Анжуйская династия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Анжу́йская дина́стия (фр. Maison d'Anjou) — наименование нескольких дворянских и королевских династий Европы.





Первый Анжуйский дом (Ингельгеринги)

Его родоначальником был Ингельгер (ок. 840—886), сын Тертулия, виконт Анжера в 880. Его сын Фульк I Рыжий (до 886 — до 942) стал в 930 году первым графом Анжу. Его наследники:

Род угас в 1060 году со смертью Жоффруа II, владения которого унаследовали дети его сестры Ирменгарды и её мужа Жоффруа IV, графа Гатине и Шате-Ландона, ставшего родоначальником второго Анжуйского дома.

Второй Анжуйский дом (Гатине-Анжу)

Ветвь рода графов Гатине. В 1060 году Жоффруа III Бородатый (ум. после 1096). Его преемники:

От сыновей Фулька V род разделился на 2 линии. От старшего, Жоффруа V Плантагенета (11131151) пошла английская королевская династия Плантагенетов, а от Балдуина III — Иерусалимская ветвь.

Анжуйская династия в Иерусалимском королевстве

Основателем династии стал Фульк V, граф Анжу. Овдовев, он совершил паломничество в Иерусалим, где женился на Мелисанде, дочери и наследнице Балдуина II. После смерти тестя Фульк стал королём Иерусалима (1131—1143).

Его наследники:

Иногда к этой династии причисляют иерусалимских правителей Готфрида Бульонского (1099—1100), Балдуина I (1100—1118), Балдуина II (1118—1131), в этом случае династия называется Арденно-Анжуйской. Все эти правители действительно находились в родстве с Фульком, но их объединение в одну династию представляется надуманным.

Анжуйская династия в Англии (Плантагенеты)

Сын Фулька V от первого брака Жоффруа (Джеффри) Красивый принял от уехавшего на Восток отца графство Анжу. Благодаря удачному браку с Матильдой, дочерью Генриха I, короля Англии, Жоффруа получил шанс унаследовать английскую корону. Сын Жоффруа и Матильды Генрих II стал первым королём Англии (1154—1189) из Анжуйской династии. В Англии эту династию чаще называют Плантагенетами по боевой эмблеме Жоффруа — веточке дрока (лат. planta genista). К Плантагенетам принадлежат:

Анжуйская династия (Анжу-Сицилийский дом)

Ветвь дома Капетингов, основана Карлом I Анжуйским (1220—1285), сыном Людовика VIII. В 1250 г. Карл I Анжуйский получил в приданое Прованс, в 1266—1268 гг. завоевал Неаполь и Сицилию. В 1282 г. Сицилия свергла его власть, и Карл I Анжуйский остался королём Неаполя.

Его необычайно разросшееся потомство, разделившееся на несколько ветвей, занимало престолы королевств Неаполя, Венгрии, Польши, а также ряда государств меньшего ранга — княжества Ахейского, герцогства Дураццо.

К Анжу-Сицилийскому дому относятся:

1. короли Неаполя (из старшей линии):

2. короли Неаполя (из линии Дураццо):

3. короли Венгрии:

4. короли Польши:

Анжуйская династия — ветвь Валуа

Основана Людовиком I Анжуйским (1339—1384), вторым сыном Иоанна II Доброго. Людовик I Анжуйский был усыновлен королевой Неаполя Джованной I и должен был стать её преемником в Неаполе. Но Джованна I была свергнута своим родственником Карлом Малым (Карлом III), и Неаполь перешёл к королям из линии Дураццо Анжу-Сицилийского дома, а затем к принцам Арагонского дома. Людовик и его наследники неоднократно пытались отвоевать Неаполь, но все их попытки в итоге оказывались безрезультатными. Из неаполитанского наследства им удалось закрепить за собой Прованс.

Графы Прованса и «альтернативные» короли Неаполя из Анжуйской линии Валуа:

У Карла Мэнского был брат, прижитый его отцом, графом Мэнским, вне брака. Он был узаконен и дал начало линии анжуйских бастардов, которые носили титул баронов, а потом и маркизов де Мезьер. Дочь и наследница последнего маркиза была выдана замуж за старшего сына герцога Монпансье. О ней снят фильм Б. Тавернье «Принцесса де Монпансье» (2010). Внучка этой пары, наследница Мезьера и Монпансье, была женой Гастона Орлеанского и матерью «Великой мадемуазель».

См. также

Напишите отзыв о статье "Анжуйская династия"

Отрывок, характеризующий Анжуйская династия

В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.