Анкетиль-Дюперрон, Абрахам Гиацинт

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Дюперрон и Анкетиль

Абрахам Гиацинт Анкетиль-Дюперрон
фр. Abraham Hyacinthe Anquetil-Duperron
Место рождения:	Париж, Франция
Место смерти:	Париж, Франция
Научная сфера:	иранистика, индология

Абрахам Гиацинт Анкетиль-Дюперрон (7 декабря 1731 — 17 января 1805) — французский востоковед, младший брат Луи-Пьера Анкетиля.

Биография

Анкетиль-Дюперрон родился в Париже 7 декабря 1731 года. Он учился на священника в Париже, Осере и Амерсфорте, но пристрастие к еврейскому, арабскому, персидскому и другим восточным языкам привело его к тому, что он решил полностью посвятить себя им. Его постоянное присутствие в Королевской библиотеке привлекло внимание хранителя рукописей аббата Сальера (фр.), чьё покровительство обеспечило учёному маленькое жалованье как изучающему восточные языки.

Сперва он заинтересовался некоторыми фрагментами «Вендидада», одной из составляющих «Авесты», и составил план поездки в Индию, дабы обнаружить другие писания Зороастра. Согласно поставленной цели он 2 ноября 1754 года завербовался рядовым в индийскую экспедицию, а уже 7 ноября выступил из Парижа. После 10-дневного марша Анкетиль-Дюперрон прибыл в порт, из которого должен был отплыть. Но здесь ему сообщили, что правление компании, потрясённое его удивительным рвением к науке, предоставляет полную свободу действий, а уже в следующем месяце Анкетиль-Дюперрон официально был освобождён от службы и по приказу короля ему выделили маленькое жалованье в 5 сотен франков. Во многом это было заслугой аббата Жан-Жака Бартелеми и других друзей учёного.

Вскоре Французская Ост-Индская компания предоставила ему право свободного передвижения, и в феврале 1755 года учёный отплыл в Индию. По прошествии 10 месяцев Анкетиль-Дюперрон 10 августа 1755 года прибыл в Пондишери. Здесь он пробыл немного времени для овладения современным персидским языком, а затем поспешил для изучения санскрита в Чандернагор (совр. Чанданнагар), куда прибыл 22 апреля 1756 года. Вскоре началась война между Англией и Францией, и Чандернагор был взят. В результате Анкетиль-Дюперрон вернулся по суше в Пондишери. Здесь он нашёл одного из своих братьев и отправился на корабле с ним в Сурат, но, поставив целью исследовать страну, он вскоре высадился и продолжил путь пешком. В Сурате, куда прибыл 1 мая 1758 года, Анкетиль-Дюперрон, благодаря настойчивости и терпению, добился от зороастрийских жрецов того, что хотел: они научили его авестийскому языку и снабдили его авестийскими текстами. Также он овладел хорошим знанием древнеперсидского и среднеперсидских языков для перевода.

Затем он собирался идти в Бенарес, чтобы изучать языки, древности и священные законы индусов, но военные события заставили его отказаться от этой идеи. Покинув Сурат 15 марта 1761 года, он прибыл в Бомбей, а уже оттуда на английском судне 28 апреля 1761 года отправился в Англию. Прибыв в Портсмут, он пробыл некоторое время в Лондоне и Оксфорде, а затем отправился во Францию. Он прибыл в Париж 14 марта 1762 года, имея в распоряжении 108 манускриптов, не считая других редкостей. По словам самого Анкетиль-Дюперрона, шум вокруг его путешествий и важность привезённых им манускриптов привлекли к нему внимание персон из высших слоёв общества. Это позволило учёному заполучить в дальнейшем помощь и поддержку для продолжения своих изысканий.

Аббат Жан-Жак Бартелеми добился для него пенсии, с назначением переводчиком восточных языков в Королевскую библиотеку. В 1763 году Анкетиль-Дюперрон был избран членом Академии надписей и принялся за подготовку публикаций тех материалов, которые он собрал во время своих восточных странствий. В 1771 году он опубликовал в 3 томах «Зенд-Авесту», содержавшую собрание священных текстов зороастризма, жизнеописание Зороастра и фрагменты произведений, приписываемых этому лицу. В 1778 году учёный опубликовал в Амстердаме свой труд «Legislation orientale», в котором он попытался доказать, что сама сущность восточного деспотизма представляется весьма неверно. Его «Recherches historiques et geographiques sur L’Inde» появились в 1786—1787 годах и составили часть «Географии Индии» Йозефа Тифенталера (англ.). Во втором томе этих исследований был напечатан французский перевод 4 упанишад с персидской рукописи.

Великая французская революция, казалось, сильно подействовала на учёного. В течение этого периода он отстранился от общества и провёл это время, погрузившись в изучение добытых текстов. В 1798 году он опубликовал «L’Inde en rapport avec l’Europe» в 2 томах в Гамбурге. С 1801 по 1802 года был опубликован латинский перевод с персидского языка извлечений из упанишад, священных книг индусов. Издание вышло в 2 томах в Париже под названием «Oupnek’hat», персидским эквивалентом санскритского термина. Это была уникальная смесь латинского, греческого, персидского, арабского языков и санскрита. Когда был основан Национальный институт, Анкетиль-Дюперрон был избран его членом.

Скончался в Париже 17 января 1805 года.

Артур Шопенгауэр писал, что его знание индийской философии является результатом прочтения переводов Анкетиль-Дюперрона. Переводами французского учёного был глубоко поражён и философ К. Я. Краус.

Избранная библиография

• Zend-Avesta, Р., 1771.
• Oupnek’hat, v. 1-2, P., 1801—1802.
• Legislation orientale, Amst., 1778.
• Recherches historiques et géographiques sur l’Inde…, v. 1-2, В., 1786-87.
• Dignité du commerce, et de l'état de commerçant, P., 1789.
• L’Inde en rapport avec l’Europe, v. 1-2, Hamb. — Brunswick, 1798.

Ссылки

• П. Л. Лавров. Анкетиль дю-Перронъ // [books.google.ru/books?id=ZOcOAQAAIAAJ&printsec=frontcover Энциклопедический словарь, составленный русскими учёными и литераторами. Том IV]. — СПб.: Тип. И. И. Глазунова и Комп., 1862. — С. 408-409.
• Анкетиль-Дюперрон Гиасинт // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Анкетиль-Дюперрон, Абрахам Гиацинт

– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.