47.
  27. ↑ 1 2 Мурыгина Н., 1957, с.78.
  28. ↑ 1 2 Мурыгина Н., 1957, с.82.
  29. ↑ 1 2 Моммзен Т., 1997, с. 34.
  30. ↑ Евтропий, 2001, IV, 13.
  31. ↑ Тит Ливий, 1994, Периохи, 50.
  32. ↑ 1 2 Ковалёв С., 2002, с. 334.
  33. ↑ Родионов Е., 2005, с. 598.
  34. ↑ Wilcken U., 1894, s.2143.
  35. ↑ Тит Ливий, 1994, Периохи, 52.
  36. ↑ Моммзен Т., 1997, с. 34—35.
  37. ↑ Евтропий, 2001, IV, 15.
  38. ↑ Мурыгина Н., 1957, с.83.
  39. ↑ Мурыгина Н., 1957, с.69-70.
  40. ↑ Полибий, 2004, ХХХVII, 9.
  41. ↑ Диодор Сицилийский, ХХХII, 9а.
  42. ↑ Павсаний, 2002, VII, 13, 1.
  43. ↑ Моммзен Т., 1997, с.33-34.
  44. ↑ Wilcken U., 1894, s.2141-2143.
  45. ↑ Rostovtzeff M., 1941, p.757, 758, 769, 771, 800, 801, 807, 1136.

Литература

Первоисточники

  1. Аммиан Марцеллин. Римская история. — М.: Ладомир, 2005. — 640 с. — ISBN 5-86218-212-8.
  2. Луций Анней Флор. Эпитомы // Малые римские историки. — М.: Ладомир, 1996. — 99-190 с. — ISBN 5-86218-125-3.
  3. Веллей Патеркул. Римская история // Малые римские историки. — М.: Ладомир, 1996. — С. 11-98. — ISBN 5-86218-125-3.
  4. Диодор Сицилийский. [simposium.ru/ru/node/863 Историческая библиотека]. Сайт «Симпосий». Проверено 23 ноября 2015.
  5. Евтропий. Бревиарий римской истории. — СПб., 2001. — 305 с. — ISBN 5-89329-345-2.
  6. Иоанн Зонара. Epitome historiarum. — Leipzig, 1869. — Т. 2.
  7. Тит Ливий. История Рима от основания города. — М.: Наука, 1994. — Т. 3. — 768 с. — ISBN 5-02-008995-8.
  8. Павсаний. Описание Эллады. — М.: Ладомир, 2002. — Т. 2. — 503 с. — ISBN 5-86218-298-5.
  9. Плутарх. Сравнительные жизнеописания. — М.: АСТ, 2001. — Т. 3. — С. 153-192. — ISBN 5-306-00240-4.
  10. Полибий. Всеобщая история. — М.: АСТ, 2004. — 765 с. — ISBN 5-17-024957-8.
  11. Страбон. География. — М.: Ладомир, 1994. — 944 с.

Вторичные источники

  1. Rostovtzeff M. A Social and Economic History of the Hellenistic World. — Oxford, 1941.
  2. Wilcken U. Andriskos 4 (нем.) // RE. — 1894. — Bd. I, 2. — S. 2141-2143.
  3. Ковалёв С. История Рима. — М.: Полигон, 2002. — 864 с. — ISBN 5-89173-171-1.
  4. Моммзен Т. История Рима. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. — Т. 2. — 640 с. — ISBN 5-222-00047-8.
  5. Мурыгина Н. Сопротивление фракийских племён римской агрессии и восстание Андриска // Вестник древней истории. — 1957. — № 2. — С. 69-84.
  6. Родионов Е. Пунические войны. — СПб.: СПбГУ, 2005. — 626 с. — ISBN 5-288-03650-0.
  7. Шофман А. [annales.info/greece/makedon/mk_index.htm История античной Македонии]. — Казань: Издательство Казанского университета, 1960.


Отрывок, характеризующий Андриск

– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Андриск&oldid=79458322»