Анисимов, Александр Иванович (искусствовед)

Александр Иванович Анисимов
Портрет работы Б. М. Кустодиева, 1915 год.
Дата рождения:	30 марта (11 апреля) 1877(1877-04-11)
Место рождения:	Санкт-Петербург
Дата смерти:	2 сентября 1937(1937-09-02) (60 лет)
Место смерти:	Сандармох, Карельская АССР
Страна:	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Альма-матер:	историко-филологический факультет Московского университета
Известен как:	историк и реставратор древнерусской живописи

Александр Иванович Анисимов (1877—1937) — историк и реставратор древнерусской живописи.

Биография

Родился 30 марта (11 апреля) 1877 года в Санкт-Петербурге в семье земского статистика. Окончил 2-ю Московскую гимназию и историко-филологический факультет Московского университета (1900—1904).

Деятельность

Работал в Новгородской мужской учительской семинарии в 1904—1916 годах. Был также профессором в Новгородском народном университете. Принимал активное участие в исследовании и реставрации древнерусских фресок, в том числе фресок XIV века в церкви Фёдора Стратилата. Анисимов сотрудничал с такими специалистами, как П. П. Покрышкин, К. К. Романов и др. Собирал церковную утварь, на основе собранной коллекции в 1913 году было создано Новгородское епархиальное древлехранилище (ныне Новгородский государственный объединённый музей-заповедник), где Анисимов организовал реставрационную мастерскую.

В 1916—1918 годах преподавал в Петергофской гимназии. В 1918—1919 годах работал в музейном отделе Народного комиссариата просвещения.

По приглашению И. Э. Грабаря стал сотрудником, а затем и научным руководителем Комиссии Наркомпроса по сохранению и раскрытию памятников искусства и по реставрации настенной живописи и древних икон. В 1924 году она была переименована в Центральные государственные реставрационные мастерские и Анисимов занял должность научного руководителя реставрации памятников искусства. В 1921 году вместе с И. Э. Грабарем участвовал в Первой Всероссийской реставрационной конференции, где было решено организовать комиссию для рассмотрения технических приёмов укрепления и раскрытия древней иконописи. Возглавлял реставрационные работы в Новгороде, Ярославле, Ростове, Угличе, Владимире. Среди отреставрированных под его руководством памятников: иконы и настенная живопись, связанные с именем Феофана Грека, в Москве и Новгороде; иконы «Троица» и «Звенигородский чин» Андрея Рублёва; Богородичные иконы «Владимирская», «Боголюбская», «Максимовская», «Знамение», «Оранта», «Толгская», «Фёдоровская», «Донская». Организовал специальные реставрационные мастерские в Новгороде, Ярославле, Вологде. С 1925 по 1930 год руководил ярославским филиалом живописной секции мастерских.

В 1920—1929 годах работал в Государственном Историческом музее заведующим отделом памятников религиозного быта. В начале 1920-х годов руководил секцией древнерусского искусства в Институте историко-художественных изысканий и музееведения. Работал в Московском НИИ археологии и искусствознания, Государственной Академии художественных наук. В 1926 году вместе с Н. И. Брягиным создал выставку древнерусских икон. Участвовал в организации передвижной выставки русских икон в Европе и США (1929—1932).

Преподавал в Московском университете; в Высших художественно-технических мастерских (ВХУТЕМАС) (византийскую и монументальную живопись). В Ярославском университете заведовал кабинетом изящных искусств (1918—1919), был профессором кафедры археологии и материальной культуры (1919—1924), деканом исторического отделения (с 20 февраля 1920), читал курсы истории русского искусства, раннего христианского искусства, введения в искусство понимания, русского искусства до XVIII века.

Преследования, аресты, расстрел

Впервые был арестован в июне 1919 года в Петергофе, освобождён по ходатайству Н. И. Седовой (Троцкой). В 1921 году был арестован в Екатеринбурге и приговорён к шести месяцам принудительных работ без содержания под стражей. 3 февраля 1921 года освобождён досрочно.

В 1929 году прекратил всякую общественную деятельность. 6 октября 1930 года арестован по делу о «шпионаже и вредительстве через Центральные государственные реставрационные мастерские». 23 января 1931 года приговорён к 10 годам лагерей. Отбывал наказание в Соловецком лагере особого назначения (Кемский лагпункт). С мая 1931 до середины 1932 года работал в музее Соловецкого лагеря, реставрировал иконы, читал доклады.

В 1937 году переведён в Беломоро-Балтийский лагерь (лагпункт Кузема). 22 августа 1937 года, в лагере, был арестован, а 26 приговорён Тройкой НКВД Карельской АССР к расстрелу. Расстрелян 2 сентября 1937 года в урочище Сандармох под Медвежьегорском. Сейчас на этом месте мемориальное кладбище «Сандармох».

Верный страж и ревностный блюститель
Матушки Владимирской, — тебе —
Два ключа: златой — в Её обитель,
Ржавый — к нашей горестной судьбе.

Максимилиан Волошин. 26 марта 1929

Имя его долго замалчивалось. Доктор искусствоведения Герольд Иванович Вздорнов собрал наиболее важную часть трудов учёного и написал о нём статью в журнале «Советское искусствознание» в 1984 году. Александр Иванович Анисимов полностью реабилитирован прокурором Карелии в 1989—1990 годах.

Художник Б. М. Кустодиев в 1915 году написал его портрет на фоне древнерусской архитектуры. Поэт Максимилиан Волошин посвятил ему, как другу, стихотворение «Владимирская Богоматерь» (26 мая 1929).

Труды

• Экскурсия студенческого общества в Грецию // Вестник воспитания. XV. 1904, февраль. отд. 1. С. 116—141.
• Историко-археологическая выставка новгородского общества любителей древности // Новгородская жизнь. 1910. № 139. С. 1-2; № 140. С. 1-2.
• Реставрация фресок Федора Стратилата в Новгороде // Старые годы. 1911, февраль. С. 43-52.
• Церковная старина на выставке XV археологического съезда в Новгороде // Старые годы. 1911, октябрь. С. 40-47.
• Новгородская икона св. Федора Стратилата / А. И. Анисимов, П. П. Муратов. Памятники древнерусской живописи. — М.: К. Ф. Некрасов, 1916. — 48 с.
• Проект реставрации св. Софии Киевской // Художественная жизнь. № 3. 1920. С. 10-12.
• Реставрация памятников древнерусской живописи в Ярославле. 1919—1926. М.: Центральные государственные реставрационные мастерские, 1926. — 16 с.
• Владимирская икона Божией Матери. Прага, 1928.
• Домонгольский период древнерусской живописи // Вопросы реставрации: сборник Центральных Государственных Реставрационных Мастерских. Вып. 2 / Под ред. И. Э. Грабаря. — М.: Центральные государственные реставрационные мастерские, 1928. — 284 с.
• О древнерусском искусстве. М., 1983.

Литература

• Miller D. B. Legends of the Icon of Our Lady of Vladimir: A Study of the Development of Muscovite National Consciousness // Speculum. — 1968. — Oct., 1968. — Т. 43, № 4. — С. 657—670.
• Вздорнов Г. И. Александр Иванович Анисимов (1877—1932) // Советское искусствознание. — М., 1984. — Вып. 2. — С. 297—317.
• Кызласова И. Л. Александр Иванович Анисимов (1877—1937). — М.: Изд-во Моск. гос. горного ун-та, 2000. — 89 с.

Источники

• [www.uniyar.ac.ru/index.php/Анисимов_Александр_Иванович Анисимов Александр Иванович]. ЯрГУ им. П. Г. Демидова
• [www.snor.ru/?an=pers_6 Анисимов Александр Иванович] // Справочник научных обществ России
• [museum.novsu.ac.ru/body.php?chap=people&sub=6 Александр Иванович Анисимов (1877—1932 гг.)] // История образования в Новгороде Великом

Отрывок, характеризующий Анисимов, Александр Иванович (искусствовед)

– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.