Андрокл и лев (пьеса)

Андрокл и лев
Androcles and the Lion
Афиша театра «Лафайет», Нью-Йорк,1937 г.
Жанр:	комедия, притча
Автор:	Бернард Шоу
Язык оригинала:	английский
Дата написания:	1912
Дата первой публикации:	1914
Предыдущее:	«Первая пьеса Фанни»
Следующее:	«Пигмалион»
[www.showbernard.net.ru/mib-sb-bks-485-pagenum/0/ Электронная версия]
Текст произведения в Викитеке

«Андро́кл и лев» (англ. Androcles and the Lion) — социально-философская пьеса-притча Бернарда Шоу в двух действиях с прологом. В этой пьесе драматург выразил своё отношение к христианству, близкое к философии Льва Толстого, и к возможным путям прогресса человечества.

Биограф Хескет Пирсон охарактеризовал эту маленькую пьесу как шедевр, персонажи которого «воплощены более ярко и жизненно, чем в любой другой пьесе Шоу». Пьеса была дважды экранизирована. Русский перевод (для шеститомника пьес Шоу) выполнила Галина Островская.

История написания и постановки

В качестве литературной основы пьесы Шоу взял старинную легенду о дружбе человека и льва, изложенную римским писателем II века Авлом Геллием в сборнике «Аттические ночи». Шоу сделал главного героя христианином и ввёл новый персонаж — христианку Лавинию, разделяющую взгляды автора пьесы.

Первая постановка пьесы состоялась в сентябре 1913 года в лондонском театре «Сент-Джеймс», далее пьеса шла во многих европейских городах. В Советской России единственная попытка поставить «Андрокл и лев» была сделана театром-студией ХПСРО в 1919 году, но премьера не состоялась, в декабре 1919 года театр был закрыт.

Основные действующие лица

• Андрокл — грек-портной, христианин, друг всех людей и животных.
• Мегера — жена Андрокла, сварливая и глупая женщина.
• Лавиния — христианка из семьи аристократов, «умная и бесстрашная вольнодумка» (определение Шоу).
• Капитан — римский офицер, влюблённый в Лавинию.
• Ферровий — христианин богатырской силы, тяжело переживающий свой вспыльчивый характер и его последствия.
• Император — римский император.
• Спинто — пьяница, вор и развратник, который принял христианство в надежде на прощение свыше своих многочисленных грехов.

Сюжет

Пролог. Во всей Римской империи идёт облава на христиан. По североафриканской пустыне бредут Андрокл и его жена Мегера, они продали всё своё имущество и теперь ищут, где скрыться от преследований. Мегера всю дорогу проклинает мужа. Неожиданно они встречают льва, который, однако, не проявляет агрессии и жалобно стонет. Андрокл замечает, что лев проткнул себе лапу большой занозой и не в силах её вытащить. Под ласковые слова, чтобы успокоить зверя, Андрокл вытаскивает занозу. Лев по-кошачьи выражает ему свою благодарность.

Первый акт. К городским воротам Рима солдаты приводят партию пойманных христиан, среди которых — Андрокл, Лавиния, силач Ферровий и Спинто. Капитан сообщает пленникам, что любого из них немедленно отпустят, если он согласится принести жертву римским богам, в противном случае их казнят на арене Колизея — мужчин заставят сражаться с гладиаторами, а женщин отдадут на съедение львам. Особенно настойчиво он пытается убедить Лавинию, к которой неравнодушен, но пленница отказывается. Она поясняет, что не может признать ложных богов, это было бы изменой самой себе и капитуляцией перед царящим в империи злом.

Появляются два юнца-аристократа, один из которых, Лентулий, пытается поиздеваться над Ферровием и даёт ему пощёчину. Ферровий добросовестно подставляет другую щёку, после чего берёт Лентулия в охапку и уговаривает, под аккомпанемент его воплей, покаяться и стать христианином. Андрокл озабоченно просит Ферровия: «Полегче; тому, последнему, ты сломал челюсть». Изрядно помятого Лентулия уносят в глубоком обмороке.

Второй акт. Та же группа христиан в Колизее готовится к роковому выходу на арену. Спинто в ужасе отрекается от христианства и бежит принести жертву идолам, но вместо этого попадает на обед к только что привезенному голодному льву. Появляется император, восхищается видом Ферровия и предлагает ему место в своей преторианской гвардии. Ферровий отклоняет предложение и выходит на арену без доспехов, готовый умереть без сопротивления, но, возбуждённый сражением, не выдерживает и приканчивает шестерых своих противников. Император в восторге обещает впредь брать в армию только христиан. Капитан, воспользовавшись благоприятным моментом, добивается у императора помилования для Лавинии и других христиан. Ферровий с грустью соглашается вступить в гвардию: «Время христианского Бога еще не пришло».

Публика, однако, негодует и требует номера «христианин и лев»; Андрокл вызывается добровольно. При виде Андрокла лев замирает, принюхивается, узнаёт и снова восторженно выражает своё расположение к нему. Император из ложи кричит, требуя прикончить льва; зверь запрыгивает в императорскую ложу и выгоняет оттуда монарха. Андрокл с трудом сдерживает льва и просит императора говорить дружелюбным тоном, чтобы не возбуждать зверя. Насмерть перепуганный император подчиняется: «Мой дражайший господин Андрокл, мой любезнейший друг, мой вновь обретённый брат! Приди в мои объятия! (Обнимает Андрокла.) О, что за чудовищный запах чеснока!» Все расступаются, человек и зверь уходят свободными.

Идейно-художественные мотивы

Пьеса «Андрокл и лев» — метафорический призыв к радикальной перестройке европейской общественной системы на этической основе. По мнению Шоу, раннее христианство было ненасильственным протестом против аморальной, жестокой и несправедливой системы, и его цели были во многом созвучны современным Шоу социалистическим движениям. Соответственно преследование христиан в первые века нашей эры имело не религиозные, а социально-политические цели, было «попыткой пресечь пропаганду учения, угрожающего установленному „законному“ порядку вещей». Шоу провозгласил в послесловии к пьесе: «Все те, в ком горит свет, кто своим внутренним взором провидит в будущем лучший мир, чей дух стремится к более возвышенной и полной жизни для всех, а не для себя за счет других, естественно, внушают страх, а потому и ненависть соглашателям-собственникам… Мои мученики - это мученики всех времён, мои гонители - это гонители всех времён».

В печатные издания текста пьесы Шоу поместил обстоятельный (длиннее, чем сама пьеса) собственный анализ Евангелий под названием «Предисловие о перспективах христианства». Свою этическую философию «внецерковной веры» Шоу позднее развил в пьесах «Назад к Мафусаилу» и «Святая Иоанна». В своей статье в газете «Дейли ньюс» (25 сентября 1913 года) Шоу в резких выражениях заклеймил современную цивилизацию за такие отвратительные порождения, как истребительные войны, массовая бедность, социальное неравенство, работные дома, обязательная военная служба и др. Шоу сделал вывод: «не вижу, как может всякий здравомыслящий человек утверждать, что христианство продвинулось хотя бы на один дюйм со времени распятия на кресте». Христианство, по его мнению, потерпело историческое поражение, капитулировало перед силами социального зла. В послесловии, написанном уже после начала Первой мировой войны, Шоу особенно осудил священников-«патриотов», которые «служат Марсу во имя Христа на позор всему религиозному человечеству».

Критик П. Балашов отметил яркое драматургическое мастерство автора, умело использующего богатейшую художественную палитру, от трогательного драматизма до откровенного фарса.

Экранизации

Пьеса была дважды экранизирована.

1. 1952: «Андрокл и лев», Габриэль Паскаль.
2. 1984: «Андрокл и лев», Рональд Смедли (Ronald Smedley).

В 1967 году в США появился телевизионный музыкальный спектакль «Андрокл и лев», музыку к которому написал Ричард Роджерс.

Литература

• Балашов П. Художественный мир Бернарда Шоу. — М.: Художественная литература, 1982. — 326 с.
• Деннингхаус Ф. Театральное призвание Бернарда Шоу. — М.: Прогресс, 1978. — 328 с.
• Пирсон, Хескет. Бернард Шоу. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. — 544 с. — (След в истории). — ISBN 5-222-00176-8.
• Ромм А. С. Комментарии к пьесе «Андрокл и лев» // Бернард Шоу. Полное собрание пьес в шести томах. — М.: Искусство, 1980. — Т. 4. — 656 с.
• Хьюз, Эмрис. Бернард Шоу. — М.: Молодая гвардия, 1968. — 288 с. — (Жизнь замечательных людей).
• Бернард Шоу. Послесловие к пьесе «Андрокл и лев» // Полное собрание пьес в шести томах. — М.: Искусство, 1980. — Т. 4. — С. 171—175.

Отрывок, характеризующий Андрокл и лев (пьеса)

– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».