Боэций

Боэций
Boethius / Boetius
Боэций с монохордом. Фрагмент книжной миниатюры в кембриджской рукописи, ок. 1150 г.
Имя при рождении:	Аниций Манлий Северин Боэций
Род деятельности:	государственный деятель, философ, писатель, теоретик музыки
Отец:	(?) Флавий (Ноний Аррий ?) Манлий Боэций

Ани́ций Ма́нлий Торква́т Севери́н Боэ́ций (лат. Anicius Manlius Torquatus Severinus Boethius, также в латинизированной форме Boetius), в исторических документах Ани́ций Ма́нлий Севери́н (ок. 480 — 524, по другим сведениям 526, Павия или Кальвенцано) — римский государственный деятель, философ-неоплатоник, теоретик музыки, христианский теолог.

Жизненный путь

По материнской линии происходил из знатного римского рода Анициев. С большой вероятностью сын консула, префекта Рима и претория Флавия Манлия Боэция. Имя Boethius (производное от греч. βοηθός помощник, заступник), возможно, указывает на греческое происхождение семьи отца. Имя Severinus по одной версии считается крестильным, по другой — указывает на связь с императорской династией Севе́ров. Имя Torquatus, которое иногда встречается в справочной и научной литературе, позднейшее и неподлинное.

Отец Боэция (консул в 487 году) умер, когда Боэций был ещё ребёнком. Мальчика взял на воспитание или усыновил Квинт Аврелий Меммий Симмах (консул в 485 г., затем глава сената и префект Рима), один из наиболее авторитетных государственных деятелей своего времени, знаток и ценитель греческой и римской античности. В семье сенатора Боэций получил прекрасное воспитание и первоначальное образование.

Достоверно неизвестно, где учился Боэций. По одной, достаточно распространенной версии, Боэций учился в Александрии (П.Курсель, ещё в 1940-х гг. доказывавший, что ни о каком философском образовании в тогдашнем Риме речи быть не могло, а также Л.Минио-Палюелло, Л.Обертелло) либо в Афинах (Бонно, Фогель, де Рейк); афинская версия отвергалась рядом исследователей (Т. Ходжкин, Х.Ф. Стюарт, Дж. О’Доннелл). Согласно другой точке зрения, Боэций вполне мог получить образование, не покидая Италии, а его обучение в Александрии или Афинах всего лишь легенда.

Боэций женился на дочери Симмаха Рустициане. Два его сына от этого брака — Флавий Симмах и Флавий Боэций. К тридцати годам приобрёл известность как разносторонне образованный, эрудированный человек, глубоко знавший греческие науки и философию и занимавшийся среди прочего механикой.

В правление короля остготов Теодориха Великого, захватившего Италию, Боэций занимал ответственные государственные должности: сенатор, в 510 г. консул, в 522—24 гг. — magister officiorum, первый министр королевства (высшая административная должность). Боэций упоминал о своём консульстве в написанном в 510 г. комментарии на «Категории», сетуя на недостаток времени для научных занятий.

С 510 по 522 годы продолжал заниматься науками и философией, в период с 519 по 522 годы написал несколько небольших теологических трактатов, вероятно, вследствие возобновления в Риме богословских споров.

В 523 (датировка бургундского хрониста второй половины VI в. Мария из Аванша) или 524 году в результате придворной интриги был обвинён в государственной измене, заключён в тюрьму и спустя год или два казнён. Точные дата и место смерти неизвестны (в качестве даты рассматривались 524, 525 и 526 гг., в качества места — Павия и Кальвенцано). Казни предшествовал суд, по сути бывший инсценировкой и проходивший в отсутствие ответчика. Боэция обвиняли в ряде преступлений: заговоре против власти, стремлении вернуть Риму утраченную свободу и святотатстве (осквернении святынь или злоупотреблении магией).

Кенотаф (символическая гробница) Боэция находится в павийской церкви Чель д'Оро.

Смерть Боэция произвела глубокое впечатление на современников и на потомков. В Павии в раннее средневековье существовал культ Боэция как мученика церкви, узаконенный в 1883 году.

Лучшая биографическая справка о Боэции (с точным указанием источников) содержится во втором томе PLRE.

Творчество и научная деятельность

В ожидании казни написал (в прозе и стихах) своё главное сочинение «Утешение Философией» («De consolatione philosophiae»), которое стало одной из популярнейших книг Средневековья и оказало сильное влияние на европейскую литературу. Автор «Утешения» пытался решить проблему совмещения свободы воли с промыслом Бога. С одной стороны, если Бог всё предвидит, то свободы воли не существует. С другой — свобода человека, его воля всё-таки существует, а это подрывает способность Бога проникать во мрак будущего. Это видимое противоречие Боэций объясняет тем, что знание Богом наших будущих действий, их предвидение, не является необходимой причиной самих этих действий. Боэций наставляет читателя, чтобы тот уклонялся от зла, своё сердце устремлял к добродетели, а ум — к истине. «Утешение Философией» оказалось последним значимым произведением древнего мира, свободным от возрастающего влияния христианства. Характерно, что Боэций персонифицирует философию в виде женщины, не имеющей связи с христианскими образами.

Боэций — автор ряда богословских трудов: «О Троице» («De Trinitate», 520-21 гг.), «Провозглашают ли Отец и Сын и Святой Дух Божественность субстанциально» («Utrum Pater et Filius et Spiritus Sanctus de divinitate substantialiter praedicentur»), «О седмицах» («De hebdomadibus», 518-20 гг.), «О католической вере» («De fide catholica», до 513 г.), «Против Евтихия и Нестория» («Contra Eutychen et Nestorium», ок. 513 г.).

В трактатах по дисциплинам квадривия — арифметике («Основы арифметики», традиционное латинское название — «Libri II de institutione arithmetica») и музыке («Основы музыки», «Libri V de institutione musica») — передал европейской цивилизации метод и базовые знания лучших греческих авторов (преимущественно пифагорейцев) в области «математических» наук. Возможно, также написал учебники геометрии и астрономии. Квадривиальные учебники — самые ранние работы Боэция; они традиционно датируются 500—506 гг.

Много Боэций сделал и в области переводов с греческого языка на латинский важнейших учёных трактатов древности. Он перевёл и сопроводил комментариями логические труды Аристотеля «Категории» («Praedicamenta»; 2 перевода и комментарий; после 510 г.), «Об истолковании» («De interpretatione»; 3 перевода и 2 комментария; последний около 516 г.), первую «Аналитику», «Топику», «Софистические опровержения» (3 последние — только переводы, комментарии не сохранились). «Введение» (в Категории Аристотеля) Порфирия («Isagoge») откомментировал дважды (в 504-09 гг. малый, после 510 г. сочинил большой комментарий). Кроме того, Боэций написал обширный комментарий (в 7 книгах) к (небольшой по размеру) «Топике» Цицерона (520—523 гг., не дописан). Переводы Боэция иногда перерастают рамки жанра, превращаясь в толкование, содержат оригинальные размышления, понятия и термины. Метод интерпретации оригинала сам Боэций определял такими словами:

Сам я не следую покорно замыслам другого [автора] и не связываю сам себя строжайшим законом перевода, но, чуть свободней отклоняясь с чужого пути, ступаю не след в след. То, что у Никомаха говорится о числах пространно, я изложил с умеренной краткостью, а то, что изложено бегло и доходит до сознания с трудом, я раскрыл с помощью собственных скромных добавлений таким образом, что иногда для очевидности я пользовался и своими формулами и схемами.

Значительную ценность в учебных трактатах (в целом компилятивных) представляют интерполяции античных источников. Некоторые интерполяции такого рода уникальны.

Собственные труды Боэция по логике (диалектике):

• О категорическом силлогизме (De syllogismo categorico; 505—506).
• О делении (De divisione; 515—520)
• О гипотетических силлогизмах (De hypotheticis syllogismis; 516—522)
• О различиях в топиках (De topicis differentiis; 522—523)
• Введение в категорические силлогизмы (Introductio ad syllogismos categoricos; др. название Liber ante praedicamenta; ок. 523)

Рецепция

Переводы и толкования Боэция сыграли значительную роль в распространении философии и формировании систематического образования в Средние века. В то время «Утешение Философией» было одним из самых популярных литературных и философских сочинений (английский перевод «Утешения» выполнил ещё в XIV в. Дж. Чосер), стихи из него в IX-XI вв. перекладывали на музыку (сохранившиеся музыкальные фрагменты изданы С.Барреттом в 2013 году). Труды по диалектике (логике), арифметике, музыке составили основу средневекового университетского образования. Первое полное собрание сочинений Боэция было выполнено братьями Форливио в Венеции в 1492 году. Своё значение сохраняет и (в целом устаревшее) полное издание Боэция в латинской «Патрологии» Миня (PL, t.63 [1860]) — в связи с тем, что современных критических изданий нескольких его трудов (например, комментария к «Топике» Цицерона) нет.

Достоверных прижизненных изображений Боэция не сохранилось. Наиболее ранним претендентом считается поэт или мыслитель на диптихе из слоновой кости V-VI веков (диптих известен под названием «Поэт и муза»), который хранится в музее кафедрального собора Монцы. Обширная средневековая и ренессансная иконография чаще всего отражает репутацию Боэция как философа, математика и учёного музыканта.

В честь Боэция назван кратер на Меркурии и кратер на Луне.

В 2016 году Б. Бэгби и С. Барретт сделали современную исполнительскую редакцию («реконструкцию») латинских песен на стихи из «Утешения Философией», по английской невменной рукописи XI века.

Издания оригинальных трактатов

• Manlii Severini Boetii opera omnia, ed. J.-P. Migne // PL 64. Parisiis, 1847.
• Boetii De institutione arithmetica libri duo // Gottfried Friedlein. Anicii Manlii Torquati Severini Boetii De institutione arithmetica libri duo: De institutione musica libri quinque. Accedit geometria quae fertur Boetii. Lipsiae, 1867
• Boetii De institutione musica libri quinque // Gottfried Friedlein. Anicii Manlii Torquati Severini Boetii De institutione arithmetica libri duo: De institutione musica libri quinque. Accedit geometria quae fertur Boetii. Lipsiae, 1867
• Boethii Philosophiae consolatio, ed. Ludouicus Bieler // Corpus christianorum, series latina XCIV. Turnholt: Brepols, 1957 (одно из лучших изданий «Утешения»)
• Boèce. Institution arithmétique. Texte établi et traduit par Jean-Yves Guillaumin. Paris: Les Belles Lettres, 2002. XCV, 431 p. (новое издание «Арифметики» Боэция с французским переводом и комментарием).
• De consolatione philosophiae. Opuscula theologica, ed. Claudio Moreschini // Bibliotheca scriptorum Graecorum et Romanorum Teubneriana. Berlin, New York: De Gruyter, 2005 (новое тойбнеровское издание «Утешения» и теологических трактатов).
• De syllogismo categorico: Critical edition with introduction, translation, notes and indexes, ed. C. T. Thörnqvist // Studia Graeca et Latina Gothoburgensia 68. Gothenborg, 2008.
• Introductio ad syllogismos categoricos: Critical edition with introduction, commentary and indexes, ed. C. T. Thörnqvist // Studia Graeca et Latina Gothoburgensia 69. Gothenborg, 2008.

Переводы

• Аниция Манлия Торквата Северина Боеция. Утешение философское. / Пер. иеромонаха Феофилакта Русанова. СПб.: 1794. VI, 188 стр.
• Theological tractates and The Consolation of Philosophy, translated by H.F.Stewart // The Loeb Classical Library, vol. 74. London : Heinemann, 1918.
• Памятники средневековой латинской литературы IV—IX вв. — М.: Наука, 1970. — 444 с.
• [www.ancientrome.ru/antlitr/boethius/index.htm Боэций. «Утешение философией»] и другие трактаты. / Сост., автор статьи о Боэции и отв. ред. Г. Г. Майоров; перевод В.И.Уколовой и М.Н. Цейтлина (Серия «Памятники философской мысли»). М., Наука. 1990. 416 стр.; 2-е изд.: М.: Наука. 1996. 355 стр. (Кроме «Утешения» включает также [nibiryukov.narod.ru/nb_russian/nbr_teaching/nbr_teach_library/nbr_library_classics/nbr_classics_boethius_commentaria_in_porphyrium.htm Комментарий к Порфирию] и четыре богословских трактата в русском переводе Т.Ю. Бородай и Г.Г. Майорова)
• Введение в категорические силлогизмы. // Вопросы философии. 1999. № 1.
• Boethius. The Consolation of Philosophy. Translated by P.G. Walsh. Oxford; New York: Oxford University Press, 1999. ISBN 0198152280.
• Аниций Манлий Торкват Северин Боэций. Комментарий к «Категориям» Аристотеля. / Пер. А. В. Аполлонова. // Антология средневековой мысли. Т. 1. СПб, 2001. С. 113—160.
• Boethius. Consolation of Philosophy. Translated, with introduction and notes, by Joel C. Relihan. Indianapolis: Hackett, 2001. xxxiii, 216 p. ISBN 0-87220-583-5.
• А. М. С. Боэций. Основы музыки / Подготовка текста, перевод с латинского и комментарий С. Н. Лебедева. — М.: Научно-издательский центр «Московская консерватория», 2012. — xl, 408 с. — ISBN 978-5-89598-276-1.

Литература

на русском языке

• Герцман Е. В. Музыкальная боэциана. — СПб.: Глаголъ, 1995. — 480 с. (включает комментированный перевод трактата о музыке); 2-е изд., под ред. Е. Е. Герцман. — СПб.: Невская нота, 2010. — 504 с.
• Голенищев-Кутузов И. Н. Средневековая латинская литература. — М.: Наука, 1972.
• Гусева М.А. Комментарии Боэция и их влияние на развитие схоластики // Логико-философские штудии-3, СПб.: Изд-во СПГУ, 2005. - С. 467-472.
• Гусева М.А. Логико-философские исследования Боэция. Дис. ... канд. филос. наук: 09.00.07. СПб., 2006. 192 с. РГБ ОД, 61:06-9/182.
• Гусева М.А. О трактате Боэция «Гебдомады» // Современная логика: проблемы теории, истории и применения в науке: Материалы VI Международной научной конференции (22–24 июня 2000 г.). — СПб., 2000. — С. 446–447.
• Гусева М.А. Об интерпретации связки "есть" в боэциевском комментарии на трактат Аристотеля "Об истолковании"// Логико-философские штудии-2, СПб.: Изд-во Санкт-Петербургское философское общество,2003, С. 223-227.
• Лебедев С. Н. Почему нужен новый перевод музыкального трактата Боэция // Старинная музыка, 2009, № 3. — С.1—12.
• Лебедев С. Н. Ладовая теория Боэция. Опыт реконструкции // Старинная музыка, 2010, № 1—2. — С.39—45.
• Лебедев С. Н. Спартанский декрет против Тимофея Милетского в музыкальном трактате Боэция // Музыковедение, 2010, № 9. — С.18—21.
• Лебедев С. Н. Мουσικός-musicus-музыкант. Очерк музыкальной терминологии Боэция // Научный вестник Московской консерватории, 2011, № 2. — С.52—65.
• Лебедев С. Н. О методе и стиле раннего Боэция (на материале «Музыки» и «Арифметики») // Научный вестник Московской консерватории, 2011, № 3. — С.24—39.
• Лисанюк Е. Н. Боэций о значении искусства топики // Verbum № 6. Аристотель и средневековая метафизика. Альманах Центра изучения средневековой культуры при философском факультете СПбГУ. — СПб., 2002.
• Лисанюк Е. Н. Утешение логикой? // Вестник СПбГУ, 2004, сер. 6, вып. 1, № 3.
• Лосев А. Ф. Творчество Боэция как переходный антично-средневековый феномен (некоторые уточнения) // Западноевропейская средневековая словесность. Сборник / Под ред. Л. Г. Андреева. — М.: Изд-во МГУ, 1985.
• Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии. — М.: Мысль, 1979.
• Майоров Г. Г. Северин Боэций и его роль в истории западноевропейской культуры // Вопросы философии, 1981, № 4.
• Майоров Г. Г. Судьба и дело Боэция // Боэций. «Утешение Философией» и другие трактаты. — М.: Наука, 1990. ISBN 5-02-007954-5
• Матюшина И. Г. Боэций и король Альфред: поэзия и проза // Стих и проза в европейских литературах Средних веков и Возрождения / Отв. ред. Л. В. Евдокимова. М.: Наука, 2006. — С. 11—57. ISBN 5-02-033882-6 (в пер.).
• Сапрыкин Ю. М. Чосер и Боэций // Античное наследие в культуре Возрождения. — М., 1984. — С. 180—188.
• Тоноян Л. Г. Логический квадрат или логический треугольник: толкования Северина Боэция и Николая Васильева // Современная логика: проблемы теории и истории. Материалы Международной конференции. Санкт-Петербург, 24—26 июня 2010 г. — СПб., 2010. — C. 128—131. ISBN 978-5-288-05064-0
• Тоноян Л. Г. Логика и теология Боэция. — СПб: изд-во РХГА, 2013. — 383 с. ISBN 978-5-88812-549-6
• Уколова В. И. Боэций и средневековая культура // Византийский временник. Т. 43. — М., Наука, 1982.
• Уколова В. И. «Последний римлянин» Боэций. (Серия «Из истории мировой культуры»). — М.: Наука, 1987.
• Фокин А. Р. Боэций о человеческой свободе // Философия и культура, 2008. № 3. — С.44—47.

на английском языке

• Boethius. His life, thought and influence. (Ed.) Margaret Gibson. — Oxford: Basil Blackwell, 1981. ISBN 0-631-11141-7 (18 статей по всей научной проблематике, биографический очерк, иконография рукописей Боэция, обзор библиографии).
• The Cambridge Companion to Boethius. (Ed.) John Marenbon. — Cambridge: Cambridge University Press, 2009. ISBN 978-0-521-87266-9, ISBN 978-0-521-69425-4
• Chadwick, Henry. Boethius. The Consolations of Music, Logic, Theology, and Philosophy. — Oxford: Oxford University Press, 1981.
• A Companion to Boethius in the Middle Ages. (Eds.) N. H. Kaylor, Ph. E. Phillips. — Leiden: Brill, 2012. — 662 p.
• Marenbon J. Boethius. — Oxford; N.Y.: Oxford University Press, 2003. — 272 p.

на немецком языке

• Gruber, Joachim. Kommentar zu Boethius «De consolatione philosophiae». 2te, erw. Aufl. — Berlin; N.Y.: Walter de Gruyter, 2006. — xi, 520 SS.

на итальянском языке

• Atti del Congresso internazionale di studi Boeziani (Pavia, 5—8 ottobre 1980), curavit L. Obertello. — Roma, 1981.

Ссылки

• [www.ancientrome.ru/antlitr/boethius/index.htm Утешение Философией]. Перевод В. И. Уколовой и М. Н. Цейтлина
• [nibiryukov.narod.ru/nb_russian/nbr_teaching/nbr_teach_library/nbr_library_classics/nbr_classics_boethius_commentaria_in_porphyrium.htm (Второй) Комментарий к Порфирию. Перевод Т. Ю. Бородай]
• Уколова В. И. [annals.xlegio.ru/roma/small/lastriml.htm «Последние римляне» и парадигмы средневековой культуры] // Вестник древней истории. 1992. № 1.
• [www.bogoslov.ru/persons/2613836/index.html Библиография русскоязычных работ о Боэции на портале Богослов. РУ]
• [www.baerenreiter.com/en/sheetmusic/product/?artNo=BA5727 Barrett, Sam. The melodic tradition of Boethius' "De consolatione philosophiae" in the Middle Ages] (Kassel, 2013)

См. также

• Боэций Дакийский

Отрывок, характеризующий Боэций

«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.