Андроников, Яссе Николаевич

Князь Яссе Николаевич Андроников
Род деятельности:	офицер, поэт, режиссёр, актер, учитель танцев
Место рождения:	Тифлис
Место смерти:	Сандармох, Карелия
Награды и премии:	4-й ст.

Князь Яссе Николаевич Андроников, вариант фамилии Андронников (1893—27 октября 1937) — штабс-ротмистр царской армии, режиссёр молодёжного театра в Москве, актёр, учитель современного танца, брат Саломеи и отец Константина Андрониковых.

Биография

Происхождение

Отец — грузинский князь Иван (Нико) 3ахарьевич Андроникашвили (1862—1947), агроном и общественный деятель. Выпускник московской Лесной академии 1887 года, после этого тринадцати лет был главным экспертом Кавказского комитета по защите от филлоксеры. В 1902—1916 был главой города Батуми. Мать — Лидия Николаевна Плещеева-Муратова (1861—1953), внучатая племянница поэта А. Н. Плещеева, когда познакомилась с И. З. Андроникашвили, состояла в первом браке. У неё было трое детей, которые погибли при трагических обстоятельствах. Полюбив Ивана Захарьевича, она оставила Петербург и первого мужа, и переехала в Тифлис, где прожила до конца жизни. В этом браке было также трое детей: Саломея, Мариам (или Мария, Маруся) и Яссе. Родовое поместье находилось в Кахетии.

До первой мировой войны

Яссе родился в 1893 году в Тифлисе. Окончил Батумскую гимназию. В 1912 году Яссе поступил на Юридический факультет Петербургского университета. В 1913 году писал стихи, посвященные Анне Ахматовой, по мнению Андрея Арьева, возможно, был в неё влюблен. В сентябре 1915 года в Петербурге женился на Елене Константиновне Вахтер, лютеранке по вероисповеданию, дочери тайного советника и предпринимателя Константина Логиновича Вахтера (1837—1917). Свадьба была скромной, у жениха не было денег даже на обручальное кольцо. 16 июля 1916 года в Петрограде родился сын Константин.

На мировой и гражданской

Летом 1916 г., окончив университет и после рождения сына, Яссе Андроников ушёл добровольцем на фронт и поступил в Дикую дивизию. Штабс-ротмистр российской армии. Попал на Румынский фронт. В начале 1917 года при штурме австрийского бастиона ранен, награждён Георгиевским крестом 4-й степени. После ранения эвакуирован в тыл. Попав в Петроград, Яссе поступил в Пажеский корпус. Это оказался его последний ускоренный выпуск. В сентябре 1917 года Андроников уже закончил Пажеский корпус и был произведён в прапорщики.

В 1918 году его жена с сыном, спасаясь от голода и большевистского террора, выехала на юг России. Яссе уехал в Тифлис. В 1919 году Яссе приехал с грузинским паспортом в Новороссийск, занятый белыми. В комендатуре ему объяснили, что он, как прапорщик Российской императорской армии, подлежит мобилизации, а если он хочет остаться подданным Грузии, то необходимо отказаться от Российского гражданство и его русский паспорт будет у него изъят. Андроников заявил, что не откажется от России и поступил в Добровольческую Армию. Старший офицер в Деникинской армии. В августе 1919 года снова ранен, эвакуирован в Феодосию, где воссоединился с семьей. Оттуда он направлен в Кисловодск для дальнейшего лечения. Феврале 1920 года жена с сыном на американском миноносце эвакуируется из Крыма в Константинополь, а затем в Париж. Яссе вернулся из России в Грузию. Работал экономистом.

Жизнь и смерть при советской власти

Первый арест

В 1921 году Андронников участвовал в боях против Красной армии, вторгшейся в Грузию. В апреле того же большевицкие силы заняли всю страну. Андроников был готов к эвакуации и находился на пароходе, отходящем из Батума в Европу. Но на пристани появились члены большевицкого правительства, отговаривая пассажиров уезжать, уверяя, что репрессий против них не будет. По возвращении в Тифлис Андроникова арестовали в тот же день. Семь месяцев он провёл в Метехской тюрьме, освобождён в конце 1921 года благодаря ходатайству тёти, прятавшей в своём поместье до революции видного большевика, ставшего к тому времени членом правительства. При освобождении Яссе был лишён права искать работу в Грузии. Он уехал в Москву, где стал актёром, а позднее режиссёром театра Буффонады. Зарабатывал на жизнь, будучи учителем танцев и драматургом.

Второй арест

2 апреля 1926 — арестован за «контрреволюционные связи с сотрудниками иностранных миссий», приговорён к тюремному заключению и осенью отправлен в Тобольский политизолятор. 13 апреля 1927 освобождён, дело прекращено.

Яссе женился на актрисе своего театра Нине Александровне Кинд. Работал в театре актёром и танцором. Получил место постоянного преподавателя современного танца и пластики в ГИТИСе. Много гастролировал с театром по стране, пробовал себя и в режиссуре. В течение всей жизни с самой ранней юности и до гибели писал стихи, сохранившиеся из них были опубликованы в 2009, 72 года спустя гибели автора.

Третий арест

11 июля 1931 снова арестован по обвинению в шпионаже. За несколько месяцев до ареста встречался с почетным гостем Грузии, редактором журнала, французским журналистом Вожелем. По другим частично совпадающим сведениям причиной аресто было то, что Саломея прислала брату письмо с оказией через французского журналиста. 28 октября 1932 — приговорен к 10 годам ИТЛ и отправлен в Карлаг. Несколько месяцев находился в Ташкенте, затем отправлен в совхоз Нарпай (Узбекистан), на полуостров у реки Сыр-Дарья. 25 октября 1935 — направлен на работу в Балхашстрой, но в январе 1936 — в связи с болезнью печени после перенесенной им малярии был помещен в больницу Караганды. В начале марта 1936 — выписан из больницы и в апреле отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения (в мае находился в Кеми).

Первое время работал внештатным режиссёром в Соловецком театре. После ссоры с Л. Курбасом и Л. Приваловым, был отправлен на дальнюю командировку.

Гибель

Осенью 1937 переведён на тюремный режим. 9 октября 1937 года Особой тройкой УНКВД Ленинградского Округа приговорён к Высшей мере наказания. Расстрелян 27 октября 1937 года, похоронен у урочище Сандармох в Карелии.

Семья

• Сестра — Саломея по первому браку Андреева, по второму Гальперн (1888—1982) — муза многих поэтов и художников Серебряного века.
• Сестра — Мариам (Мария, Маруся) в замужестве Шарашенидзе (1891—1976), работала в Институте географии в Тбилиси.

• Первая жена (с 1915) — Елена Константиновна урождённая Вахтер (1890—1938)
  • Сын — Константин (1916—1997) — французский дипломат, православный богослов и переводчик.
• Вторая жена (с ?) — Нина Александровна Кинд

Произведения

• Андроников Яссе. Я просто шел, не ведая куда… : повествование в письмах и стихах; сопроводит. текст М. К. Андроникова. — Санкт-Петербург : Журнал «Звезда», 2009. — 211 с. — ISBN 978-5-7439-0146-3
• Андроников Яссе. [magazines.russ.ru/zvezda/2012/10/a11.html Алешка, роман. // «Звезда» 2012, № 10], окончание // «Звезда» 2012, № 11.

Адреса

• Тбилиси, улица Атарбекова, 43 б
• 1926 — г. Москва, ул. Станкевича, д. 15, кв. 3.

Отрывок, характеризующий Андроников, Яссе Николаевич

– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.