Андроник III Палеолог
Андроник III Палеолог<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> </td></tr>
| |||
| |||
|---|---|---|---|
| 1328 — 1341 | |||
| Предшественник: | Андроник II | ||
| Преемник: | Иоанн V | ||
| Рождение: | 1296 | ||
| Смерть: | 15 июня 1341 Константинополь | ||
| Род: |  Палеологи
| ||
| Отец: | Михаил IX Палеолог | ||
| Мать: | Рита Армянская | ||
| Дети: | Иоанн V, Михаил, Мария, Ирина | ||
Андроник III Палеолог (1296 — 15 июня 1341) — византийский император с 1328 года, который в течение всего своего правления безуспешно пытался сдерживать натиск внешних врагов империи. При нём Византия лишилась последних владений в Малой Азии.
Содержание
Биография
Родители Андроника III — Михаил IX Палеолог и армянская царевна Рита. Вырос при дворе деда Андроника II, который с неприязнью относился к юношеским выходкам наследника, однако не мог ничего предпринять до 1320 года, когда его собутыльники по ошибке подкараулили у дома любовницы и умертвили младшего сына Михаила IX, Мануила. В том же году умер и их отец.
Убитый горем император лишил внука права на трон. В ходе последовавшей за тем междоусобицы тому удалось привлечь на свою сторону знатнейших жителей столицы и, помимо прочих, влиятельного и состоятельного Иоанна Кантакузина. Под их давлением Андроник II был принуждён в 1325 году признать внука соправителем, поручив ему управление Фракией и Македонией.
В мае 1328 года Андроник заставил престарелого деда отречься от престола и принять постриг, став единовластным правителем Византии.
Во время царствования Андроника всеми делами заправлял Иоанн Кантакузин, который по его смерти стал в 1347 году соправителем его сына Иоанна V. Под руководством Кантакузина были предприняты преобразования судебных учреждений и строительство нового флота, с помощью которого удалось отвоевать у генуэзцев острова Хиос, Лесбос и Фокиду. Заметно выросло влияние монастырей, причём в делах не только церковных, но и светских.
Внешняя политика
В области внешней политики Андроник при содействии своего зятя, болгарского царя Михаила Шишмана, пытался противостоять расширению на юг Сербского царства, но был вынужден в 1334 году констатировать отпадение от империи Македонии.
Воспользовавшись смутами в Болгарии, в 1332 года Андроник III захватил приграничные крепости в Фракию. Болгарский царь Иван Александр выступил против ромеев и встретился с Андроником возле крепости Русокастра. Император вступил в бой, но воины его не выдержали натиска болгар и бежали в крепость. Осада закончилась встречей Ивана Александра и императора и заключением мира, подтверждавшего статус-кво. Для укрепления мира был заключен брак между старшим сыном Ивана Александра, Михаилом Асеном и дочерью Андроника III Марией.
С востока ромеев теснили османы во главе с Орханом: в 1331 году ими была взята Никея, в 1337 году — Никомедия. Император вступил в военный союз с эмиром Айдына Умуром.
Среди позитивных итогов правления Андроника можно назвать восстановление власти императора в мятежных Фессалии и Эпире.
Семья
У Андроника III и Анны Савойской было четверо детей:
- Ирина Палеолог (1327 — после 1356), вышла замуж за Михаила IV Асена.
- Иоанн V Палеолог (18 июня 1332 — 16 февраля 1391) — византийский император.
- Михаил Палеолог (1337 — до 1370) — деспот.
- Мария Палеолог (ум. 6 августа 1384), вышла замуж за Франческо I Лесбоского.
Кроме того, у Андроника III была незаконнорожденная дочь
- Ирина (1315 — после 1341), которая вышла замуж за Василия Комнина, императора Трапезунда
Напишите отзыв о статье "Андроник III Палеолог"
Ссылки
Отрывок, характеризующий Андроник III Палеолог
Доводы его были сжаты, просты и ясны.Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
