Анищенко, Глеб Александрович

Глеб Анищенко
Имя при рождении:	Глеб Александрович Анищенко
Род деятельности:	литератор, общественный деятель
Дата рождения:	13 октября 1952(1952-10-13) (71 год)
Место рождения:	Москва, СССР

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Глеб Алекса́ндрович Ани́щенко (род. 13 октября 1952, Москва, СССР) — русский литератор, общественный и религиозный деятель, педагог.

Издатель (с Виктором Аксючицем) и главный редактор журнала русской христианской культуры «Выбор» (с 1987). В 1990—1994 годах — главный редактор газеты РХДД «Путь».

Биография

Родился 13 октября 1952 года в Москве в семье инженеров.

В 1975 году окончил русское отделение филологического факультета Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

В 1975—1977 годах служил старшим научным сотрудником музея А. Н. Островского в Щелыкове Костромской области. По идейным соображениям вышел из комсомола и поэтому был вынужден уволиться из музея. В течение 13 лет работал сторожем, грузчиком, лифтёром. Неоднократно подвергался обыскам, задержаниям, увольнениям со службы как инакомыслящий.

С 1987 по 1992 год вместе с Виктором Аксючицем издавал литературно-философский журнал русской христианской культуры «Выбор» (самиздат, переиздание в Париже, тираж от 50 копий (1-й выпуск) до 30 000 копий) и был его главным редактором.

После августовского путча 1991 года 5 сентября вместе с Виктором Аксючицем написал обращение «К российской интеллигенции», подписанное Вадимом Борисовым, Андреем Василевским, Ренатой Гальцевой, Сергеем Залыгиным, Игорем Золотусским, Ильёй Константиновым, Юрием Кублановским, Аллой Латыниной, Дмитрием Лихачёвым, Валентином Непомнящим, Ириной Роднянской, Олегом Чухонцевым, Юлием Шрейдером.

В 1990—1997 годах — сопредседатель (с Виктором Аксючицем и Вячеславом Полосиным) Думы Российского христианского демократического движения (РХДД) — первой христианской партии современной России, представленной в высших законодательных органах России: в 1990 году четырьмя депутатами (Виктор Аксючиц, Глеб Якунин, Вячеслав Полосин и Владимир Крючков), а в 1992—93 годах — двенадцатью (шестеро из которых входили в руководство движения). До 1993 года в движение входил нижегородский губернатор Борис Немцов.

В 1990—1994 годах — главный редактор газеты РХДД «Путь», где и было опубликовано большинство публицистических статей Анищенко.

Служил научным специалистом Комитета Верховного Совета РФ по свободе совести, вероисповеданиям, милосердию и благотворительности. Входил в экспертный совет по выработке Закона Верховного Совета РСФСР 1990 года «О свободе вероисповедания» и был одним из соавторов законопроекта.

В 1991 и 1993 годах находился среди защитников здания Верховного Совета: сначала — от ГКЧП, потом — от танков Ельцина.

Первые публицистические статьи — «Права человека в СССР» и «Кто виноват?» (о русском национальном вопросе) — печатались в журнале «Гласность», во многих эмигрантских и западноевропейских изданиях. Поздние статьи — «Соблазн православного сталинизма» (журнал «Православная беседа» 1999, № 2) и «Почему Порошенко — фашист?" (2014, интернет).

Самое значительное поэтическое произведение — поэма «Страстная седмица» (журналы «Русич» 1994, № 6 и «Православная беседа» 1999, № 4, "Голос эпохи" 2014, № 3).

Самая значительная литературоведческая работа — книга «Православие. Литература. Революция» (М., «Паломник», 2010).

В 2013-2016 годах печатается в журнале "Голос эпохи".

Мировоззренческая позиция укладывается в триаду «Православие. Самодержавие. Народность».

С конца 1990-х гг. служит учителем литературы в частной школе-пансионе «Дубравушка» в городе Обнинске Калужской области.

Библиография

Книги

• Анищенко Г. А. Православие. Литература. Революция. — М.: Паломник, 2012. — 301 с. — ISBN 5-88060-208-7.
• Анищенко Г. А. Литературный справочник. — М.: Форум, 2012. — 176 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-91134-566-2.

Ссылки

• [www.youtube.com/watch?v=5VwRRMUnyJ0 Глеб Анищенко в передаче «Диалог под часами»] телеканала «СПАС» 7 декабря 2012 года

Отрывок, характеризующий Анищенко, Глеб Александрович

6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.